Афганский излом Донбасса

Это я цитирую Сергея Шаргунова. Прежде чем начинать войну за (теперешней) границей РФ. А не поздно ли сейчас начинать пытаться понять? Может и поздно. Слегка напоминает Афган, где некоторые местные пошли воевать за СССР (где он кстати?) а потом их кинули. Теперь те, кого не повесили на родине, размышляют: а на черта мы тогда вот это все?

Мне, кстати, нравится Шаргунов и прочая задорная молодежь. Но у юношей есть одно слабое место, я точно знаю, по себе: они думают, что все изобретают заново, что раньше, до них, не было ничего! Я сам был такой… И удивлялся, отчего ж старики такие тупые.

Я, кстати, в юности собирал вещички в Афган, паковал уже их. Но не воевать там, не как ДНР, где в партизаны берут всех желающих. Моя военная специальность — работа против бундесвера — там, в горах, как-то «не катила». Да и не рвался я, признаюсь, никого убивать под красным знаменем за дело Ленина и какая там еще была пропагандистская надстройка. Собирался я туда журналистом. Зарубили же в последний момент без объяснения причин. После я, как мне кажется, понял в чем дело. Военные — ну никак не могли не поинтересоваться в КГБ, а что это за фрукт такой, что за донецкий такой доброволец, а тем не было смысла скрывать «инфу» о некоторых наших с ними трениях и неприятностях. Все кончилось тихо и мирно, но вот осадок остался. Ну и в целом туда, в Афган, брали людей скорей про-КГБшных, чем нейтральных или которые вовсе «не того». Легко догадаться. Небось и сейчас что-то подобное?

К чему же я про Афганистан, начав с Донбасса? К тому, что к какому-то юбилею — то ли 20-летию ввода войск, то ли 10-летию вывода — я прошел по «афганской» Москве, посмотрел на бывших союзников СССР, которые — самые везучие из них — устроились торговать на оптовом рынке. И написал некий текст. Название его было, пардон, такое:"Афганцы жалеют, что с нами связались"

Ну, начало вполне актуальное, типа наводит на мысли о будущем. Донецких, к примеру, повстанцев.

«Люди из чужой страны воевали у себя на родине на стороне России. Правы они или виноваты — сейчас поздно обсуждать… Если они и ошибались, то вместе с нами и вслед за нами, по нашему приказу. А потом они бежали с родины… в Россию. И что же? Самым счастливым удалось устроиться грузчиками на рынке. Большинство из них живет тут нелегально, их детей не берут в школу. Они удивляются, что никому здесь не нужны. Они еще удивляются!»

Кстати, мне и сейчас непонятно: отчего их не пригрели, не приголубили тогда. Соблазнили, наобещали — и вот так кинули. Они сами виноваты, что купились, поверили, ну смешно же, в коммунизм и марксизм и в столоверчение небось тоже, да, — но тем не менее. Что ж, смеяться что ли над ними, что они такие наивные и не шибко умные?

Замечательная беседа случилась у меня с бывшим афганским полковником. Не жук нагадил — кончил в Москве бронетанковую академию. Уж всяко не коммивояжером МММ служил, как некоторые. И вот он сбежал в Россию. А семью там оставил, в надежде что не тронут семью. Дальше он жалуется мне:

— Мы пришли к братьям по оружию, братьям по крови, но никому не нужны!

— Это русские вам братья по крови? — уточняю я, ну вот как сейчас самые близкие русским братья — это Рамзан и его команда.

Полковник мне разъясняет, он кстати по-русски говорит лучше, чем наши чеченцы:

— Ну, в том смысле, что кровь вместе проливали.

И вот еще признание того полковника, прямо как про Юго-Восток, про Гиркина:

— Мы разрушили свои крепости, дома и деревья. Думали, что будет хорошо.

Понимаете, да? Если в своей стране разрушить, то будет хорошо, — интересная логика. Она, как видите, не новая.

И дальше. А что будет хорошо после того как в стране проведут войну? Какие надежды, какие планы? Вот вопросы почти как у коллеги и собутыльника Шаргунова. Полковник сделал такое признание:

— Мы надеялись, что в Афганистане будет социализм, общество.

