Три дня страха

Все началось 26 мая 1915 года. Впрочем, тогда еще никто не мог предположить, что произойдет нечто ужасное. Несколько сотен женщин, получив отказ на работу в комитете Великой княгини Елизаветы Федоровны, собрались у дома генерал-губернатора на Тверской улице. Ругань и плач стояли несусветные…

Тут-то и припомнили национальность княгини. Немка! А от кого нынче все беды? От них, от супостатов!

Между прочим, коляску, в которой ехала та самая Елизавета Федоровна, многими в Москве уважаемая, в дни погромов забросали камнями. А ее сестру, супруга царя Александру Федоровну, поминали не иначе, как со злобой и отвращением — у, шпионка германская! Дальше сплошь не печатное…

Вагнер под запретом

В то время русские — под ударами германских войск — терпели неудачи на фронтах Первой мировой войны. «Весной 1915 г, когда, после блестящих побед в Галиции и на Карпатах, российские армии вступили в период «великого отступления», — вспоминал генерал Антон Деникин, — русское общество волновалось и искало «виновников»…

Они были здесь, под рукой. А потому бунт не угас, а лишь затаился — до следующего утра.

…Гонения на немцев начались сразу после начала войны. После выхода царского манифеста «патриоты» в Санкт-Петербурге разгромили и сожгли — при совершенном попустительстве полиции! — посольство Германии на углу Большой Морской и Исаакиевской площади. Столица России была переименована в Петроград. Крамолой стало исполнение музыкальных произведений немецких композиторов. Была запрещена немецкая речь. За подобное «нарушение» грозил штраф до трех тысяч рублей (!) или трехмесячное заключение.

Немцев притесняли, отбирали имущество, лишали прав. Их изгоняли из клубов, обществ, кружков. Германских и австрийских студентов прогоняли из учебных заведений. Та же участь ждала и преподавателей этих национальностей.

Немецкие предприятия закрывались, а их владельцев прогоняли из Москвы. Из двух тысяч немцев и австрийцев, подлежавших высылке, к декабрю 1914 года город покинули 1413 человек. Люди, которые долгие годы верой и правдой служили России, превращались в изгоев лишь за то, что у них были «неблагозвучные» фамилии и «не то» происхождение.

Из перечня развлекательных заведений исчез «Немецкий клуб», существовавший в Москве с 1819 года. Возникли «претензии» к Немецкой улице. На заседании Московской городской думы 19 августа 1914 года было оглашено письмо горожан, требовавших избавить их от позора, связанного с проживанием на «германской территории». Предлагалось переименовать Немецкую улицу в «Иноземскую».

"В одно мгновение изменилось положение немцев России, обитателей русских городов, торговцев, ремесленников, литераторов, гордых культурными достижениями своими и своих отцов, не особенно любимых русскими, но все-таки уважаемых — вспоминал Фридрих Штайнман, испытавший на себе российские гонения. — В одну ночь они превратились в гонимые парии, людей низшей расы, опасных врагов государства, с которыми обращались с ненавистью и недоверием. Немецкое имя, прежде столь гордо звучавшее, стало ругательным выражением. Многие добрые друзья и знакомые среди русских прервали с нами всякое общение, избегали наших визитов и приглашений к себе в гости и даже не отвечали на приветствие при встрече на улице…".

Буря разрушения

Утром 27 мая густые толпы двинулась «разбираться» с немцами. Ближе всех было «Товарищество ситценабивной мануфактуры Эмиль Циндель». Владельца предприятия погромщики не встретили, зато им повстречался управляющий Карлсен. На его беду фамилия — на самом деле шведская! — напоминала немецкую и потому его стали жестоко бить. Забили до смерти…

Днем вакханалия разгорелась еще пуще. Толпа ворвалась на фабрику Роберта Шрадера, разорила ее, потом зверски убила ни в чем не повинных женщин из администрации предприятия. Затем наступил черед знаменитой аптеки «Феррейн» на Никольской улице. Безумцы извлекли из подвалов огромные запасы спирта и, нахлеставшись им, вовсе потеряли человеческий облик.

Число погромщиков порой достигало нескольких десятков тысяч человек. Эти люди — среди них были представители криминала, бездомные, обитатели Хитрова рынка — без разбора били и крушили все, что попадалось на их пути — кондитерские магазины Эйнема, предприятия торговцев электрическими принадлежностями Мейера и Пфеффера, лавки продавца вин Фохта, конторы Линденберга и завода Тильманс. Разорению и грабежам подверглись не только здания, принадлежавшие немцам, но и — кто ж в горячке безумства разберет?! — владения французов, латышей, итальянцев и представителей прочих национальностей. Причем, в массовых грабежах были замечены не только маргиналы и рабочие, но и «прилично одетые люди», дамы и даже полицейские.

Вот цитата из романа Валентина Пикуля «Нечистая сила»:

«Громили „Шварца“ на Кузнецком мосту — из магазинов хирургических инструментов вылетали операционные приборы. Все это вершилось не в суровом молчании, а с возгласами: „Бей немчуру поганую, да здравствует Россия!“ Музыкальная фирма „Циммерман“ еще не ведала такой какофонии: на мостовую, крутясь ножками, вылетали рояли и пианолы, клавиши скакали по булыжникам, похожие на суставы пальцев от высохшего скелета. А вот и оптический „Мюллер“: витрины распались со звоном, хрупкие линзы для очков разной диоптрии давились под ухающими сапогами биндюжников. Вдрызг разнесли похоронного „Гринбаума“: каждый имел возможность на всю жизнь запастись гробами!..»

