Сергей Кара-Мурза: «Политический бунт предполагает переворот в видении мира»

Сегодня в серии «Большое интервью» — один из крупнейших советских и российских ученых XX века Сергей Георгиевич Кара-Мурза. Состоявшись еще в СССР как химик, выпускник МГУ, он пришел в гуманитарии через методологию науки. Занимаясь масштабными проблемами системного анализа, Кара-Мурза внес неоценимый вклад в социологию, политологию, науковедение, философию, стал автором огромного количества фундаментальных научно-популярных трудов, статей и идей.

«СП»: — Сергей Георгиевич, добрый день! Сегодня очень много говорят о том, что важно сохранить историческую память, чтобы двигаться дальше. Как вы охарактеризуете состояние современной исторической науки в России, в мире?

— Был рывок, в нем было сделано много открытий мирового значения. В основе советского проекта был крестьянский общинный коммунизм. Маркс считал его реакционным, он исходил из того, что крестьянство должно исчезнуть, породив сельскую буржуазию и пролетариат. В это верил поначалу и Ленин, но к 1905 году он рассмотрел и понял новую картину мира. Его подвиг в том, что он преодолел давление марксизма, при этом он нашел такие доводы, что стал не пророком, а вождем масс.

Но после войны картина нашего мира резко изменилась, а мы все смотрели на старую картину. Так постепенно соединились тучи — и подошли грозы и бури. И мы переходим грозное состояние — и науки, и общества.

«СП»: — Можно ли сказать, что слова Мединского о том, что история должна служить государству, — это не пропагандистская горячка, а объективное восприятие гуманитарной науки XXI века?

— Сказать можно, но нельзя понять — после 1955−1960 годов мы утратили «неявное» знание. Сейчас начали думать и рассматриваем картины «реального». Что мы понимаем в «объективном»? Скажите, почему Февральская революция устроила Гражданскую войну, хотя ее силой были либералы и социалисты? Вот слова видного деятеля Белой армии, генерала Слащёва-Крымского, который писал, что по своим политическим убеждениям эта армия представляла из себя следующее: «Мешанина кадетствующих и октябрьствующих верхов и меньшевистско-эсерствующих низов… „Боже Царя храни“ провозглашали только отдельные тупицы, а масса Добровольческой армии надеялась на „учредилку“, избранную по „четыреххвостке“, так что, по-видимому, эсеровский элемент преобладал».

В начале ХХ века, во время кризиса классической физики и изменения научной картины мира, возникла новая парадигма, — «постклассическая». В науке стали различать два взгляда на природу: науку бытия — видение мира как стабильных процессов, и науку становления, когда преобладают нестабильность, переходы порядок-хаос, перестройка систем, кризис старого и зарождение нового. В те времена (начало ХХ века) было очевидно, что и меньшевики-марксисты, и легальные марксисты, и кадеты, и эсеры, и западные социал-демократы — мыслили и проектировали будущее кардинально иначе, чем Ленин и его соратники. Они по-разному понимали пространство и время, следовали разным способам и нормам мышления и объяснения. Поэтому проект Октябрьской революции был совершенно иной, чем у Февральской революции. В Октябрьской революции группы (крестьяне, рабочие, солдаты и интеллигенты) пошли по дороге становления. Они неявно увидели и поняли необратимости, неравновесия и нелинейные процессы. Столкновение двух революций вместе изменило всех людей, — их сознание и образы будущего, Гражданская война и катастрофа братоубийства, распад Российской империи и сборка СССР, интервенция Запада, голод и эпидемии.

Это мы уже прошли, старики свою задачу сделали, а номенклатура держалась за старую картину мира. А теперь надо рассмотреть процесс распада народа — как и зачем? Мы не поняли катастрофу распада народа. Мы плывем в водовороте и смотрим туманное реальное. В таком состоянии все мы понемногу погружались в невежество.