Чем кончилось? Я не вас спрашиваю про Афган, а того полковника, Абдулла, кстати, его звали:

— Вместо этого я сейчас тут какие-то тряпки продаю, вот еще ножницы, щетка еще сапожная…

Он заводится, ему обидно, это все-таки оскорбительно для боевого полковника:

— Тряпки продаю, тряпки, понимаешь? Я танковый полк водил в атаку, а теперь вот что?!

Танки у него были официальные, советские, ни у кого он их не крал и не угонял, и не прятался ни от кого, а гордо носил форму и знаки различия. Марка — Т-62, если кому интересно.

— Сколько стоит? Вот это сколько стоит? — спрашивает дама в потертой дубленке. Она хочет шнурки. Полковник смотрит на нее, сквозь нее, он ничего не слышит, думает о своем, о далеком.

— Так сколько стоит? — спрашивает дама.

Он ей не отвечает, он на других орбитах, не там, где торгуют шнурками ради куска хлеба. Я его спрашиваю про самое главное, и тогда и теперь, особенно теперь! Вопрос у меня к нему такой:

— А если б все сначала? — спрашиваю я.

Полковник по-прежнему не слышит ее, и отвечает все-таки мне:

— Если б сначала? Я по-другому бы воевал…

Ну, я не стал выпытывать подробности его нового взгляда на ту войну, не стал провоцировать. Да и не хотелось бы мне тогда услышать версию что воевал бы он на другой стороне, убивал бы «шурави». Не надо подставлять человека, особенно если ему и так тошно. Я молчал и ждал что дальше.

Он сказал:

— Я, честное, слово, если меня какая-нибудь страна примет — больше никогда не приеду в Россию. Все, кончено. Хватит России…

Рядом с Абдуллой торговал министр (бывший), член ЦК (тоже бывший) забыл, какая у них там была правящая партия. Его зовут Назар. Он плохо знает по-русски, и полковник для меня переводит:

— Я был солидный человек, у меня одних только охранников было пять, все с гранатометами! А теперь ваш милицейский сержант меня бьет и забирает у меня деньги. Что делать? Возвращаться некуда — там скажут, что я сын Ленина, и убьют. Если вы напишете, что НДПА — это коммунисты, наших родственников там убьют. Как это больно! Мы как будто пьем свою кровь…

А я вот, кстати, предлагал этой весной устроить коридор из Донбасса в Россию, и вывести повстанцев с семьями. И дать им статус беженцев. Но кто будет слушать нас, вменяемых? Отродясь не слушали, незачем и начинать…

А еще там торговал шнурками и щетками аж генерал! Звали его не Чарнота, но — Самад. Командовал он, для справки, 60-й дивизией:

— Я не защищал Советский Союз, я защищал свою родину и вашу политику. Теперь мы тут… Снимаю квартиру на ВДНХ, там одна комната. И семь детей. В школу только одного удалось устроить, остальных не берут. Дети недовольны, что они безграмотны. Кем будут? Басмачами? Я несчастный человек. Жалко, что мы всегда сказали «Смерть империализму! Да здравствует Советский Союз!» Знать бы, что нас так бросят, никогда б не пошел воевать за Россию…

Ну поздно, товарищ генерал. Поздно. Прошли веселые деньки афганской весны. Без возврата!

Они еще мне рассказывали всякое. Это уже другой офицер — Гулам мне рассказывает:

— Мы думали, что справедливость будет, что наконец-то… Нам пропагандировали, что Советский Союз — это рай. Мы думали, что тут все сверхъестественное! Что тут нет старых машин! Одни новые! Алкоголиков, проституток — нету! Даже грунтовых дорог и деревень нету, все автоматическое! И мы думали, что немножко эта автоматизация и к нам приедет. Это был шок. По сравнению с Кабульским университетом лучшее ленинградское общежитие выглядело бедным кишлаком… Ну, сказали бы, что у вас трудности — мы бы поняли. Если друг бедный, это все равно друг. Я все-таки, как патриот своей страны, хотел построить в Афганистане новую жизнь. Не рай, а хотя бы справедливое общество. Революция у нас там случилась не от плохой жизни. Это случайно произошло…

Вот ничего это вам не напоминает? Нет? Ну, может просто у вас слабая память или провалы в ней…

— А если б русские не пришли, что бы было? — спрашиваю я. Не то чтобы соль на рану, а так, чисто любопытно было.

