В Страсбурге поляки судят Россию за Катынь

В Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ) прошли открытые слушания по одному из самых громких дел последних лет — «катынскому».

Рассматривалась жалоба 15 поляков о нарушении статей 2 (право на жизнь) и 3 (запрещение пыток) Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод в отношении их 12 родственников, расстрелянных вместе с 21 тыс. поляков в апреле-мае 1940 года в Харькове, под Катынью и в Твери. В СССР долго отрицали причастность к катынским расстрелам и даже официально обвинили в них немецкие войска, но в 1990-х они были признаны одним из тяжелейших преступлений сталинизма. Правда, только на политическом уровне. В области права это преступление так и не получило, по мнению заявителей, должного вердикта. Начатое в 1990 году уголовное дело за № 159 было закрыто через 14 лет Главной военной прокуратурой России (ГВП) «за смертью обвиняемых».

Родственники погибших утверждают, что российские власти не провели должного расследования и даже результаты того, что было сделано, им неведомы — вердикт ГВП был засекречен. Российская сторона упирает на то, что речь идет об общеуголовном преступлении (превышении служебных полномочий), и что сроки давности по нему истекли. Адвокаты заявителей утверждают, что речь идет о военном преступлении, а значит, срока давности оно не имеет.

Чего добиваются поляки? Реабилитации погибших родственников. Пока, по заявлением польской стороны, это не тождественно получению компенсации. Однако известно, что статус родственников реабилитированных позволит претендовать на получение компенсаций в дальнейшем.

Между тем, России тоже есть что предъявить полякам. Речь идет о гибели в 1919—1922 годах десятков тысяч пленных красноармейцев в польских концлагерях. Наших бойцов поляки содержали в жутких условиях, буквально сживали со света. В результате погибло, по разным оценкам, от 16 до 80 тысяч человек.

Два эти преступления вполне стоят одно другого, в обоих случаях речь идет о массовом уничтожении людей. Но поляки сделали из Катыни дубину, которую пускают в ход в каждый удобный момент, а мы о замученных красноармейцах не вспоминаем. Почему?!

Об особенностях национальной памяти рассуждает президент Академии геополитических проблем, генерал-полковник Леонид Ивашов.

«СП»: — Леонид Григорьевич, почему Россия не напоминает Польше о «деле красноармейцев»?

— В политической практике межгосударственных отношений есть избитый прием: небольшое государство что-то требует от державы, в чем-то ее обвиняет. Правильная реакция державы — не замечать этих обвинений. Например, Венесуэла высказывает претензии к США, но Штаты их не замечают. Но в нашей ситуации все не так гладко. Российское руководство крупно проиграло, признав факт Катыни и взяв вину на себя.

Полагали, наверное, что вот мы сейчас признаем вину СССР, а нас облагодетельствуют на Западе. Этого не произошло, да и не должно было произойти.

«СП»: — Почему?

— Нынешние международные претензии к России делаются а рамках одной кампании: возложить равную вину за развязывание Второй мировой и на Гитлера, и на Сталина. В 90-е Кремль подыграл этому сценарию. После этого, как теперь принято считать, не совсем оправдано выставлять претензии за 20−40 тысяч наших замученных военнопленных в польских лагерях. Вроде мы признали Катынь, а сами пошли на попятную. А ведь полякам можно еще и за Ивана Сусанина и двух Лжедмитриев выставлять иски.

Наша власть очень желает понравиться Западу, в том числе полякам. Поэтому она сейчас и молчит. Кроме того, надо понимать: в истории с Катынью платить репарации — если их присудит ЕСПЧ — власти придется не из собственного кармана. За это заплатят налогоплательщики, то есть мы с вами. Мало миллиардов мы угрохали на всякие авантюры — теперь еще полякам заплатим…

«СП»: — Как вы считаете, факт уничтожения красноармейцев сопоставим с Катынью?

— Бесспорно. Что, наши бойцы хуже поляков? Надо один к одному считать, тогда получится, что поляки нам еще больше должны… Но, повторюсь, выдвигать встречные требования полякам нужно было до признания Катыни.

«СП»: — Сейчас выдвигать требования невозможно, потому что дурной тон?

— В теории все возможно. Можно, например, организовать телевизионные атаки. У нас есть Институт истории, Институт Европы — специалисты-историки могли бы проанализировать ситуацию, снабдить фактами СМИ. Мы бы могли перейти в контрнаступление. Но нужно ли это власти?

Нынешняя власть отрицает советский период истории. Советские люди, советские руководители — для них мелочь, чуть ли не преступники. Тот же Дмитрий Медведев не раз негативно высказывался о Советском Союзе. Отрицая советский период, никто из власти не хочет брать на себя защиту памяти советских людей. Это ж не Абрамовича обидели — его бы они бросились защищать. А советских людей им не жалко.