И вот Андропов сказал: «Мы не знаем общества, в котором живем». В этом признании было предчувствие катастрофы. Перед нами — стихия, и куда она движется, неизвестно. Потом Ю. Н. Афанасьев (известный коммунист-демократ) сказал людям: «Мы на самом деле были слепые поводыри слепых».

Если так, то разумные люди более-менее должны обдумать картину и слепых поводырей, и постепенно садиться рядом и осторожно объяснить свои страхи, их ценности, что будет у их детей, какие народы могут нам помочь или какие накапливают угрозы для нас. Если этого не делать, будут «холодная война» и криминалитет.

Уже многие на собственном опыте убеждались, к чему приводят утопические проекты и какие бедствия несет простому обывателю разрушение структур, которые обеспечивали общественную жизнь. Посмотрите, сколько горя прошло на постсоветской земле.

В 1970—1980 годах стало больше людей с необычным мессианским представлением об их роли как разрушителей «империи зла», и появилась часть интеллигенции, мировосприятие которой сопровождалась «взрывом коммунистической экзальтации». Представьте, А. Д. Сахаров — великий ученый, трижды Герой Социалистического Труда — сошел в другую колею. Он в «холодной войне» встал на сторону Запада против СССР. В результате многие люди, и он, — прошли через трагедии.

Ведь это болезнь! Вирус евроцентризма, внедренный в сознание культурного слоя России, можем уподобить латентному вирусу — он всегда в организме, но в особых условиях активизируется и вызывает страшные эпидемии. К какому расщеплению сознания приводит его действие, видно уже на трагической судьбе Чаадаева, «первого русского философа», патриота России, в то же время отрицавшего весь ее исторический путь и тем самым разрушавшего ее «национальную субстанцию» — «ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины».

С середины 80-х годов проблематика «центр-периферия» была очень популярна в элитарных кругах советских экономистов и философов. Она обсуждалась на многих семинарах и конференциях, переводились и издавались важные книги, у всех на слуху были доклады Римскому клубу, ряд наших видных интеллектуалов даже стал их членами. Таким образом, наша интеллигенция не может сказать, что «она не знала» о периферийном капитализме как специфическом мировом укладе. Некоторые интеллектуалы (например, режиссер Андрей Кончаловский) даже стали пропагандировать Бразилию как образец жизнеустройства, на который должна ориентироваться Россия.

Посмотрите, что такое Бразилия! Вот Бразилия, общество «двух половин». В 1980—1990 годах здесь 47% населения относилось к категории «нищего», в 1992 г. это число составило 72,4 миллиона (Из «Отчета по человеческому развитию. 1994». OOH, Оксфорд Юниверсити Пресс). Такое общество уже приходится контролировать террором, и в трущобах (фавелах) регулярно устраивают акции устрашения, пускают кровь в больших количествах. Повод всегда найдется.

Я жил в университетском городке близ Сан-Паулу (Бразилия), далеко от трущоб большого города. И все же в поселке преподавателей по аллеям все время курсируют джипы с охранниками. Внутри этого поселка, за высокой стеной — цитадель, дома богатых профессоров. Вдоль стены ходят автоматчики. Профессор, у которого я жил, нанимает охранника, который возит его дочку в балетную студию.

Полезно просмотреть выжимки статистики и социологии: «Сложные проблемы молодежной политики. Серия «Библиотека аналитика». М.: Когито-Центр. 2016. — 56 с. Это показывает картину нашего мира.

Вот содержание: 1. Молодежь как сильно структурированная общность. 2. Современная молодежь — неизученный предмет. 3. Важные элементы фона. 4. Культурный кризис. 5. Отметим ряд новых среднесрочных условий. 6. Общее представление о реформах среди молодежи. 7. Воздействие реформы на молодежь. 8. Бедность молодых. 9. Крайние формы аномии молодежи. 10. Кризис как генератор «необычных» общностей.

Так что «слова Мединского» идут еще по разным тропинкам, — и везде трясина.