— Ничего бы не было. Трагедии бы не было. Разобрались бы с разногласиями, ну, погибло бы пять-шесть тысяч человек. Но не два миллиона! И это же еще не закончено. Русские начали войну 20 лет назад и конца этому не видно. (Ага, значит эти разговоры я разговаривал в 1999-м! -- ИС)

— А не было мыслей куда-то в другое место поехать?

— Это было невозможно. У нас была только одна страна, с которой мы дружили. Больше никто нас не хотел…

— Вы ничего не слышали о военных преступлениях, которые советские войска совершали там против мирных жителей?

— Идет советская колонна, я, как командир батальона, тоже с ними. Вдруг из кишлака стреляют. Убивают одного солдата. С одной стороны, мне понятна боль солдата, когда он видит, что мертвый его друг-солдат. А с другой стороны, когда целый полк, когда 60 танков поворачивают и идут на этот кишлак и после ни одного дерева не остается от этого кишлака… А что я мог? Что сказать? Кому сказать? Тогда сразу тебя ждет тюрьма, ты «зыди шурави», то есть антисоветист. Ведь люди в кишлаке не виноваты! Это была провокация со стороны одного человека!

— А вы не думали тогда: «А уйду-ка от „шурави“, пойду к моджахедам и буду сражаться против иностранных захватчиков и карателей»?

— Куда идти? Некуда. Там враг. Даже если б моджахеды меня сразу не убили, то пришлось бы с той стороны воевать против своих братьев. Я видел, что справедливости нет ни там, ни там, — но что делать? Все, что я мог, — это сохранить верность однажды сделанному выбору. Но, по крайней мере, я не метался туда-сюда. И никого не предавал.

— Что самое плохое в этой истории — это то, как Россия ушла, так?

— Да! Как она обошлась со своими друзьями. Это как в пьяной драке: утром не помнят, кого и за что били с вечера. Что американцы! Когда французы уходили из Алжира, они тоже забрали с собой коллаборационистов. Во Франции был замминистра обороны, который занимался только алжирцами. Им платили деньги… А нас даже зарегистрировать отказываются, нам бумажку не могут дать! 200 афганских генералов в России! Носильщиками работают. Тысяча человек — доктора наук! 300 журналистов! Они страшно обижены. На каждом углу милиция останавливает и забирает деньги. На нас охотятся. Мы просим только бумажку, и все. Так еще никто никогда никого не бросал!

Я его утешал: бросали! Тельмановских подпольщиков наши чекисты выдали гестапо. Да и родных русских беженцев из бывших республик мы тоже очень жестко кинули. Офицеров своих вывели из Европы и поселили в снегу с семьями. Да вообще полно примеров!

Но он все про свое:

— Наши люди живут без регистрации, то есть нелегально. Ведь их как бы нет. С ними можно делать что угодно! Хотя бы элементарно выдать им бумажки о регистрации.

Вот наслушался этого всего, Сережа, мой юный друг, и пошел с этого рынка… Вот я сейчас скажу, где он размещался, в какой гостинице, как она называлась — и вы уж сами решайте, плакать тут, смеяться или напротив гордиться. «Севастополь» назвалась та гостиница!

Где сейчас эти генералы и полковники? Торгуют ли по прежнему шнурками в Москве? Уехали куда? Кем стали их дети которых не брали в школу? Что стало с «Севастополем», в кавычках? Будут ли и русские генералы когда-нибудь чистить ботинки в Стамбуле или уж не знаю где, опять, на новом витке диалектической спирали?

Ну, про это еще рано, пока что надо быстрей понять, что делать с Юго-Востоком. И кто-то сидит размышляет, как бы на этот раз поделикатней кинуть тех, кто повелся и пошел воевать за честно говоря невнятные идеалы.

Чтоб люди и не заметили, что их кинули.

Фото: ИТАР-ТАСС/ EPA