Донбасс все более интегрируетcя в Россию

Сергей Шаргунов: Александр, самый сложный, самый тяжелый и, наверное, самый важный вопрос: будущее ДНР?

Александр Кофман: Сергей, я все-таки не Нострадамус, поэтому предсказывать будущее — не моя профессия. Я выбрал для себя стратегию поведения: я просто делаю свою работу. Я не смотрю направо и налево, что там происходит. Если каждый будет поступать так же, то в конечном итоге мы придем к положительному финалу. Сейчас кричат о поражениях, о «сливах», что все пропало… Вот, я вчера в «Фейсбуке» написал, что живу в Макеевке, по-прежнему, строю свой дом, который строил последние 8 лет, никуда уезжать не собираюсь и отдаю себе отчет, что в случае прихода Украины — я не жилец. Точно так же, как я, думают все министры Совета министров, львиная доля депутатов, которые прошли войну, которые по законам Украины «террористы», и им грозит до 15−20 лет. И не надо верить в амнистию. Если сюда придут националистические батальоны, то нас просто убьют. Поэтому это невозможно по определению, и я просто выполняю свой долг, свою работу, вот и все.

С.Ш.: Александр, хотел бы спросить о вас лично, о вашей мотивации, об истории прихода в движение Донецкой республики. Ведь вы стояли, практически, у самых истоков.

А.К.: Не практически, а у самых истоков.

С.Ш.: Очень часто вам приходится комментировать в эфирах актуальную повестку, но о вас самом разговор заходит редко, а, между тем, это очень интересно.

А.К.: Я часто шучу, цитируя «Гостью из будущего», помните, там: «Я, вообще-то, за кефиром пошел, а тут эти». Если серьезно, когда начался Майдан, я очень активно у себя в блоге писал: «Люди, что вы делаете? Будет же война». Потом начались митинги. Кстати, у Александра Владимировича Захарченко хранится заявление об организации первого митинга. Под ним стоят 3 подписи — это Александра Владимировича Захарченко, Кати Корниенко и моя. Мы, совершенно не сговариваясь, встретились на углу госадминистрации. Ну, ты куда, а ты куда? Надо же оформить заявку на митинг. Вот 23 февраля мы оформили заявку на митинг в Донецке. Начались митинги, я активно на них выступал, я понимал, что это необходимо. Я выступал против нацистов, для меня это больное место.

Деды воевали — это для меня не пустой звук. У меня оба деда воевали на Великой Отечественной, причем один из них в 15 лет пошел добровольцем, приписав себе 2 года, поэтому, когда его хоронили, на памятнике написали, что ему 68 лет, но мы все знали, что, на самом деле, ему 66. С тех пор как он приписал себе 2 года во время войны, он так и был на два года старше. Второй дед дошел, практически, до Берлина, горел в танке. Первый был ранен на Курской дуге. Для меня это не пустой звук. И когда начался Майдан, когда только вышли студенты, я был такой же противник Януковича.

Я думал, что надо поддержать людей на Майдане, но как только там прозвучало сначала «бей жидов», которым они потом стыдливо стали прикрываться, что это были фрики, но эти фрики стояли с Тягнибоком, Яценюком и Кличко. И ни Яценюк, ни Кличко, ни Тягнибок не вышвырнули их с трибун. В эту минуту они перестали быть фриками и стали озвучивать прямую позицию Майдана. Я тогда, естественно, сказал, что ребят, эти вещи без меня, а потом, когда «москали на ножи» — для меня это вообще мрак, потому что Россия — это та страна, которую я всю жизнь считал своей родиной, несмотря на то, что родился и вырос на Донбассе.

Начались наши митинги, мы стали призывать людей подняться и стали требовать федерализации. Это очень важный момент, я никогда до майских событий не говорил о том, что мы должны присоединиться к Российской Федерации. Я боялся именно того, что и произошло — чтобы нас обвинили сепаратистами, и началась война. Тем не менее, нас все равно ими объявили, начали убивать наших граждан, тогда уже вопрос о федерализации отпал сам по себе.