«СП»: — В последние 50 лет произошла революция в области способов хранения и передачи информации. Через 500 лет наши потомки будут точно знать обо всем, что происходит сегодня. Какова должна быть новая историческая этика в мире, где утаить ничего невозможно? Современные технологии — добро или проклятие человечества?

— Это одна из главных проблем, — но почти никто к ней не подходит. «Революция в области способов хранения и передачи информации»? Это же иллюзия! С самых первых зачатков разума человека он передавал информации на основе рационального сознания, но главная часть проектов и попыток натолкнулась на ошибку. Инновации создаются массами людей. Более того, великие ученые, бывает, погружаются в невежество. А может, люди разошлись, и разные группы считают, что их ценности — главное, и что другие потеряли ценности. Так начинаются войны.

В 2021 году, в первую ночь мы услышали старую прекрасную песню — «Как молоды мы были» (1976). Уже в то время это была апокалиптическая песня! Для образов будущего необходим поток идей особого типа — откровения (то есть открытие будущего). Создание таких текстов называют апокалиптика. Известно, что «апокалиптическая схема висит над историей», то есть это люди, которые смотрят в будущее.

Эти люди — «Первый тайм мы уже отыграли / И одно лишь сумели понять…». И они — «не всегда мы себя узнаем». Литература такого рода — необходимый ресурс революций, войн, реформ. И труды марксистов, и вирус евроцентризма, и доктрина реформ 90-х годов в России — иллюстрация канонов апокалиптики такого рода.

А. Н. Пахмутова и Н. Н. Добронравов создали образ нашего поколения, и этот образ распался. Для многих это было трагедией. У советских студентов (1950−1970 годов) в конце 1985 года «откровения» раскололись:

Как молоды мы были, как молоды мы были,
Как искренне любили, как верили в себя!

Не забыть нам любимые лица,
Не забыть нам родные глаза.

Более того, многие, кто поверил «откровению», получили «культурную травму». Вот: «Мы друзей за ошибки прощали, / Лишь измены простить не могли!»

Вот и распад друзей. Владимир Максимов с горечью писал (1991):

«Мне непонятна та радикальная мстительность, которую проявляют сегодня иные нынешние прогрессисты, еще вчера осыпанные всеми мыслимыми милостями и наградами времен застоя. С какой это стати любимец всех современных ему вождей Евгений Евтушенко … превращается сегодня в этакого отечественного Маккарти и устраивает охоту за ведьмами в Союзе писателей? С какой это стати другой писатель, которого я очень высоко ценю как прозаика, проживший одну из самых благополучнейших жизней в советской литературе, вдруг призывает народ выращивать пеньку, чтобы вить из нее веревки для коммунистов?»

В первых советских поколениях — и в интеллигенции, и в госаппарате, у военных и практиков главных типов деятельности вырабатывалась реальная советская политэкономия, но строительство этой большой системы происходило отдельно, вразрез с проектом создания политэкономии для СССР на основе марксизма. Считалось, что «Капитал» Маркса задал методологию и для капитализма, а затем и для социализма — как универсальную парадигму. Эта ошибка заложила корни драмы и в конце — катастрофу картины мира СССР.

С начала краха СССР, новых кризисов и войн в большинстве народов и культур изменяются картины мира, смыслы понятий, образы прошлого и будущего — и даже самого человека. Старые инструменты для изучения, понимания и освоения реальности недостаточны. Наша жизнь обволакивается, как туманом, неопределенностью, все больше и больше усилий мы тратим на попытки и ошибки. Распадаются дисциплины и теории, нормы и табу, институты и авторитеты. В этой атмосфере потоков невежества, манипуляции и нигилизма в СМИ и в деградированной массовой культуре страдают мышление и взаимное рассуждение людей. Страдают память, сознание и логика, оптимистические эмоции и конструктивное творчество. Такая атмосфера давит на все группы и общности народов — и читателей, и авторов. И все равно, наши читатели и авторы должны выполнять свой долг: писать, читать, обдумывать и общаться.

