Брежнев уснул

В день похорон мы-младшеклассники, отправленные с уроков, пытались играть во что-то на полу, на ковре. Сверху на экране массивного телевизора — черное, траурное. Увиденное даже не обсуждали, не комментировали. Просто смотрели, рассевшись на полу и, кажется точно, не играли. Смотреть мы были должны, иначе пообещали засчитать прогул уроков.

Траурная процессия, награды на подушечках, море цветов, кремлевская стена и падающий гроб. Или не падающий, а просто звук залпа, но мифология сложилась именно вокруг падающего. Тогда было причащение к взрослому, таинственному. В чем был смысл этого педагогического приема, сложно сказать. Наверное, важно было передать общую атмосферу траура. И она на самом деле запомнилась. После пошли многие похороны, но уроки из-за них не отменялись. С каждыми новыми говорят «ушла эпоха», но она и не собирается никуда уходить, но тогда, на самом деле, что-то треснуло…

«Сурово, как два монумента,

Отмечены лица клеймом роковым,

Стояли Андропов с Черненко.

Не зная, что скоро такой же конвой

Проводит к могильному входу

Их, жертвою павших в борьбе роковой,

Любви безответной к народу.

Лишь рвалось, металось, кричало: — «Беда!»

— это из стихотворения на похороны Брежнева «Последний гудок» Всеволода Емелина. Так начиналась «пятилетка больших похорон». В этих похоронах виделось грозное предзнаменование. Со временем смысл его только возрастал. Будто сгорало красное знамя, и от этого начало веять тем самым дымом свободы. И все из той самой могильной ямы.

Дымом свободы тогда, конечно же, не повеяло (да, и странная свобода бы была из могилы), но уже позже это событие приобрело особенно знакомый, практически мистический характер. Так, что, возможно, и правильно, что первая учительница отправило это смотреть, так шло причащение к истории. Не исключено, что она о чем-то догадывалась…

В той смерти было что-то зловещее. Так потянулась инерция. Новое из смерти, из могилы, из разрухи. Можно сказать, что так были запрограммированы деструктивные процессы, или люди сами их программировали, делая тем самым алиби и для себя. Дескать, иного не дано. Обреченность, безысходность.

Эта смерть и похороны обрели фатальное значение. От них пошел новейший отечественный раскол, и они будто бы символизировали закономерность, предобусловленность процессов. Что было перенесено и на саму страну, оттого и стали дружно говорить про обреченность великой державы.

Леонид Брежнев, безусловно, трагическая фигура отечественной истории. Анекдоты, застой, похороны — все это прочно к нему привязали, хотя, конечно же, он сложнее, глубже и весомее. Но так повелось, что именно его труп стал одной из главных примет смуты. Есть очевидные переклички с культовым перестроечным фильмом «Покаяние». Там тоже про похороны, про могилу и труп, который выкапывают и бросают со скалы. Вот и страна ввергла себя в этот сизифов труд выкапывания трупов. Сталина кляли, демонизировали, над Брежневым потешались. Ненависть и смех — основные эмоции того переломного времени, с ними и шли в светлое непонятно какое будущее…

Насмеялись до того, что очень скоро не только страну похоронили, но и материализовали образ уже зловещего потешного руководителя, который устроил вовсе не застой, а обвал и хаос с бесконечными похоронными процессиями.

Тот же первый президент новой страны Борис Ельцин стал подобием больного и невнятного Брежнева, над которым раньше потешался. Будто разбудил и сам перевоплотился.

В ельцинской судьбе можно увидеть особую ухмылку истории: когда вся страна продолжала второе десятилетие смеяться над анекдотами про престарелого генсека, неожиданно новый обернулся сначала в посмешище, а потом и вовсе в человека из иной реальности с новогодней поставленной точкой «мухожук». Сам стал анекдотом, а то и ужасом.

Страна продолжала клясть сталинское и брежневское наследие, но перину уже заправляли новым покрывалом — наследием ельцинским, которое в одном ряду, если не страшнее оказалось.

Многое символически аукнулось потом в жизни того же Ельцина. Вот он в своей «Исповеди на заданную тему» критикует Брежнева, который «в последний период жизни вообще не понимал, что он делал, подписывал, произносил. Вся власть была в руках его окружения». Эту же самую формулу после можно всецело применить и к самому Борису Николаевичу, особенно в годы его второго президентства после знаменитой акции «Голосуй или проиграешь!»

Писал он о многочисленных проходимцах, которые будто бы окружали Леонида Ильича, сокрушался о том, «сколько он тихо и бессмысленно начертал резолюций, которые принесли обогащение одним и беды, страдания другим. Страшно представить!..» Очень интересно, проводил ли Ельцин параллели в последние годы жизни с собой, вспоминал ли о своей «Исповеди» и был ли готов к новой? Параллели со своей ограниченной функциональностью, и с ордами проходимцев, которые плотно в несколько рядов обосновались вокруг него и ураганили в стране. Вспоминал ли, анализировал ли многим позже вот эту свою фразу: «Так и происходило, да и сейчас происходит: несколько десятков людей живут как при коммунизме, а народ доходит до последней черты»? Или это всего лишь была банальная демагогия, рожденная в пылу непримиримой борьбы с партаппаратом? На самом деле, страшно тогда было представить, что сам перевоплотится в политического персонажа, действительно доведшего народ до той самой последней черты…

Что уж говорить, если образ-призрак советского генсека-фронтовика аукается и в наши дни. Та же бескомпромиссная гонка престарелых лидеров в Штатах. А ведь и эта ситуация может открыть череду предзнаменований, аналогий и примет, в том числе, зловещих. Что если и там все это пресечет смерть и общенациональный траур?..

Но все-таки совершенно неправильно ставить на один уровень Леонида Брежнева и Бориса Ельцина. Это люди совершенно разных поколений, взглядов и принципов. Первый — фронтовик, второй… во время войны залез на оружейный склад, утащил там гранату, потом с остервенением колотил по ней молотком, пока не взорвалась. Так и стал трехпалым. Символично, не правда ли, так и со страной обходился, тяжелым молотком орудовал.

Качели судьбы Брежнева: от прогрессивного лидера до крайнего консерватизма и подморозки страны из лучших побуждений. Еще со времен Победоносцева есть такой стереотип. Не зря на него даже внешне походил главный советский идеолог брежневского времени Михаил Суслов. Вот и Брежнев, возможно, попросту, оберегая, усыпил общество и не дал ему шанса на изменение, преображение, возможности избежать впадения в хаос. В итоге он и уснул навсегда. А буря вскоре разразилась.

Синонимичным Брежневу сделали и образ «чиновничьего болота», в котором (как в ГУЛАГе) тонуло-уничтожалось все живое. Номенклатурный аппарат все более превращался в самостоятельную и обособленную силу, которая в итоге и провела свой проект контрреволюции по разрушению страны. Этот аппарат дистанцировался от народа, который последовательно отодвигался от реальных рычагов управления государством. В то время, когда номенклатура боролась за свое выживание и проектировала контуры собственного будущего, народ продолжал строительство социализма. Затем его «энергичные люди» развернули в сторону рынка, капитализма. Потянулась инерция той могилы, которая давно уже засыпана землей.

Другой схожий символ — мавзолей. Не случайно он до сих пор не дает многим покоя. Тут ведь только тронь, и бесконечные борозды разломов устремятся в разные стороны, чтобы обрушить оставшееся — Россию.