Борис Кагарлицкий: «Путину становится опасно уезжать из бункера»

В очередной мини-лекции по современной политологии от Бориса Кагарлицкого узнаем о том, что значит грядущая «славная революция», чем путинская эпоха напоминает Россию перед революцией, возможен ли переворот и почему страна должна продолжать исторический путь Советского Союза.

«СП»: — Мы уже начали говорить о том, каким путем идет современная Россия. Вы говорили о попытке возвращения в путинской России к традициям и вечным ценностям. Нельзя ли сказать, что сегодня есть не столько противостояние политических идей «левых» и «правых», сколько противостояние реваншизма и западничества?

— У людей путаница в головах. Понимаете, в чем дело, я бы категорически не стал называть стремление восстановить какие-то черты советского общества реваншизмом. Другой вопрос, что, может быть, люди это воспринимают как реваншизм. Но мы здесь понимаем две вещи:

1. Невозможно вернуться в советское прошлое и не нужно.
2. Некоторые тенденции развития, заданные советской историей, нужно возобновить, но на новой основе уже.

Мы почему про «славную революцию» все время говорим? Это такая философская вещь. Это очень важное явление, такой синтез реставрации и революции. Славные революции бескровные относительно или не очень большой кровью делаются. Хотя когда как. В Париже постреляли, конечно. В Англии повезло, что Джон Черчилль, будущий герцог Мальборо, оказался таким хитрым пройдохой, который всех «развел». А в Париже постреляли более серьезно и потом стреляли не раз. Но в принципе, по сравнению с теми реками крови, которые в той же Франции текли в XVIII веке, это конечно не очень страшно.

Впереди — Славная революция

И я думаю, что в этом смысле у нас тоже впереди какой-то синтез, который в какой-то мере можно называть русской «Славной революцией». Потому что мы должны взять что-то из постсоветского развития, но вернуться на ту первоначальную траекторию, которая была задана именно советским историческим опытом. Вернуться, пройдя вот этот этап преодоления постсоветского.

«СП»: — Демократию оставим?

— Да, конечно!

«СП»: — Тогда закономерный вопрос: вы сейчас видите людей, которые трезво могут рассуждать о переменах? Сегодня в мировой политике мы часто видим оголтелое противостояние, которое скатывается к личностям, а не идеям.

— Ну у нас вообще все переводят на личности. Но я, например, считаю Сергея Георгиевича Левченко таким трезвым деятелем. Мы с ним, во-первых, дружим. В значительной мере одни и те же взгляды разделяем. Конечно, Левченко все-таки хозяйственник, а я — историк. Поэтому немножко разные формы выражения. Я думаю, что таких людей много можно найти на самом деле. Тот же Олег Шеин, например, вполне за социальные права и за сохранение советской исторической траектории, с одной стороны. И с другой стороны — за демократию и против каких-то попыток воображаемый Советский Союз восстановить.

Я думаю, что так рассуждает очень много людей, просто они вне политики сейчас. Если они войдут в политику… А они войдут рано или поздно.

«СП»: — Смогут ли?

— Я думаю, что это начнется уже через пару месяцев. Если особенно выяснится, что это правда про плохое здоровье Путина — то, что мы сейчас читаем, то это будет вопрос нескольких месяцев, даже не лет.

«СП»: — Но вы же ожидаете преемника?

— Я думаю, что преемника назначат, но его не будет. Путин не допустит появления преемника, а если его и «заставят» сделать преемника, то это будет слишком поздно, чтобы преемник укрепился. Путин не может быть ничем иным, кроме президента. И внутренне уверен, что, как только он перестанет быть президентом, тут же ему и конец. Поэтому он просто будет тянуть. А они будут давить на него.

Грозит ли Путину судьба Николая II

У меня есть сильное подозрение, но может быть, конечно, я ошибаюсь. Как Николая II заставили отречься? Его нужно было отвезти на станцию «Дно», подальше от… Как вы помните, генералы его заманили на станцию, когда в Питере уже стрельба шла вовсю. А он не отрекался. Хотя уже все понятно: Дума против, гвардия начала переходить уже и разбегаться, жандармов расстреливали на улицах — а он ничего. Как «батька» Александр Григорьевич сейчас в каком-то смысле. Уже и Россия против, требует от него хоть что-то поменять.

Так вот они заманили Николая Александровича на станцию «Дно», и там, когда он просто один был — ни гвардии, ничего, — и все: подписывай отречение. И я бы на месте Путина не стал бы уезжать из бункера, потому что это просто опасно становится в такой обстановке.

«СП»: — То есть силовики должны снова сыграть решающую роль?

— Я думаю, что и сыграют.

«СП»: — Но ведь там тоже столько «течений».

— А потом они перегрызутся между собой.

«СП»: — Многие сейчас говорят о том, что Россия очень зависима от США. Потому что все наши элиты питаются от Америки. У нас в обществе это воспринимается крайне критически. Но мир глобален, какие-то связи разорвать совершенно невозможно. Если говорить о США, почему у них изначально равновесная система «республиканцы — демократы», которая очень долго была стабильной «двойной звездой», сейчас начала давать сбои? Дошло до того, что раньше считалось позором, «обратной заменой»: когда у президента один срок и его не переизбирают. Это же показатель?

— Совершенно согласен. Раньше это было, конечно. Скажем, беднягу Картера не переизбрали. С Фордом более сложно, потому что он был на замене «на Никсоне» на полсрока, поэтому как бы это было против Никсона голосование еще. Но я говорю, во-первых, в кризисе мировой капитализм. Я не собираюсь, то есть не готов его сейчас сразу похоронить: его много раз хоронили, но пока он никуда не делся. Но он периодически проходит через кризисы и каждый раз меняет свою форму. И какой-нибудь один из кризисов может оказаться таким, что он форму изменит настолько, что перестанет быть капитализмом в один прекрасный день.

Признаки распада системы мирового капитализма

Сейчас это системный кризис мировой капиталистической экономики. Я об этом целые книжки писал: почему неолиберальная экономика с 2008-го года находится в кризисе. Модель экономического роста глобального сейчас в кризисе. Естественно, в этих условиях в кризисе оказывается гегемон. И то, что происходит в США, это очень похоже на то, что происходило в Англии, когда она теряла гегемонию.

Обратите внимание, первое, что происходит, — падает доверие к старым элитам и начинают разлагаться традиционные политические партии. Это совершенно четко было в Англии. Тори и виги монополизировали политику практически на двести лет. В XVIII веке, в XIX и в начале XX еще тори и виги (либералы). Там только где-то на краю политики появляются лейбористы, социалисты какие-то. А к концу 20-х годов нет либеральной партии, а тори (консерваторы) стали совсем не той партией, которой они были. Они выжили как партия, но стали совершенно другими. А либералы куда-то исчезли в либерал-демократы. То есть двухпартийная система в Англии не рушилась, но там происходила замена. Лейбористы замещают либералов. И партии, которые двести лет доминировали в политике, уходят.

Больше всех страдает гегемон

Америка как гегемон кризисной системы теряет позиции. Останется она гегемоном или перестанет быть? Валлерстайн, ныне покойный, утверждал, что вообще вся система гегемонии рухнет и не будет одна держава гегемоном больше.