За последние тридцать лет многие поняли, что они ошибались в смысле структуры классической политэкономии Нового времени. Наши экономисты конца ХIХ века, и позже во время революции, а потом в сообществе советских теоретиков экономической науки, концентрировали внимание на актуальных проблемах экономики (и экономической науки). Но политэкономия — это совсем другой предмет, потому этот предмет и назвали политической экономией.

Политэкономия — интегральный текст (доктрина). Этот обобщенный образ соединял науку, историю и предвидение будущего, идеологию и прочее, синтез представлял картину ядра бытия цивилизации, это суперсистема. В ней проникают друг в друга главные системы: политика, экономика и культура. Из нее можно брать части, но надо иметь в виду остальные части — тогда возникает насыщенный и динамичный образ бытия и становления.

Как же увидеть ядро бытия цивилизации, страны, народа? Ведь экономика неотрывно соединена с политикой, со стихиями психологии и другими, культурой и часто с войной. Ее невозможно вылущить, как орешек. Образ этого сгустка, в его движении, люди создают в воображении по-разному. В период русской революции и до конца ВОВ разрабатывалась наша собственная политэкономия для России (СССР), — в чрезвычайных динамичных условиях. Это была политэкономия мирового класса — это говорили и на Западе, и на Востоке. Бертран Рассел написал: «Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза». Но сложный синтез — это и есть революция в науке.

Главное, что политэкономия для СССР не могла быть создана на основе марксизма, потому что образы, понятия, ценности и риски у Маркса и советских ученых были совершенно разными. Их читали теоретики-марксисты, небольшое сообщество, но усвоить смыслы Маркса и одновременно российской реальности было трудно. Это обнажилось в перестройке и далее.

Маркс предупреждал, что предмет его учения — западный капитализм и западный пролетариат. Даже образ ожидаемого социализма, созданного из капитализма западным пролетариатом, Маркс представлял категорически иным, чем вызревал в России. Для нас главное было то, что Маркс изучал капитализм и его будущее.

Но многие ученые знали, что лидер компартии Италии А. Грамши в статье под названием «Революция против „Капитала“» (5 января 1918 г.) высказал важную мысль о русской революции: «Это революция против „Капитала“ Карла Маркса. „Капитал“ Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата».

Вот предисловие к индийскому изданию учебника политической экономии 1955 Виджай Сингх: «Отметим, что учебник политической экономии 1955 года во многом суммировал собственное понимание советскими экономистами советской экономики в период вскоре после смерти Сталина и что более поздние учебники были ориентированы на нормы „рыночного социализма“… Между 1953 и 1955 гг. в экономике Советского Союза произошли радикальные изменения в духе неолиберализма… Новая экономическая система нашла свое точное отражение в третьем издании „Учебника политической экономии“, которое вышло в 1958 г. и в котором было сказано, что средства производства обращались в государственном секторе как товары».

Как же можно было для ключевой доктрины советского социализма взять за основу политэкономию капитализма Маркса!

Мы мало вникали в роль монархического государства России в народном хозяйстве. Было непросто понять смысл такого суждения Вебера об историческом фоне революционного процесса в России. Посмотрите, что понял Вебер: «Власть в течение столетий и в последнее время делала все возможное, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти, … было глубоко укоренено исторически еще в московском государстве, точно так же, как и община» (смотрите Донде, Комментарий Макса Вебера к русской революции // Русский исторический журнал. 1998, № 1).

«СП»: — В вашей книге «Советская цивилизация» вы соотносите ваши политические, философские взгляды с «эпизодами» личного опыта. Когда я смотрю на людей старшего поколения, я вижу прежде всего «сложность» характеров. Советские люди были сложными: личный опыт, политика Партии, мораль и нравственность, заложенные великими русскими классиками, традиции — уживались в каждом. Сегодня молодое поколение больше напоминает известного героя Тургенева. Часто молодые люди бывают пылкими, но «сложности» характера нет. Можно ли сказать, что неожиданная свобода XXI века сыграла с молодым поколением России злую шутку?

