Саммит в Самарканде: Брюссель ищет своё место в мире

Первый в истории саммит Европейского союза со странами Средней Азии в Самарканде с участием президентов пяти стран региона, а также глав Евросовета Антониу Кошты и ЕК Урсулы фон дер Ляйен — событие неординарное по многим причинам.

Прежде всего, такой форум планировалось провести еще в 2024-м. Тогда в Люксембурге прошла встреча с участием представителей ЕС и стран Средней Азии в составе 32 министров. Тогда по итогам было объявлено о создании новой «дорожной карты» для расширения сотрудничества в парадигме «Стратегии ЕС по Центральной Азии».

Предыдущий подобный документ приняли в 2007 году. И, как заявляли официальные представители ЕС, с тех пор «произошли настолько большие изменения в мировом раскладе сил, что назрела необходимость в формировании новой стратегии, соответствующей нынешней ситуации и современным вызовам».

Действительно, перемены налицо, и европейские эксперты фиксировали два важных процесса: во-первых, четкое обозначение конкурирующих интересов регионе со стороны России, Китая и США, во-вторых, «заметная утрата ЕС субъектности в мировой политике». При этом у всех упомянутых акторов реализовывалась своя определённая схема взаимодействия со странами региона.

Россия — ОДКБ и ЕАЭС, Китай — проект «Пояс — путь», инициатива по созданию новых торгово-транспортных коридоров, связывающих более 60 стран Средней Азии, Европы и Африки, у Соединенных Штатов — формат диалога «5+1» (США и пять центральноазиатских стран).

Кроме того, Москва и Пекин укрепляют связи со странами региона в формате Шанхайской организации сотрудничества.

Брюссель оказался неготовым к такому соперничеству, хотя он не скрывал огромной заинтересованности в обеспечении своей энергетической безопасности за счет ресурсов Каспийского региона.

Более того, планировалось создание широкого коммуникационного альянса Средняя Азия — ЕС — Закавказье. Сейчас спецпредставитель ЕС по Средней Азии Терхи Хакала объясняет перенос саммита на 2025 год тем, что в 2024-м у ЕС якобы «был переходный период в связи с выборами весной и формированием нового правительства».

Но это были плановые для Брюсселя события, и проблемы в ином. Да и теперь Европа вновь в очередной фазе трансформации, сопряженной со сменой политико-организационной структуры ЕС уже без тандема с США.

Так по факту Брюссель оказывается в уникальной ситуации: вместе со странами Средней Азии он находится в зоне грядущих геополитических экспериментов. Поэтому возникает вопрос об потенциальных возможностях нынешнего ЕС выстраивать в Средней Азии, и не только там, какие-то новые экономические или политические альянсы.

Как подметила Хакала, «есть проблемы с импульсами», но сужаются возможности для планируемой геополитической переориентации региона. В свою очередь и глава евродипломатии Кая Каллас говорит о «новых вызовах, с которыми мы сталкиваемся», а «также угрозах многостороннему международному порядку, основанному на правилах».

Заметим, что повышенный интерес Брюсселя к Средней Азии всегда имел мотивированный характер. Когда в 2001 г. после терактов 11 сентября США вместе с союзниками вторглись в Афганистан, Киргизия передала для нужд коалиции авиабазу «Манас», Узбекистан — аэродром Ханабад, в таджикском аэропорту в Душанбе разместились французские летчики.

Потом в 2007 и 2019 годах в Брюсселе принимали доктринальные документы — Стратегии ЕС в отношении региона. В этих документах говорилось о «защите демократии и прав человека», а также об энергетических проектах.

В 2022 г. на фоне российской военной операции на Украине произошел второй повышенный всплеск интереса ЕС к этому региону.

В октябре 2022-го в Астане прошла встреча президентов пяти стран региона с главой Евросовета Шарлем Мишелем, через полгода такое же мероприятие состоялось в киргизской Чолпон-Ате. Прошел ряд переговоров на министерском уровне.

В конце 2023 г. стороны одобрили совместную дорожную карту по углублению связей между ЕС и Средней Азии. В январе 2024-го на масштабном инвестиционном форуме, посвященном транспортным проектам, тогдашний глава евродипломатии Жозеп Боррель говорил, что «когда он начинал работать в Брюсселе, Средняя Азия была где-то в глуши, а теперь она в центре всех событий».

Что же касается нынешней устремленности ЕС к этому региону, она характеризуется ярко выраженным интересом к природным ресурсам, включая нефть, газ и редкоземельные металлы. Потому что по ходу украинского кризиса ЕС значительно сократил зависимость от российских энергоносителей.

Но другое дело — стремление оторвать государства региона от Москвы и Пекина.

Для этого необходимы не только политические хотелки, но и геополитические ресурсы, способность прорваться уже не только сквозь призму напряженности с Россией и Китаем, но и с США, искусство разыгрывания «карты» устремлений стран региона в диверсификации своих внешнеполитических векторов.

Теоретически такое возможно только при повышенном уровне инвестиций, чего не наблюдается. Высокопоставленный представитель ЕС подтвердил, что дополнительное финансирование — ключевой фактор для достижения в этом направлении ощутимых результатов.

Очевидна и неготовность стран региона к участию в предлагаемых общерегиональных инициативах в формате объединения Средней Азии и ЕС в силу продолжающейся борьбы за лидерство и осторожного отношения к выстраиванию торговых маршрутов в обход России и Китая.

Главное все же в другом. Уже не только эксперты, но и действующие политики заявляют, что происходят военно-политическое перепозиционирование ЕС и всего европейского континента.

Лучший для Брюсселя итог — превращение ЕС в полноценный центр силы в мировых делах. Худший — развал. Поэтому остается открытым вопрос о месте стран Средней Азии в таком диапазоне позиций.

Тем более, что тесная завязка на Европу грозит опасностью оказаться в сложном геополитическом вертепе даже с точки зрения обеспечения собственной безопасности.

К тому же США переносят основные стратегические приоритеты на азиатско-тихоокеанский театр в ущерб европейскому. Поэтому парадокс: саммит ЕС — Средняя Азия в Самарканде пришелся чуть ли не на пик мировой турбулентности, сопряженной с коренными изменениями системы международных отношений.

Представляется, что решение сложных проблем выбора внешнеполитической ориентации для стран Средней Азии, если они хотят сохранять стратегическую автономию, еще впереди.

Пока многое зависит от политической воли правительств этих государств, их способности и готовности защищать свои национальные интересы. Но так может быть не всегда.