«СП»: — Если бы возникло «дело красноармейцев», его бы взялся рассматривать Страсбург?

— Страсбургский суд — инструмент геополитики, в том числе, инструмент борьбы против России. Он не раз это демонстрировал. Поэтому «дело красноармейцев» ЕСПЧ рассматривать бы не стал: нашел бы формальные признаки, чтобы не принимать отклонить иск.

«СП»: — Мы признали Катынь. А поляки когда-нибудь делали подобный политический шаг?

— Ничего никогда поляки не признавали. Да и не признают. Только советский послевоенный период был дружественным в отношениях между нашими странами. Взаимная политика тогда была нацелена в будущее. Но как Советского Союза не стало, поляки пересмотрели позицию. Теперь они и освобождение от фашистов подают как оккупацию, и Вторую мировую — как сговор между гитлеровцами советским руководством. Этого теперь не сгладят наши признания, стоны, слезы — это не годится для политики.

«СП»: — Страсбург вынесет решение по Катыни через год. Скорее всего, скажет, что расстрелянных поляков надо реабилитировать. Не кончится ли «катынское дело» тем, что СССР приравняют к нацистской Германии?

— Мы — военные геополитики — рассматриваем инициирование дел, подобных катынскому, как спланированные спецоперации. При подготовке такой операции прогнозируются последствия, промежуточные результаты. В нынешней операции участвуют не только поляки, но и другие европейские страны, например прибалтийские. Цель — дискредитировать Россию, ослабить ее влияние в Европе, ослабить ее мощь вообще. За этим процессом стоят не немцы и не французы — стоят американцы со своими союзниками-англичанами. Это геополитическое противоборство.

«СП»: — Как бы вы оценили ущерб России от признания Катыни?

— Ущерб велик. Этим признанием мы понизили свой геополитический статус — понизили уважение к нашей стране, нашей истории во всем мире. Это первое. Второе — мы создали прецедент для предъявления подобных обвинений и требований для других стран. Вот уже и прибалты говорят, что мы должны им за оккупацию. А завтра, если заплатить полякам, полмира предъявят претензии. Глядишь, и какие-нибудь Кения с Анголой посчитают, что мы им должны, потому что социалистические идеи там насаждали. Словом, Катынь здорово ослабляет наши международные позиции…

«СП»: — Почему так получается: мы признали Катынь — и получили большой ущерб, а Германия признала куда более крупные военные преступления, и сейчас — процветающая страна?

— Германию, ослабленную войной, американцы взяли под свой полный контроль. И планом Маршалла, и подписанием так называемого канцлер-пакта, в котором немцы согласились быть подконтрольными США. Надо заметить, немцы до сих пор ведут борьбу за снижение уровня зависимости от Америки. Это первое. А второе — немцы сумели свой потенциал — экономический, социальный — хорошо организовать. Этого мы не сумели.

В итоге, немцы взяли ответственность, потому что они, действительно, развязали Первую и Вторую мировую войны. А мы войн не развязывали. В какой-то мере «катынское» дело — следствие двух мировых войн…

В «катынском» деле, кстати, есть свидетельство Лазаря Моисеевича Кагановича. Он поясняет, когда и против кого проводились репрессии в Польше. Об этом сейчас не модно говорить. Поляки в 1920-е годы уничтожали в Прибалтике евреев. В ответ советской стороной было принято решение наказать тех, кто участвовал в истреблении евреев. Это немного другой процесс, но косвенно он связан с Катынью.

То есть, ситуации у СССР и Германии разные, и ровнять их нельзя. Добавлю только, что немцы признали достоверный исторический факт, который был закреплен Нюрнбергским трибуналом. Мы же признали недоказанный факт, и взяли на себя чужую вину — по крайней мере, большую ее часть.

Как поляки уничтожали красноармейцев

В начале XX века польское руководство мечтало восстановить вторую Речь Посполиту в границах 1772 года, то есть проходящих чуть западнее Смоленска. В 1919 и 1920 годах Польша, после обретения независимости, первой двинула свои войска на восток, в Россию.

Документы и материалы совместного российско-польского сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.», архивные материалы II отдела польского Генштаба (военная разведка и контрразведка), хранящиеся в РГВА, и воспоминания бывших узников польских лагерей свидетельствуют о целенаправленном варварстве и бесчеловечном отношении к советским военнопленным. Подобное отношение следует квалифицировать, как военные преступления, убийства и жестокое обращение с военнопленными с элементами геноцида.

Согласно ежедневным секретным сводкам III отдела польского Генштаба, в 1919—1920 годах из-за просчетов советского военного руководства было пленено почти 207 тыс. военнослужащих Красной армии. Из них в лагерях для военнопленных, по данным российских историков, опирающихся на польские архивные документы, оказалось от 146 до 165 тысяч. Значительная часть плененных красноармейцев, не поступивших в лагеря, погибла. Эти потери не учитываются при оценке числа красноармейцев, погибших в польском плену.