— Я так скажу о «сложности» характеров вообще и советских людей. Грубую картину можно разделить на три этапа. Мы узнали (мало) о ХIХ веке России (Евразия), но сейчас мы собираем знания. Все они сложные — огромные цивилизации. Россия создала свой синтез — и природа, и этносы, и системы, и религия, и апокалиптика…

Но в ХVII веке произошла огромная культурная мутация — в Западной Европе, перетекая одна в другую, произошли четыре революции. Религиозная революция, Реформация изменила представления о Боге и человеке, затем прошла Научная революция, которая создала новое представление о мире и о человеке, она дала новый тип знания — науку. Произошла Индустриальная (промышленная) революция, которая перевернула организацию общества — и производство, и быт, и социальную структуру. Научная и Индустриальная революции потрясли Россию, и Запад, и Азию. Мы были вынуждены модернизироваться — и в XIX веке России пришлось отбиваться от Запада и соединять народы Евразии, и создавать мировую науку в своем типе. И главное, реформа огромной массы крестьян: «неравенство перестает быть негативным понятием, — и появились новые статусы помимо традиционных». Но этот процесс был долгим. Посмотрите Пушкина.

Достоевский наблюдал процессы в психике и поведении людей в условиях глубокого кризиса фундаментальных форм социального бытия. Для упрощения, в качестве аналитической абстракции, он представил человека как «семью Карамазовых» — всех одновременно, включая Смердякова. Такого человека можно уподобить ядру атома. Но, как говорят, в ядре не сосуществуют протоны и нейтроны, оно их «порождает» под воздействием удара извне. Какая частица будет выброшена при ударе, зависит и от удара, и от самого ядра. Так и человек (и общности людей) отвечает на воздействие изменяющихся социальных форм, следуя своим внутренним состояниям и интенциям, и предсказать вектор и силу его ответа в случае глубоких сдвигов очень трудно.

В 1902 году в России поднялась волна массовых восстаний крестьян, организованных общинами. Организовалась деревня! Масса крестьян имела стратегические цели и выработала технологию — со строгими нормами. Историк крестьянства В. П. Данилов пишет: «В России начиналась крестьянская революция, на основе которой развертывались все другие социальные и политические революции, включая большевистскую революцию в октябре 1917 года… В 1902 году на историческую сцену выступил новый крестьянин — крестьянин эпохи революции».

Так, исток Российской революции распался. Уникальность Февраля в том, что с первых дней в стране стали формироваться прототипы двух моделей государства — буржуазная республика и советская власть одновременно. Они были на двух разных и расходящихся ветвях цивилизации. Подавить хаос революции могли только «силы, развившиеся внутри самой революции» — синтез Советов с большевиками.

В массе советские люди исходили из того представления о человеке, которым был проникнут общинный крестьянский коммунизм как версия «народного православия». Они считали, что человеку изначально присущи качества соборной личности, справедливость и инстинкт взаимопомощи. Как говорилось — таков уж его «национальный характер». Была такая неосознанная уверенность. Эта вера породила ошибочную модель, положенную в основание советского жизнеустройства. Устои русского народа и братских народов России, которые были присущи им в период становления советского строя, были приняты за их природные свойства.

В сознании старших поколений совмещались героическая и трагическая реальности: ХХ съезд КПСС разрушил несущую опору государства — смысл прошлого. Сейчас молодежь с трудом представляет фактор, на который не обратило внимания наше образование: советское общество до 1950-х годов было скреплено механической солидарностью. Тогда в подавляющем большинстве граждане по своему образу жизни были очень близки — как религиозное братство. Сейчас мы начинаем понимать, что граждане, привычные к механической солидарности, мыслили в отставшей картине мира и поддерживали общепринятые мифы. А люди органической солидарности не знают, как сейчас оставаться братьями.

