Как в Америке строили «хрущобы»

При оценке последствий «холодной войны» некоторые аналитики высказывают мнение, что США практически по всем статьям переиграли Советский Союз. И единственным исключением из этого правила, пожалуй, является эпоха раннего освоения космического пространства.

Однако при детальном рассмотрении можно найти по крайней мере еще одну сферу, где СССР если не одержал убедительную победу, то, как минимум, свел противостояние к уверенной «ничьей» со счетом 1:1. Речь идет о жилом домостроении.

Первый раунд этого соревнования под условным названием «кто построит для народа лучше и больше» выиграли, скорее, американцы, которые уже с начала 30-х годов прошлого века стали возводить для небогатых граждан своей страны вполне симпатичные домики: трех- или четырехкомнатные, с горячим водоснабжением, а также пусть и небольшим, но собственным палисадником и задним двором. В Советском Союзе же к идее массового строительства отдельно стоящих домов для граждан стали приглядываться только лишь спустя почти 30 лет. Но если индивидуальные коттеджи в США стали одним из самых ярких символов страны, той самой «одноэтажной Америки», то судьба таких строений з пластмассы в СССР была весьма плачевной («СП» подробно рассказывала об этом в материале «Индивидуальное жилье по-хрущевски» от 3 апреля 2014 года).

А вот с высотным домостроением все вышло ровно наоборот. Если даже в Москве, не говоря уже о других городах страны, целые «спальные районы», целиком состоящие из до боли знакомых каждому россиянину «хрущевок» (которые, кстати, все еще довольно высоко котируются на вторичном рынке), стоят до сих пор, то их самый известный американский аналог, как говорится, очень быстро приказал долго жить. Как это начиналось и почему же, собственно, «не срослось»?

Сент-Луисский «Прюитт-Игоу» (Pruitt-Igoe), торжественно открывшийся в 1954 году, даже с точки зрения современного российского обывателя, был вполне себе внушительным жилым комплексом, который, чего греха таить, и сейчас на равных мог бы «пободаться» за покупателей со многими отечественными «жилыми комплексами эконом-класса». Судите сами: 33 высотных дома (по 11 этажей каждый), первые этажи которых изначально отведены под прачечные, кладовки и прочие нежилые вспомогательные помещения, богато озелененная прилегающая территория с рекреационными зонами, просторные общественные пространства-галереи. Инфраструктура тоже была развита достаточно хорошо — к «Прюитт-Игоу» было прикреплено как минимум две школы. В общем, все, согласно основным принципам знаменитого Ле Корбюзье, современно, комфортно и функционально. Автором доселе невиданного в Америке «чуда» выступил в то время мало кому известный, но, безусловно, уже одаренный японский архитектор Ямасаки Минору (тот самый, который позже спроектировал трагически известный нью-йоркский Всемирный торговый центр, разрушенный во время серии терактов 11 сентября 2001 года).

На этот комплекс возлагались большие надежды, причем скорее даже не столько социального, сколько политического характера. Ведь накануне в штате Миссури были отменены принципы сегрегации темнокожего и белого населения, поэтому открытие «Прюитт-Игоу», на строительство которого было потрачено неимоверно много по тем временам (36 миллионов долларов), преподносилось как памятник интернациональной дружбе.

И этот проект начал функционировать довольно помпезно: ключи от комфортабельных квартир вручались тысячам семей из самых «низов» сент-луисского общества, до этого проживавших в самых настоящих трущобах. При этом за проживание счастливцы не должны были платить ничего, кроме платы за коммунальные услуги, да и эти счета выставлялись жильцам со значительной скидкой, так что в итоге их можно было назвать, скорее, чисто символическими.

Однако вскоре на практике выяснилось, что, вопреки мнению Карла Маркса, в данном случае не бытие определяло сознание жильцов, а наоборот, их же приобретенные ранее привычки и склонности стали определять их условия существования в этом «коммунальном раю». Практически сразу же «Прюитт-Игоу» стал своеобразным «маргинальным государством» со своими собственными законами и понятиями.

