Уроки и мифы Крымской войны

Нынешнее обострение отношений между Москвой и Анкарой заставляет внимательно присмотреться к истории русско-турецких войн. И особенно — к Крымской кампании 1853−1856 годов. Во-первых, в отечественной историографии эта война — единственная крупная из «турецкого блока» — считается неудачной для России. Во-вторых, — и это главное — военно-политическая обстановка середины XIX века, как ни странно, напоминает нынешнюю.

Это значит, что уместны исторические параллели и геополитические прогнозы — как в отношении России и Турции, так и судьбы глобального мира.

Какие мифы нужно учитывать при анализе Крымской войны, и какие актуальные выводы следуют из этого анализа, специально для «Свободной прессы» рассказал кандидат исторических наук, доцент Факультета мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова Алексей Фененко.

 — Турция в середине XIX века, как и сейчас, пользовалась широкой поддержкой со стороны Запада, — говорит Алексей Фененко. — Одно это обстоятельство представляет очевидную параллель с нынешней ситуацией. По сути, Россия в 1853-м начала войну с одной только Османской империей, а столкнулась с коалицией Великобритании, Франции и Сардинского королевства и турок, плюс с недружественной позицией Австрии. Николай I тогда надеялся, что Великобритания и Франция не выступят на стороне Османской империи — но роковым образом ошибся.

Возникает естественный вопрос: не произойдет ли подобного в нынешних условиях? У нас сейчас много говорят о том, что «НАТО списало Турцию», но я не слышал ни одного заявления из Вашингтона или Брюсселя, что они не будут в случае кризиса защищать Турцию.

Именно этот вопрос заставляет нас обратиться к опыту Крымской войны — заново пересмотреть ее итоги, и расстановку сил в то время.

«СП»: — Почему итоги кампании 1853−1856 годов нужно пересматривать?

 — Когда-то я, как и многие у нас, верил, что Россия проиграла Крымскую войну. Я верил, что царское самодержавие потерпело жестокое поражение, и это вынудило Россию пойти на знаменитые реформы.

Моя вера в это закончилась в сентябре 2005 года, когда я встретился в Москве с профессором кафедры политики и международных отношений Оксфордского университета Нилом Макфарлейном — знаменитым британским политологом. У нас был обед в ПИР-центре, и там мы — русский и англичанин — заговорили о Крымской войне.

Макфарлейн смотрел на меня с удивлением. Он сказал, что в Великобритании каждый школьник знает: Крымская война была неудачной для Британии, а в ряде учебников сказано, что именно Британия потерпела в ней поражение.

В качестве аргументов Макфарлейн привел ряд тезисов.

Первый — Великобритания не добилась ни одной цели, на которые рассчитывала в этой войне. Сразу после ее окончания британская пресса писала о неудаче Великобритании, а известный член Палаты общин от консерваторов, сэр Булвер-Литтон, писал об итогах Крымской войны «русская звезда на Востоке затмила британскую».

Второй аргумент, который привел Макфарлейн — Британия до сих пор помнит три своих поражения в Крымской войне: Балаклавское сражение, которое англичане считают поражением (знаменитая «атака легкой кавалерии»); операция в Петропавловске-Камчатском; попытку осады Таганрога — как ни странно это покажется нам.

Третий аргумент — через год после Крымской войны произошло восстание сипаев в Индии. Не дай Бог, сказал Макфарлейн, Россия еще бы на год затянула Крымскую войну — это могло бы обернуться для Британии катастрофой: англичанам было бы нечем подавлять сипайские полки.

Наконец, четвертый аргумент. Взятие Севастополя, напомнил мне британский политолог, было на деле взятием лишь половины Севастополя. И после этого — закончил Макфарлейн практически дословной фразой из русского учебника истории — каждый школьник знает, что Великобритания начала реформы армии, флота и приступила к подготовке парламентской реформы 1867 года.

Вот такой итог Крымской войны — похожий для двух империй.

Объективности ради, замечу, что во Франции итоги войны трактуются совершенно иначе — как победа Франции. Именно в честь этой победы в Париже есть Севастопольский бульвар и мост Альма.

«СП»: — Почему же у нас принято считать Крымскую войну унизительным поражением России?