Люди рождения 50-х годов вырастали в новых условиях, их культура формировалась под влиянием кризиса массового перехода к городской жизни. Одновременно шел мощный поток образов и соблазнов с Запада. К концу 70-х годов на арену вышло поколение, в культурном отношении очень отличное от предыдущих. С этой проблемой советское общество не справилось.

В 1990 году никто из советологов не ожидал, что через полгода СССР рухнет сам, хотя его не смогли пошатнуть огромные сорокалетние усилия. Стали говорить о кризисе, о жажде демократии — это детский лепет. СССР рухнул потому, что при том изменении социальных форм из критической массы людей вырвался не Алеша Карамазов, а Смердяков.

Если мы хотим выжить как народ и как культура, надо знать и понимать эти революции. Сегодня старики с их неявным знанием сошли с дистанции, а молодежь получила чужие (и устаревшие) учебники. Чтобы было ясно, надо восстановить от истока 1917 года цепь «прошлое-настоящее-будущее». Но пока еще в нашей символической сфере эта цепь разорвана. Переход от механической солидарности к органической — было тяжелое потрясение. Реальные успехи первого этапа для послевоенных поколений уже стали историей.

«СП»: — Вы один из крупных специалистов в проблемах организации научных исследований. Оцените, пожалуйста, направление и темпы развития отечественной науки.

— Мы говорим об отечественной общественной науке. «Жесткая» наука — это другое, она идет мировыми бригадами.

В Новое время, когда возникло и научное знание об обществе, которое вырабатывают общественные науки, быстро произошла гибридизация профессий. Возникли сообщества образованных практиков. Их знание можно назвать прикладным. В этих сообществах вместе работают для достижения конкретной практической цели люди разных специальностей.

А обществоведение обязано предупреждать о тех опасностях, которые таятся в самом обществе людей, давать достоверное знание о главных процессах, происходящих в обществе, объяснять причины главных противоречий и их вероятные последствия при том или ином ходе событий.

Перестройка вскрыла несостоятельность советского обществоведения, которая стала нарастать с 1960-х годов. Но сегодня кажется необъяснимым, что тогда это не было зафиксировано ни в общественном сознании, ни у обществоведов. Интеллигенция как будто забыла, что любому политическому решению предшествует изменение сознания правителей и их окружения. Сознание определяет бытие! Уже в эпоху Возрождения этот смысл был понят — «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира».

Важен тот факт, что на Западе уже в ходе Научной революции возник новый метод познания общества — научное обществоведение. А обществоведение России вышло из классической русской литературы, а не из науки. Оно было несовместимо с объективностью, оно сразу утверждало «то, что должно быть» — нравственные идеалы и ценностные нормы. Известно: «несмотря на благие порывы, нет и не может быть истинного понимания там, где все отмечено печатью неизбежных и роковых симпатий и антипатий» (Л. Февр).

Наука опирается на объективный метод и тщательно отделяется от этики как инструмента познания. Этика и научное знание — две системы, обе жизненно важные.

Подумайте: «Уникальность советской социологии заключается, прежде всего, в том, что, будучи включена в процесс воспроизводства базовых идеологических и политических ценностей советского общества, она стала важным фактором его реформирования и, в конечном счете, революционного преобразования» (В. А. Ядов, 1994).

«СП»: — Многие сегодня проводят параллели между современной Россией и Россией накануне Революции 1917 года. Точнее, видят сходство между Николаем II и Путиным, который все больше боится оказаться на станции «Дно». Вы допускаете революционное развитие ситуации в России сегодня? Опасность для власти исходит от оппозиции, элит или народа?

— Можно прицепить разные России, но не стоит, — тем более сходство Николая II (даже не Ельцина). Сейчас и «новые русские», и «традиционные русские» поняли, как перестройка разгромила хозяйство и общество. Этап 1990−1999 годов — это катастрофа. Мы забыли? Посмотрите.

