Близорукий Евросоюз и дальновидный Китай. Картина будущего глазами политиков

«Многополярность? Это небезопасно!» — твердят, как мантру, правители Евросоюза. Им подавай гегемона! А если он теперь не столь силён, каковым был (или считался) ещё недавно? «Тогда сами им будем», — заявляют в ЕС. И активно подминают под себя для начала небольшие, априори небогатые страны континента, пугая их надуманной «русской угрозой».

В Азии иное видение многополярности. С громкими заявлениями на Востоке традиционно не торопятся. Политика, говорят, дело тонкое!

В этом и не только различия между «теми» и «этими». Какие именно? Как несхожесть взглядов, оценок, видения перспектив влияют на ситуацию в нашем неспокойном мире? И не слишком ли много мы говорим про многополярность?

В этом разбирались политологи Санкт-Петербургского государственного университета (СПбГУ), проведя масштабное исследование.

— Термин «многополярность» появился не вчера, как многие думают. В науку, например, он вошел более 40 лет назад. И уже тогда речь шла не только о том, что есть интересы национальные, но ещё и международные структуры, которые помогают государствам находить баланс между своими задачами и политическими вызовами, — говорит Наталья Еремина, доктор политических наук, профессор СПбГУ.

— Именно на стыке национального и международного выстраивается сама структура полярности: много-, или одно-, или биполярная. Если со второй и третьей всё более-менее понятно (доминирующее влияние соответственно одной и двух сверхдержав, к которым, словно магнитом, прицеплены прочие страны), то при многополярности взаимодействовать приходится с несколькими поясами притяжения.

«СП»: Не отсюда ли проблемы: к какому из них пристать, а какой «убрать»?

— Одна из главных: сколько в принципе должно быть этих самых «поясов». Споры идут давно. Как и о том, можно ли в эпоху многополярности вообще говорить о сверхдержаве. Точнее, о главенстве неких средних держав. Какую роль они будут играть в международных организациях?

Классический подход предполагает взаимодействие разного типа стран, и возможность независимо от их статуса согласовывать свою позицию по самым разным вопросам. Большую роль при такой системе играют глобальные и макрорегиональные структуры. В этом смысле очень странно, что Евросоюз выступает против многополярности. Иначе, как близорукостью, непониманием ситуации чиновниками ЕС, это не объяснить.

Они предпочитают вообще не употреблять это слово. В частности, британцы считают его негативным — мол, разрушает сложившийся порядок вещей. Поэтому на первом месте у них — вопросы рисков и безопасности. Что может привести к ослаблению западного главенства с неизбежным крушением европейского единства, а, значит, и угрозы по всем направлениям. Отсюда жесткая, вплоть до агрессивности, риторика. И соответствующие действия.

«СП»: Очень напоминает неоколониализм.

— Да, на Западе такой подход. Требуют либо договариваться по их правилам, либо вообще не договариваться.

«СП»: В азиатском регионе иначе?

— Там своя специфика. Но есть основной договор между РФ и многими азиатскими странами. Он воспринимается как позитивный фактор в международных отношениях, как возможность установить более справедливый мировой порядок, избежав геополитической неопределенности. Во многом благодаря БРИКС и ШОС.

«СП»: Некоторые ваши коллеги отмечают, что КНР с одной стороны за многополярность, а с другой — крупнейший игрок глобализации. Явно же противоречие…

— Противоречия нет. Там исходят из концепции общего будущего человечества. Говорят не о разрушении глобализма, а о его трансформации. О том, что взаимодействие государств должно быть многосторонним. Отмечают, в частности, что США и западные страны намерено блокируют технологическое развитие, не предоставляя доступ к нему странам Глобального Юга.

Ограничивая их технические и технологические возможности, выкачивают ресурсы фактически на безвозмездной основе, ничего не давая взамен. Не КНР, и не РФ раскачивают лодку глобализма, а современные гегемоны, создающие в настоящее время конфликты по всему миру: в Сирии, в Северной Атлантике, на Ближнем Востоке, будоража Тайвань…

Китай не стремится стать сверхдержавой. Ему достаточно быть великой передовой социалистической страной.

Своя точка зрения у Александр Конфисахора, доцента педагогического университета им. А.И. Герцена.

— Вы не подсчитывали, сколько раз упоминался термин «многополярность» в наших и зарубежных СМИ? И кому выгодно до бесконечности муссировать данную тему? Это важно. Потому, что, известно: кто определяет повестку дня, тот и делает политику.

Первая группа: те авторы политических процессов, кто хочет занять место под солнцем. Вторая: осознающие, что мест под солнцем для них не будет. Третья: самодостаточные политики, которым, как модно сейчас говорить, всё фиолетово.

Есть, к слову, достаточно точные цифры упоминаний «многополярности». В России — 149 тысяч раз за три года. В Испании — 19 тысяч. Во Франции — 7700, в ФРГ и КНР — по 500.

В Монголии — удивила! — 1600, тоже, похоже, на что-то рассчитывает. А в Великобритании … всего 45. Почему? Страна-то значимая. Если сможем объяснить, это позволит лучше понимать текущие геополитические проблемы.

Исследовательская команда СПбГУ определила отношения к многополярности: негативное, позитивное, позитивно-нейтральное. Хорошо. А что это в принципе дает нашей стране?

«СП»: Видимо, понимание, с кем можно конструктивно сотрудничать, а с кем лучше и не пытаться. К тому же, если кто не в курсе, эта концепция содержится в официальных документах Кремля. Так сказать, руководство к действиям.

— Принято. Но, на мой взгляд, это мало что дает для практической деятельности наших органов власти.

Еще один аспект. Важно определить, сколько центров силы (влияния) существует. Мой рабочий вариант ответа: это те авторы политических процессов, кто оказывает влияние или кого опасаются. Общепризнано их — шесть: США, Западная Европе, Россия, КНР, Индия и Иран.

Если раньше мы объединяли США со Старым Светом, у которых в целом были единые, или, как минимум, схожие политические процессы, то сейчас они жестко разделяются. Плюс к перечисленным — бессчетное количество неофициальных центров силы: террористические организации, непризнанные государства и те, которые ведут непредсказуемую внешнюю политику.

Вопрос: для чего стране, лидирующей в мире, вообще некий центр силы? Имею в виду РФ. Зачем ей так часто упоминать о пресловутой многополярности? США, например, после возвращения Трампа в Белый дом, не особо ею озабочены.