На третий день погрома «патриоты» уже не разбирали, кто — немец, а кто — нет. К примеру, на Большой Спасской типолитография, которой владела вдова прусского подданного Прасковья Гроссе, подверглась нападению нескольких тысяч человек. Несмотря на то, что документы не давали усомниться в том, что хозяйка — купчиха второй гильдии и российская подданная, предприятие было разгромлено и сожжено.

В числе наиболее пострадавших от негодяев улиц была Мясницкая, на которой не уцелело ни одного (!) магазина даже с вывеской русских владельцев. Страшное зрелище представлял собой и Кузнецкий мост «По обеим сторонам улицы из многих магазинов летели вещи, грохотал треск, звенело стекло, лязгало железо, — вспоминал очевидец. — Впечатление увеличивалось до демонических размеров тем, что на всех улицах, пересекающих Кузнецкий, бушевала такая же буря разрушения».

«В народе идет молва…»

Вечером 27 мая московский градоначальник Александр Андрианов, объехав места, где орудовали погромщики, заявил, что пока «патриотические настроения» среди народа велики, все можно урегулировать мирным путем. Для этого он распорядился уволить всех немецких рабочих и служащих. И настаивал на том, что против «патриотических манифестантов» нельзя применять оружие.

Спустя несколько дней Андрианов подал прошение об отставке по требованию министра внутренних дел Российской империи Николая Маклакова. Впрочем, и тому вскоре пришлось удалиться…

Инертность властей, да и сочувствие погромщикам породили чудовищные слухи. «В народе идет молва, что на четыре дня разрешено предаться грабежу, — говорил депутат Николай Астров на экстренном заседании Московской городской Думы, — Этого мало. Говорят также, что в Москве будет Варфоломеевская ночь…».

Почти так и случилось.

Бунт, который становился все яростнее, докатился до Красной площади. Дико ревущая толпа готова была взять приступом Кремль. Оскорбления звучали в адрес царских особ, императрицу требовали постричь в монахини. Требовали даже отречения императора и передачи престола Великому князю Николаю Николаевичу. А Распутина, о связях которого с германцами, болтали на каждом углу, грозились повесить.

«В Петербург долетели слухи о том, что при погроме чернь бранила членов императорского дома, — вспоминал жандармский генерал Александр Спиридович. — Бранили проезжавшую в карете В. Кн. Елизавету Федоровну. Кричали, что у нее в обители скрывается ее брат Великий герцог Гессенский. Хотели громить ее обитель.

Помощника градоначальника торговки схватили на базаре, помяли, хотели убить, и ему пришлось показать им нательный крест, дабы убедить, что он не немец, и уже после этого его спасли друзья в одной из соседних гостиниц".

Очевидно, что слом политического строя мог свершиться в России не в семнадцатом году, а раньше. Это произошло бы, если бы участники бунта сумели объединиться, составили хотя бы элементарный план действий. Но куда бы они привели Россию, если бы сумели смять власть? Наверняка это была бы очередная российская Смута, только более страшная, более кровавая, чем прежние…

Со слезами на глазах

Расследование установило, что в беспорядках участвовало около ста тысяч москвичей. Пострадавшими были признаны 113 германских и австрийских подданных, а также 489 подданных Российской империи с иностранными и 90 — с чисто русскими фамилиями. Всего в Москве за три дня беспорядков были разгромлены 732 фирмы, принадлежавшие немцам. Убытки составили более 50-ти миллионов рублей. По тем временам несметные деньги!

Бог весть, чтобы произошло, если бы 29 мая войскам Московского гарнизона не был дан приказ стрелять по погромщикам. Однако окончательно унять беспорядки удалось только через неделю. «Патриоты» уже начали уничтожать все подряд — предприятия, помещичьи усадьбы и загородные дачи, не разбирая фамилий и национальностей их владельцев.

Немцы спешно закрывали предприятия, магазины и конторы — 1 июня 1915 года вышел указ об увольнении всех немцев с московских предприятий и прекращении деятельности в городе немецких фирм.

Многие со слезами на глазах уезжали из Москвы, ставшей им родным городом…

Напоследок несколько цифр и фактов.

К лету 1914 года из полутора тысяч генералов Русской армии было более 20 процентов были немцами. Высокий уровень немцев был среди командного состава Императорского флота — также 20 процентов. Еще одно любопытное наблюдение — в свите Николая Второго из 117 человек 37 были немцами.

Более 300 тысяч немцев, подданных Российской империи, сражались в рядах Русской армии против Германии и Австро-Венгрии. Наиболее известные военачальники немецкого происхождения — адмиралы Николай Эссен и Андрей Эбергардт, командующие — соответственно — Балтийским и Черноморским флотами, генералы Павел Плеве, Александр Бринкен, Василий Флуг, Павел Ренненкампф, Алексей Будберг, Петр Врангель…

«Русские немцы» — и не только военные — искренне любили Россию и верно служили ей.

Снимок в открытие статьи: Москва. 1915 год, пленные на Красной площади/ Фото: репродукция из журнала «Искры"/ ТАСС