В октябре 1989 года Ю. Афанасьев, один из лидеров Межрегиональной депутатской группы, обратился к правительству СССР с призывом безотлагательно «возвратить Японии четыре южных Курильских острова». Другой депутат Верховного Совета СССР, А. Д. Сахаров, заявил: «Я понимаю, что для Японии с ее очень высокой плотностью населения и не очень богатой, по сравнению с СССР, природными ресурсами, каждый квадратный километр имеет огромное значение». Три лидера Межрегиональной группы заняли одинаковую позицию относительно Курил. Но за них стояла большая часть нашей «элиты». Эта общность действует, но сейчас молчит.

Вот А. Нуйкин хвастает (1992 год): «Как политик и публицист я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину».

Вот «Московский комсомолец» объяснял сущность человека: «Изгнанный из эдемского рая, он озверел настолько, что начал поедать себе подобных — фигурально и буквально. Природа человека, как и всего живого на земле, основывается на естественном отборе, причем на самой жестокой его форме — отборе внутривидовом. Съешь ближнего!».

И выход из этого состояния — эксперты и ученые ООН по промышленному развитию (ЮНИДО) считали — нам будет очень долгим. Они показали нам карты промышленности: Ирака и Югославии после войны, а России — «перестройки». Там молодой индус показал фотографию из морга центральной детской больницы Багдада. Штабели коробок из-под обуви, и в каждой — мертвый младенец. Из доклада медиков Гарвардского университета мы знаем, что эти убийства носят массовый характер (сотни тысяч детей, убитых отсутствием простейших медикаментов).

Но ведь в некоторых республиках бывших СССР тоже были страшные картины. А после 2000 г. постепенно угасли. Смогли даже развиваться в таком же темпе, как от 1950 до 1989. Были ошибки, кризисы, даже катастрофы.

Рис. Объем производства промышленной продукции в РСФСР и РФ (в сопоставимых ценах, 1980 год = 100)

Но посмотрите, как и кто создал войну Арменией с Азербайджаном в 1988—1994 годах! После 1920 года создали СССР — ведь договорились, а теперь… Как А. Зверев писал о конфликте 1988 года: «Неспособность центральных властей применить силу для защиты гражданских лиц имела серьезные последствия для дальнейшего развития этнических конфликтов на Кавказе и в Средней Азии: создав впечатление, что насилие себя оправдывает, она сформировала условия для повторения бесчинств. Стало ясно, что любое изгнание национального меньшинства с мест своего проживания под угрозой террора останется безнаказанным». (Зверев А. Этнические конфликты на Кавказе, 1988 — 1994 г.).

Это и была «перестройка». И посмотрите образы государства: во время от 1985 до 1999 года — и сейчас! Неужели эти государства одинаковы? А после 2000 года постепенно создавали новые системы — и не капиталистические, и не советские. Не капитализм и не социализм. А что у нас?

Я так думаю. Произошло скачкообразное увеличение количества многообразных, абсолютно не сводимых к сословным, классовым или профессиональным жизненным формам. Все эти стили, возникшие в России в течение последних двадцать лет, не соотносятся непосредственно с категориями и целями как советской, так и нынешней «капиталистической» России. По многим признакам, никакая политическая организация и никакое научное сообщество не имеют готовой доктрины, которую можно было бы предложить обществу. Пока что государству приходится нейтрализовать угрозы и удары по ситуации, в режиме «ручного управления».

Возникло стабильное, но застойное состояние, — и это огромная ценность. После перестройки постепенно создается суверенное государство и властная система. Хотя в политологии говорится:

«Власть в точности известна, но непонятно, что она в себе таит». Значит, мы должны смотреть, думать и говорить. Меня спросили: «Вы допускаете революционное развитие ситуации в России сегодня? Опасность для власти исходит от оппозиции, элит или народа?».

На эти вопросы ответы ещё не готовы. И власть, и другие люди выходят из трясины и идут в тумане под дождем. Помните — «были слепые поводыри слепых»? Но сейчас уже работают наши разведчики и аналитики, и все мы хотим понять сложную картину нашего мира. И это трудно. Ведь распад общностей делает из нас слепых. Когда рванула катастрофа, я стал писать книги и статьи, спорил, но все было прошлым, — процесс был быстрее. Мы не успевали. И только в 2014—2015 годах можно было понять, в кой-то мере, общности, которые раскололись, и как они смогут соединяться.

