Зачем Навальному в колонии Коран?

Отбывающий наказание по делу «Ив Роше» в ИК-2 города Покрова Владимирской области оппозиционный политик Алексей Навальный сообщил, что подал на ее администрацию в суд. В нем он пожаловался на то, что ему вот уже в течение месяца не отдают привезенные с собой книги, и в том числе — Коран, который, по словам руководства, необходимо проверить на экстремизм.

«В этом случае вопрос касается не только чтения, но и права на вероисповедание. Однако каждый раз меня устно и письменно информировали, что все без исключения книги должны пройти проверку на экстремизм, что занимает в ИК-2 по три месяца. Я не понимаю, что такое проверка Корана на экстремизм. Как это выглядит вообще?» — говорится в заявлении на имя начальника колонии, фото которого было опубликовано в его аккаунте Instagram.

Социальные сети довольно быстро запестрели комментариями на эту тему.

«Почему Навальный говорит именно о Коране в то время, когда у мусульман начинается священный месяц Рамадан? Он что, пытается теперь „раскачать лодку“, столкнув лбами российскую власть и исламский мир?», — - задаются вопросом одни пользователи.

«Подождите, а как вообще человек, отбывающий наказание в одной из наиболее жестких колоний России, спокойно публикует посты в социальных сетях? Ведь совсем недавно наши власти говорили о том, что вопрос доступа заключенных к мобильной связи в колониях надо как можно скорее и кардинальнее решать?», — недоумевают другие.

— Навальный, несомненно, встречается со своими адвокатами, которые вполне могут, запоминая его слова, как-то транслировать их в социальные сети, — предположил в беседе с «СП» журналист, член Совета «Левого фронта» Максим Шевченко. — Да и потом, поверьте, даже в самой строгой тюрьме есть возможность что-то передавать «на волю» через посредников. Я лично ничего предосудительного здесь не вижу, человека не нужно доводить до крайности даже в тюрьме, которая не должна быть местом его духовного уничтожения и человеческого унижения.

Тюрьма не должна стирать в порошок. Да, это место заключения, да, это изоляция от общества, но это не должно быть адом. Человек, в чем бы он ни был обвинен, должен иметь возможность контактировать со своими близкими в конце концов. И наши тюрьмы с этой точки зрения имеют огромные перспективы для гуманизации, того, что братья Вайнеры называли «Эрой милосердия». Она, к сожалению, от нашей исправительной системы еще далеко.

«СП»: — Ваши слова вполне могут быть истрактованы как сочувствие Алексею Навальному.

— Моя принципиальная позиция по жизни заключается в том, что я всегда выступал, выступаю и буду выступать на стороне любого заключенного в его борьбе с режимом. В этом свете, думаю, человек имеет полное право исповедовать любую религию, какую захочет. И никто не может и не должен говорить ему, что коль скоро он Алексей, то обязательно доложен быть православным. Никто не вправе осуждать его за то, что он, предположим, пожелает считать себя приверженцем растафарианства. Но я считаю, что это заявление Навальный сделал специально, пытаясь привлечь внимание к проблемам заключенных-мусульман, которых в его колонии, как, впрочем, и во всех пенитенциарных учреждениях Владимирской области, очень много.

«СП»: — В чем заключаются эти проблемы?

— Одна из основных заключается в том, что людям не дают молиться согласно их вере. Других проблем также много. Поверьте, если в них углубляться, их только перечислять придется очень долго. Поэтому скажу только, что именно к мусульманам наша исправительная система предъявляет особую жесткость. Поэтому я вполне допускаю, что этот жест Навального — просто акт солидарности с другими заключенными. А это очень важно для того, чтобы человека воспринимали в правильном свете в местах отбывания наказания, утверждают люди, знающие этот особый мир изнутри.

«СП»: — Чем можно объяснить такую нелюбовь к мусульманам со стороны российской пенитенциарной системы?

— Подавляющее большинство попадающих в колонии мусульман осуждаются либо по 205, либо по 208 статьям УК РФ. Это либо терроризм, либо вовлечение и склонение к участию в незаконных вооруженных формированиях, равно как и их организация. Это очень серьезные и тяжелые статьи, и в личных делах таких осужденных режим ставит метку — такой-то человек, молясь, может проводить религиозную экстремистскую агитацию среди других верующих. И поскольку в системе нет специалистов, способных отличить радикальный исламизм от нерадикального, уже сама молитва рассматривается как такая пропаганда и агитация.

«СП»: — Почему так вышло?

— Потому что российская власть, в отличие от советской, долгое время пренебрегала исламоведческой наукой. В СССР был Институт востоковедения при МГУ, великолепная кафедра востоковедения была при ЛГУ, были другие институты. Там исламоведение было поставлено очень хорошо, восходя к школам академиков Бартольда и Крачковского. Но сейчас все это находится в сильнейшем упадке и запустении. Поэтому, не вкладываясь в изучение вопроса и диалог с мусульманами, власти проще запретить, так сказать, на всякий случай, как можно больше всего.

А это не решает вопрос, только усугубляет его. Так что можно по-разному воспринимать самого Навального, это личное дело каждого, но борьбу с режимом он ведет. В данном случае — используя слабость, неповоротливость и недальновидность последнего в отношении мусульман. Этим актом он, безусловно, завоевывает их доверие, повышает свою популярность у них. Это же довольно обманчивое ощущение, что в строго охраняемой тюрьме ничего нельзя сделать. Заключенные очень тесно связаны друг с другом, и по зонам информация подчас расходится даже быстрее, чем по интернету.

«СП»: — Почему, кстати, жесткое отношение нашей исправительной системы к мусульманам усугубляет вопрос?

— Потому что попроси, скажем, Навальный, Библию или Тору, ее на предмет экстремизма проверять бы не стали. А вот несколько переводов Корана были в свое время внесены в список экстремистской литературы. В частности, перевод азербайджанского ученого Эльмира Кулиева, который был запрещен, если не ошибаюсь, одним из судов Краснодарского края. Я лично встречался с этим выдающимся человеком, он абсолютно светский, и его перевод Корана популярен не менее академического перевода академика Крачковского, выдающегося знатока арабского языка. В то время как Россия, на минуточку, является наблюдателем в Организации исламского сотрудничества, ранее известной как ОИК.

Между тем настоящий-то экстремизм лежит не в самих переводах, которые могут быть разве что удачными или не очень удачными. Он заключается в тафсирах — трактовках, интерпретациях — Корана, который сам по себе экстремистским быть не может по определению. Некоторые из них при желании можно трактовать как признание того, что всякая власть просто вынуждена совершать преступления, и нет власти, которая не имела бы отношения к убийствам. При желании вообще и Евангелие можно экстремистски трактовать. Одно только «не мир пришел Я принести, но меч» чего стоит.

«СП»: — Получается, российский режим посредством своих институтов фактически признает ислам экстремистской религией?

— Я бы не стал говорить за весь режим, потому что в нем, поверьте, много абсолютно вменяемых людей. Они есть, например, в числе членов национального антитеррористического комитета, и в Администрации президента, и в Фонде поддержки исламской культуры. Есть сотрудники спецслужб, прекрасно отличающие мусульманина, ищущего просветления, от мусульманина, ищущего место для закладки бомб. И слава Богу, после крайне спорных решений судебной системы, которая им не подчиняется, это дело все-таки взяли под контроль, что не позволило столкнуть лбами Россию и весь мусульманский мир.