 — Потому что мы забываем дипломатическую предысторию войны. На деле, поражение Россия потерпела, как ни странно, еще до Крымской кампании. У нас с Османской империей в 1833 году был подписан Уникиар-Искелесийский договор о мире, дружбе и оборонительном союзе на восемь лет. Его условия требовали от Порты закрыть Босфор для военных судов любых стран, кроме России.

Но в 1841 году была подписана Лондонская конвенция, которая ввела режим нейтрализации проливов — они были поставлены под международный контроль. Николай I на это пошел в надежде, что Великобритания и Франция никогда не договорятся между собой. Но именно с этого момента Черное море стало фактически нейтрализовано: французский и британский флот получили полное право входить в Черное море.

По сравнению с Ункяр-Искелесийским трактатом, Лондонская конвенция была явной дипломатической неудачей Российской империи. Николай I осознал это только во время своего визита в Великобританию в 1844-м. С этого момента Россия пыталась переиграть итоги Лондонской конвенции. И это не моя версия — ее высказал еще француз Антонен Дебидур, автор «Дипломатической истории Европы» XIX века.

С этих позиций мы можем заново оценить итоги Парижского мира. Ведь чем, в сущности, окончилась Крымская война в 1856-м? Да, вводился режим нейтрализации Черного моря: Российская империя лишилась права восстанавливать утерянный Черноморский флот и крепости на Черном море — но этого же лишилась и Османская империя! По сути обе стороны просто не стали воссоздавать военные флоты на Черном море, а объявили его нейтральным. Причем, режим нейтрализации Черного моря по факту действовал и раньше — с 1841 года.

Второй момент: Россия по Парижскому договору действительно передала устье Дуная — но кому? Своему союзнику — Румынии. Австрия, которая ввела в 1854 году войска в Дунайские княжества, требовала обеспечить свободу судоходства по Дунаю, но Россия передала устье Дуная Молдавскому княжеству. А в 1861 году Молдавия и Валахия окончательно объединились в Румынское королевство, став союзником России на Балканах. Почему Русская армия в следующей войне 1877 года так быстро форсировала Дунай? Потому что у нас был союзник — Румыния, которая быстро пропустила на юг русские войска.

И это, собственно, все потери Крымской войны, которые в отечественной историографии описаны как безумное поражение.

«СП»: — А каким на деле был военный итог для России?

 — На всех фронтах, кроме западного Крыма, успех, скорее, был у России. На Белом море англичанам так и не удалось высадить десант на Соловках. На Камчатке союзники потерпели поражение под Петропавловском, которое английские школьники изучают сегодня как больную точку в своей истории. На Азовском море британская легкая флотилия в 1855 году предприняла три набега, бомбардировала Бердянск и Мариуполь, но проиграла бой береговым укреплениям Таганрога, причем англичане потеряли в этом бою канонерскую лодку «Джаспер».

На Кавказе русская армия в ноябре 1855 года взяла стратегически важную крепость Карс. Чтобы оценить значимость этого события, напомню, что по условиям Парижского конгресса Севастополь и другие занятые города в Крыму возвращались России в обмен на Карс — «ворота в Персию и Индию», как называл его министр иностранных дел Великобритании граф Джордж Уильям Кларендон.

На Балтийском море союзники дважды — в 1854-м и 1855-м — отправляли две крупные эскадры. Но все что им удалось — взять Аландские острова (которые удержать без флота невозможно) и бомбардировать Свеаборг. Попытки высадить десанты в Экенесе, Ганге, Або и самом Свеаборге закончились неудачей. Одна из причин — эффективная защита Финского залива с помощью подводных мин Якоби с химическими контактными взрывателями. Кстати, интересный вопрос: каким образом страна с «вопиющей технической отсталостью» была пионером минного дела?

Иной была ситуация на Черном море. Союзники бомбили коммерческий порт Одессу (потеряв при этом 4 фрегата и пароход «Тигр»), заняли Евпаторию, Балаклаву, Керчь, Кинбурн и после годичной осады — южную сторону Севастополя. Напомню, что до войны у Севастополя вообще не было полноценных укреплений — их построили осенью 1854 году накануне осады. Северная сторона Севастополя, где находились основные портовые укрепления, осталась за Россией. Ставка русской армии осталась в Бахчисарае.