Вот начало проблемы, авторы исследования 1995 года делали вывод: «Динамика сознания элитных групп и массового сознания по рассматриваемому кругу вопросов разнонаправленна. В этом смысле ruling class постсоветской России — маргинален». Смотрите: Головачев Б. В., Косова Л. Б. Ценностные ориентации советских и постсоветских элит. «Куда идет Россия?.. Альтернативы общественного развития». М.: Аспект-Пресс. 1995.

Надо думать.

«СП»: — В 1993-м году вышла ваша работа «Что происходит с Россией? Куда нас ведут? Куда нас приведут?» Наступает 2021-й год. Куда нас привели? И куда нас поведут дальше? Как кажется вам?

— Мы еще не знаем, куда нас поведут и кто нас приведет… Если мы будем сидеть в невежестве, мы исчезнем. Надо думать и действовать.

«СП»: — Что в современной России вы хотели бы поменять прямо сейчас? Чтобы поменялось — без всяких дополнительных условий. На что смотреть, скажем так, невозможно?

— Над нами сверкают угрозы с Запада, кризис культуры.

Вот риск:

«Советское кино возникло как социокультурная антитеза дореволюционному коммерческому кинематографу… Но к середине 1980-х общий контекст кинематографа сильно изменился… В результате формационного слома на рубеже 1980−1990 годов прежние достоинства кинематографа были утрачены, а сопоставимые с ними новые до сих пор так и не обретены».

Это Жабский М. И., 2018 год.

Наконец, буржуазное общество создало целую промышленность масс-культуры. Обладая высокими техническими возможностями, она выносит на рынок очень соблазнительный продукт, идеологическое содержание которого целенаправленно принижает человека, делает его мышление инфантильным и сильно повышает восприимчивость к внушению. Трудно найти более примитивные фильмы, чем серия Стивена Спилберга «Индиана Джонс». Когда этот герой действует в Китае или Индии, эти фильмы, кроме того, становятся предельно расистскими — даже удивительно, как могут их демонстрировать в современном обществе.

Это общество сотворило нового человека и совершило богоборческое дело — новый язык. Язык рациональный, порвавший связь с традицией и множеством глубинных смыслов, которые за века наросли на слова (не говоря уж о том, что и словарь резко изменился). Сегодня ТВ, как легендаpный Голем, вышло из-под контpоля. Оpужие, котоpым укpепилось западное общество и которым оно pазpушает своих сопеpников, pазpушает и «хозяина». Запад втягивается в то, что философы уже окpестили как «молекуляpная гpажданская война» — множественное насилие на всех уpовнях, от семьи и школы до веpхушки госудаpства. Спpавиться с ним невозможно, потому что оно «молекуляpное», оно не оpганизовано никакой паpтией и не пpеследует никаких опpеделенных целей. Даже невозможно успокоить его, удовлетвоpив какие-то тpебования. Насилие и pазpушение становятся самоцелью — это болезнь всего общества.

Известный американский драматург, сценарист и педагог Джон Стиплинг сказал: «Я не припомню, чтобы американская культура была настолько скомпрометирована контролем правящего класса. Голливуд выпускает один шовинистический, милитаристский и расистский фильм и телешоу за другим. Корпоративные новости полностью под контролем тех же сил, что правят в Голливуде. Это полная капитуляция либерального класса перед интересами становящейся всё более фашистской американской элиты… Настоящее и символическое значение Советского Союза сегодня забыто, как я думаю».

А мы вспомним то, что К. Н. Леонтьев в полемике с Достоевским высказал такую мысль: «И как мне хочется… воскликнуть не от лица всей России, но гораздо скромнее, прямо от моего лица и от лица немногих мне сочувствующих: «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!»