С.Ш.: Александр, к вопросу о мирных жителях и их настроениях. Вам удалось немало пообщаться с людьми, я рад, что Донецк оживает по сравнению с прошлым годом, весь наполнен людьми. Если говорить о мнении жителей Донбасса, каково оно? И понятно, что от этого мнения все и будет зависеть, в конечном счете. Или непонятно, или за людей можно решить? У меня есть такое ощущение, что какие бы ни были решения, все равно первостепенной будет позиция самих людей.

А.К.: Давайте будем откровенны. Попытаться решить за людей? Окончится это вторым всплеском, только уже против нас, и они будут совершенно правы. Они поднялись для того, чтобы решать самостоятельно. Как мы можем сейчас взять на себя эту ответственность и решать не так, как хотят они? Что касается настроений людей, то надо понимать, что очень много людей вернулось как с оккупированных территорий, так и из России. Наверное, градус неприятия Украины несколько снижен, из-за того, что много вернулось тех, кто не видел эту бомбежку. Тех, кто не прятался по подвалам, не падал под бордюроы, когда свистят осколки. Наверное, градус немного снижен. Вчера я возвращался с границы, подвозили мы двух девочек, они просто стояли на дороге. Они по дороге рассказывали, как им надоела эта война, никаких развлечений, никакого отдыха. Я говорю, а где вы были в прошлом году? В Ростове. Вот и ответ. Такие тоже есть, но таких меньшинство.

С.Ш.:У меня, все-таки, впечатление, что сочетается желание мирной жизни, и при этом жизни по правилам своей земли.

А.К.: Так не один же адекватный человек войну не захочет. Понятно, что всем хочется мирно жить на своей земле. Но то, что этого придется с оружием в руках добиваться — это факт.

С.Ш.: Рублевая зона — это, с одной стороны, глубоко символично, а, с другой — просто откровенный показатель, что Донбасс все теснее интегрируется.

А.К.: Сергей, это не символично, это логично. Украина вынула всю денежную массу отсюда, гривенную массу. Простите, должен был быть какой-то элемент расчета, чтобы не переходить на товарообмен. Поэтому образовалась ниша, которая была заполнена рублями. Это вполне логично, это законы экономики, тут нет ничего политического. По законам экономики, когда освобождается одна валютная ниша, она заполняется другой.

Кстати, когда из эфиров мои оппоненты украинские начали кричать, что у вас здесь рубли ходят, я опять же задал им вопрос, который вызвал восторг на одной из прошлых передач: сколько стоит твоя квартира? Пока ты не перестанешь оперировать долларами, не надо нам рассказывать, что у нас ходят рубли. У нас, по крайней мере, уже в долларах ничего не идет, уже все в рублях.

С.Ш.: А хватает ли у вас времени для личной жизни, для общения, для близких?

А.К.: Буду откровенен, в последнее время стало появляться время для жизни, для общения. То, что было год назад, даже полгода назад, наверное, второй раз такое не переживу. Я спал урывками по полтора-два часа, и это было совершенно ужасно. Сейчас уже более спокойный ритм, удается и поспать, и с детьми пообщаться, и с женой. Уже немножко проще.

С.Ш.: Почему я об этом спросил? Потому что есть ощущение, что люди немножко начинают вступать в мирную жизнь, чуть-чуть расслабляются, но одновременно присутствует ожидание возможностей новой войны. Александр, можно ли ожидать войну?

А.К.: Я на самом деле уверен, что она будет. Украина не исполнит минские соглашения, она все равно пойдет в наступление. Я не хочу кликушествовать, не хочу быть Кассандрой, но у Украины просто нет другого выхода. У Петра Порошенко есть два пути: исполнить минские соглашения и быть сметенным украинской радикальной группировкой или максимально тянуть с исполнением. Не дай Бог новая эскалация конфликта, новый обстрел — это опять значительные жертвы…

Оператор: Алексей Савельев.