Так, по воспоминаниям местных жителей, освещения в подъездах не было практически никогда, так как лампочки либо разбивались из хулиганских побуждений, либо выкручивались для перепродажи буквально через несколько минут после появления. Галереи, изначально проектировавшиеся для проведения жильцами совместных праздников, стали превосходной ареной для кровавых разборок. Причем имела место быть даже своеобразная «временная градация»: утром здесь едва ли не на ножах выясняли отношения школьники, днем сходились стенка на стенку старшие подростки, а время от заката до рассвета безраздельно принадлежало взрослым криминальным авторитетам с их подручными.

«Опрометчиво оказавшаяся в подъезде без сопровождения девушка или женщина, — вспоминала выросшая в этом комплексе Люси Стоунхолдер, — практически сразу же затаскивалась в грузовой лифт, где ее уже поджидала группа местных отморозков, после чего подъемник блокировался ими изнутри где-нибудь между этажами, и истошные вопли жертвы о помощи впустую сотрясали воздух целыми часами. Полиция если и предпочитала заглядывать сюда, то исключительно днем и только с серьезным усилением, потому что даже они сильно опасались за свою жизнь».

Результат, как водится, был немного предсказуем. Через пять лет всего лишь менее трети оставшихся здесь жильцов (те, кто мог, уезжали при первой же возможности) были способны вносить ту самую мизерную коммунальную плату в полном объеме. Еще через 5 лет таких платежеспособных квартиросъемщиков насчитывалось уже не более 2%. К этому времени в близлежащих школ уже не остается нормальных кадров, а все жилые здания условно подразделяются на «плохие» и «хорошие». При этом последние отличаются от первых только тем, что в них еще можно кое-где найти нетронутое фасадное остекление, кучи мусора в местах общего пользования не такие огромные, а перестрелки со смертельным исходом случаются несколько реже. В середине 60-х, спустя немногим более десяти лет после торжественной сдачи в эксплуатацию, обладающий разрушенными ниже критического уровня инженерными коммуникациями «Прюитт-Игоу», на 99,9% заселенный исключительно темнокожими, представлял собой идеальное место для съемок мрачных постапокалиптических боевиков.

В 1970 году этому району Сент-Луиса официально присваивается статус зоны стихийного бедствия, и местным властям не остается ничего иного, кроме как решиться на самые крайние меры и начать расселение «Прюитт-Игоу». Выглядело это примерно так: вменяемым жильцам вручаются предписания переехать на другое место жительство, после чего полицейские совместно с армейскими подразделениями оцепляют дом-башню, «зачищают» ее, вылавливая маргиналов и прочих асоциальных личностей, после чего здание благополучно взрывается. Через два года после того как все тридцать три корпуса были в прямом смысле слова стерты с лица земли, местность была засеяна газонной травой, а муниципалитет Сент-Луиса вынужден тратить время и силы на очередную социализацию «детей «Прюитт-Игоу».

К слову, нельзя сказать, что из печальной судьбы этого комплекса американцы не извлекли никаких уроков. Наоборот, с тех пор местные чиновники научились многому. В частности, теперь они не концентрируют социальное жилье в больших объемах в одном конкретном месте, чтобы не провоцировать новых «очагов социальной напряженности». Злостных неплательщиков за коммунальные услуги (а равно и слишком рьяных правонарушителей) они предпочитают оперативно выселять без оглядки на состав и уровень достатка их семей. Наконец, они просто-напросто предпочитают возводить социальное жилье, что называется, по умолчанию лишенное какой-бы то ни было привлекательности и уюта с комфортом. «Таким образом, — заявляют некоторые американские социологи, — мы стимулируем нанимателей подобных объектов предпринимать определенные усилия для того, чтобы изменить собственную жизнь к лучшему».