Польские лагеря для военнопленных могут с полным правом рассматриваться как предтечи нацистских концлагерей. В них широко практиковались бессудные расстрелы, телесные наказания, умерщвление голодом и холодом.

В 1919 году группа латышей, добровольно сдавшихся в польский плен, в лагере Стшалково была подвергнута командой помощника начальника лагеря Малиновского зверским издевательствам. «Началось с назначения 50 ударов розгой из колючей проволоки, причем им было заявлено, что латыши как „еврейские наймиты“ живьем из лагеря не выйдут».

Любимым занятием Малиновского были прогулки по лагерю в сопровождении капралов с плетками из проволоки и избиение пленных. Если избиваемый стонал или просил пощады, его пристреливали. За убийство пленного Малиновский поощрял часовых 3 папиросками и 25 польскими марками.

Несмотря на утверждения польских историков о том, что ситуация в лагерях к 1921 году улучшилась, документы свидетельствуют об обратном. В протоколе заседания Смешанной (польско-российско-украинской) комиссии по репатриации от 28 июля 1921 года отмечалось, что в том же Стшалкове «командование как бы в отместку после первого приезда нашей делегации резко усилило свои репрессии… Красноармейцев бьют и истязают по всякому поводу и без повода… избиения приняли форму эпидемии».

Член комиссии Лиги Наций профессор Мадсен, посетивший «обычный» польский лагерь для пленных красноармейцев в Вадовицах в конце ноября 1920 года, назвал его «одной из самых страшных вещей, которые он видел в жизни». В этом лагере, как вспоминал бывший узник В. Козеровский, пленных «избивали круглые сутки».

Эффективным средством расправы с пленными красноармейцами в польских лагерях был голод. Осенью 1920 года комендант лагеря в Брест-Литовске прибывшим военнопленным заявил: «Убивать вас я не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете».

Бывший узник польского лагеря в Белостоке Андрей Мацкевич рассказывал, что в этом лагере пленный в день получал «небольшую порцию черного хлеба весом около ½ фунта (200 г), один черепок супа, похожего скорее на помои, и кипятку». В уже упомянутом лагере Вадовице пленных кормили «один раз в день отваром из сушеных овощей и килограммом хлеба на 8 человек». Имели место случаи, когда оголодавшие красноармейцы ели падаль, отбросы и даже сено.

Достаточно красноречиво характеризовал положение пленных красноармейцев начальник распределительной станции в Пулавах майор Хлебовский: «несносные пленные в целях распространения беспорядков и ферментов в Польше» постоянно поедают картофельные очистки из навозной кучи. В этом «лагере» за 6 месяцев осенне-зимнего периода 1920—1921 годов умерло 900 военнопленных из 1100.

Другой причиной преждевременной смерти многих пленных стал холод вследствие отсутствия одежды и обуви, а также состояния лагерных помещений, мало приспособленных для проживания людей. В большинстве бараков отсутствовали отопление и свет. Во многих не было нар для сна, не говоря о матрасах и одеялах или соломы на полу.

Плохое питание и холод были основными причинами того, что в польских лагерях повсеместно свирепствовали эпидемии, «в разгар которых в отдельных лагерях умирало до 60 процентов заболевших». Так, в Брест-Литовске в 1919 году «две сильнейшие эпидемии опустошили лагерь в августе и сентябре — дизентерия и сыпной тиф… Рекорд смертности был поставлен в начале августа, когда в один день от дизентерии скончалось 180 (сто восемьдесят) человек».

В сборнике «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг.» указывается, что в польском плену погибло 16—20 тысяч человек. Российский военный историк М. Филимошин считал, что погибших больше — 82,5 тысячи. А начальник польской военной разведки подполковник Игнаций Матушевский в официальном письме, адресованном военному министру Польши, подтвердил факт смерти только в одном лагере Тухоли 22 тысяч «пленных Красной армии».

Ответственность за гибель пленных красноармейцев всецело возлагал на польское правительство еще нарком иностранных дел Г. Чичерин в ноте от 9 сентября 1921 года.

Политическое руководство Польши категорически отвергает любые обвинения по поводу гибели пленных красноармейцев. В 1998 году генеральный прокурор Польши и министр юстиции Ханна Сухоцкая в ответ на письмо Генеральной прокуратуры России с просьбой расследовать причины смерти 82,5 тысяч солдат Красной армии заявила, что «следствия по делу о якобы истреблении пленных большевиков в войне 1919—1920 годов, которого требует от Польши Генеральный прокурор России, не будет».

Отказ Х. Сухоцкая обосновала тем, что польские историки «достоверно» установили смерть 16—18 тысяч военнопленных по причине «общих послевоенных условий». Она добавила, что о существовании в Польше «лагерей смерти» и «истреблении» не может быть и речи.