В качестве «разгрома русской армии» часто приводится битва на Альме 8 (20) сентября 1854 года. Но армия союзников насчитывала около 62 тысяч человек при поддержке корабельной артиллерии; русская — около 37 тыс. И что же? Потери союзников составили 4,5 тысячи человек, потери Российской империи — примерно 5,8 тысяч. Русская армия отступила, но и союзники на месяц приостановили движение к Севастополю. Итоги сражения явно не были для России ни Седаном, ни Ватерлоо.

Болезненной неудачей была неспособность сразиться с паровым флотом союзников на море. Парусный черноморский флот пришлось затопить, что смотрелось тяжело после Синопской победы. Но могла ли Россия иметь флот, превосходящий суммарную мощь флотов Великобритании и Франции? Думаю, нет, просто по географическим причинам — у нас до постройки Мурманска в 1916 году не было открытых незамерзающих портов с выходом на мировой океан.

«СП»: — Что стало причиной неудач в западном Крыму?

 — Думаю, сама концепция ведения войны. При Николае I Россия ориентировалась на сценарий повторения Наполеоновских войн: приход к власти во Франции нового Наполеона в результате революции, с которым предстоит воевать на территории Пруссии и Австрии. Поэтому основные силы армии Россия держала на западе, а не на юге. В результате, пришлось воевать действительно с новым Наполеоном, который пришел к власти в результате революции 1848 года. Но воевать на юге, на побережье Черного моря, где коммуникации были слабыми и уязвимыми. К тому же Россия всю войну держала основные силы на западных рубежах, готовясь отбить нападение Австрии или Швеции. И это были лучшие силы: в Крыму сражалась вспомогательная армия.

«СП»: — Откуда же пошел миф об унизительном поражении?

 — В игру вмешались несколько политических факторов, которые исказили оценки кампании. Понятно, что Наполеону III нужно было преподать итоги Крымской войны как грандиозный успех — великую победу Франции и реванш за 1812 год. И он это сделал.

А в России определенная часть бюрократии при Александре II была заинтересована в «пораженческой» версии итогов. Ведь только в этом случае бюрократия получала санкцию на проведение крупных внутриполитических преобразований, включая отмену крепостного права. Раз все неэффективно — нужно все в России менять.

Такая оценка итогов оказалась на руку Германии. Прусский посол при российском дворе — Отто фон Бисмарк — всячески убеждал Александра II, что Россия должна «поквитаться за Крымскую кампанию». У Бисмарка был прямой интерес — столкнуть Россию с Австрией, Францией и Великобританией снова.

Огромную роль для негативных оценок итогов Крымской кампании в советской историографии сыграло мнение Фридриха Энгельса. Энгельс — с его нелюбовью к Российской империи — подавал в своих газетных публикациях Крымскую войну (а он был журналистом в американской газете «Нью-Йорк Дейли Трибун») как продолжение европейской революции 1848 года — войну «прогрессивной Европы» против «отсталой царской России». Понятно, что после 1917 года подавать Крымскую войну «не по Энгельсу» у нас было невозможно.

Плюс, конечно, к оценке Крымской войны приложили руку наши народники, которые традиционно всякую мелкую неудачу преподносили, чуть ли ни как крах царского режима и России.

На деле, краха не было. Если трезво смотреть на итоги Крымской войны, это была не победа России или союзников, но боевая ничья.

«СП»: — А как восприняли в России итоги войны?

 — Унизительного поражения, как французы в 1871-м, никто не ощущал. В 1860-х — вроде бы после «разгромной» Крымской войны — Российская империя начинает беспрецедентно быстрое движение в Центральной Азии к границам Индии. И это движение уже к 1864 году вызывает практически панику в Лондоне. Британцы открыто говорили, что взятие Ташкента будет поводом для новой войны, и что защищать Индию будет предельно сложно без союзников. К 1881 году Россия вышла вплотную к границе Афганистана. Едва ли проигравшая, униженная страна могла бы создать Британской империи такую угрозу.

Кроме того, после Крымской войны Россия активизировала политику на Дальнем Востоке. И когда в 1860-м Франция и Великобритания попытаются взять Пекин, Россия выступит посредником, и приобретет благодаря этому нынешнее Приморье, где заложит Владивосток. Англичане охотно пошли на переговоры: тот же Антонен Дебидур утверждал, что в Лондоне опасались русского военного вмешательства в их конфликт с Китаем. По сути, мы обменяли устье Дуная на Приморье и Владивосток — а это очень неплохой обмен.

Кстати, интересный момент. Нам говорят, что Крымская война заставила Россию пойти на военную реформу. Но переход от рекрутской системы к общей воинской повинности произошел в Российской империи только в 1874 году — под влиянием Франко-прусской, а не Крымской, войны. В 1856 году никто почему-то не спешил отказываться от рекрутской системы.

«СП»: — Какие выводы из этого можно сделать сегодня?

 — Никогда не надо поддаваться эмоциями, и делать скоропалительных выводов. Николай I, как человек, выросший в эпоху наполеоновских войн, считал, что Франция и Британия — вечные враги, которые не договорятся ни на каких условиях. И это, повторюсь, стало роковой ошибкой. Война показала, что ситуация меняется, и в позициях сторон могут быть существенные подвижки. В том числе — создание серьезных коалиций на антироссийской основе.

После Крымской война началась новая политика, которую провозгласил глава русского внешнеполитического ведомства, канцлер Российской империи Александр Горчаков: «сосредоточение» России и дружба с Пруссией. Однако на знаменитую формулу Горчакова «Россия не сердится, Россия сосредотачивается», император Александр II скептически ответил: «Мы оказались немцами больше, чем сами немцы». А лорд Генри Пальмерстон в письме королеве Виктории писал: «Конечно, Парижский трактат частично ущемил интересы России на Черном море, но он ни в коей мере не требовал от России стать вассалом Пруссии, что она делает».

Это, конечно, преувеличение. Но после Крымской войны Россия действительно активно помогала Пруссии создавать Второй Рейх против Франции и Великобритании. Но такая стратегия нам сильно аукнулась в 1914-м и 1941-м годах. По сути, ради частичной отмены Парижского трактата мы согласились с созданием могущественного Рейха на наших западных границах. Отвечало ли это нашим тогдашним интересам или нет — вопрос спорный.

«СП»: — Середина XIX похожа на наше время?

 — В чем-то похожа. В 1830-х годах в Лондоне и Париже были сильны страхи, что сближение России и Османской империи даст Петербургу мирный контроль над проливами. Это сделало бы Российскую империю неуязвимой со стороны Черного моря, превратив ее в игрока на Средиземном море. Такой вариант был неприемлем ни для Британии, ни для Франции. Поэтому британская дипломатия сделала все возможное для расторжения Уникиар-Искелесийского договора 1833 года.

Начиная с 2005 года в США и Британии были сильны тревоги перед российско-турецким сближением. В Вашингтоне особенно болезненно восприняли позицию Турции во время «Пятидневной войны» в Южной Осетии: Анкара тогда создала трудности для ввода американского флота в Черное море, что в Белом доме восприняли как поддержку Турцией России. Аналогично и в Лондоне российско-турецкое сближение считали «неприемлемым», коль скоро Британия стремится с 2011 года восстановить свое влияние на Средиземноморье.

Пиком тревог стала нынешняя зима, когда в США и Британии немало говорили об опасности «нового кемализма». Россия, как отмечал еще вице-президент Джозеф Байден 20 мая 2014 года, возвращает себе преобладающее положение на Черном море после присоединения Крыма и заключения союза с Абхазией. Если к этому добавилось бы формирующееся российско-турецкое партнерство, то Россия на новом витке исторического развития реализовала бы царскую стратегию 1830-х годов: получение контроля над проливами и закрытие Черного моря посредством союза с Турцией.

К сожалению, конфликт вокруг российского самолета, нивелировал все эти успехи. В Лондоне и Вашингтоне очень довольны российско-турецкой ссорой. Теперь у них есть на кого опереться на Черном море при выстраивании антироссийской стратегии: Болгария и Румыния на эту роль явно не тянули. Проливы снова оказываются закрытыми для России недружественной Турцией. Не выход России в Средиземное море, а изнурительная российско-турецкая борьба на Черном море — вот сценарий, о котором по-прежнему, как и в 1840-м, мечтают на Западе.

Между Венским конгрессом и 1853 годом Европа в течение 40 лет жила в режиме мира — между великими державами не было войн. Кампания в Крыму нарушила европейское равновесие, и привела к ревизии всей системы — к созданию Германской империи и Италии, хотя базовые основы Венского конгресса сохранялись вплоть до Первой Мировой войны. К подобному моменту мы, боюсь, подходим и сейчас.