«Микрофон — мое оружие»

Юлия похожа на героинь фильмов про супергероев — несмотря на свою молодость, красоту и принадлежность к «слабому» полу, она не уступает в своей работе бывалым военным журналистам. СБУ объявило охоту на хрупкую девушку, а поклонники из разных городов пишут ей любовные письма на несколько страниц мелким почерком. Юлия Шустрая поделилась с журналистом Пресс-центра «Новороссия» девичьими секретами и военными впечатлениями.

— Работа в Новороссии и на Украине стала для тебя импульсом в профессиональном плане. Какие у тебя были мотивы — ты выбрала это направление осознанно? Вместе с Новороссией у нас появился целый пул патриотических СМИ, ты с этим согласна? Какое место ты видишь для себя в этом общем процессе?

— Эта работа, действительно, стала для меня новым этапом. Я мечтала стать журналистом с детства. Считала, что эта профессия нужна людям, но только попав на Украину поняла, насколько сильно иногда зрители, слушатели, читатели нуждаются в информации.

Когда я поехала на Украину впервые, это было служебное задание, командировка. Такая же, как другие, но я впервые оказалась, как бы это сказать, внутри процесса…

Вот, к примеру, я работала раньше на Дальнем Востоке, во время наводнения. Освещала событие — всем и вокруг, и по ту сторону экрана было интересно, что я говорю в кадре, а не что я за человек. В общем, ко мне лично — претензий никаких. А тут я приезжаю в командировку — в конце февраля в Харьков — и сразу сталкиваюсь с двумя большими группами людей — одна меня очень любит, другая — люто ненавидит. Причем, в качестве причин любви и ненависти выдвигались именно мои личные качества — от национальности (я русская) до манеры одеваться и внешности. Например, я часто хожу с косой — так вот, это, представляете, оказывается, признак расизма. Такие вещи, конечно, сильно мешали работать и в то же время удивляли

Насчет патриотических СМИ: думаю, журналист должен быть, как бы это правильно сказать, объективным патриотом. Что же касается места в процессе, я бы назвала себя поставщиком информации. Считаю, что наша работа — доносить факты, а не анализировать их. Мнение о событии каждый человек должен составлять себе сам.

— Ты освещала митинги и пророссийские акции в Харькове. Харьков пока остается в составе Украины, в чем отличие харьковской ситуации от донецкой и луганской? Доводилось ли тебе общаться со своими коллегами, работающими на стороне Киева, какие впечатления от этого общения?

— В Харькове, на мой взгляд, соотношение сил 50 на 50. Количество активистов, собиравшихся на митингах Майдана и Антимайдана в обычные дни было примерно одинаковым. Я не говорю про массовые мероприятия, как 1 марта, к примеру. Кроме того, харьковчане мыслят немного иначе, чем люди в Донбассе. Они приспосабливаются к ситуации, что ли. Так же ведет себя и руководство города.

С коллегами приходилось общаться очень много. В том же Харькове журналисты пытались записать мой синхрон о том, что российским корреспондентам митингующие работать не мешают, а украинским мешают. Тогда я ответила, что это зависит от того, на каком митинге снимать.

Была еще какая-то девушка. Она сначала написала открытое письмо мне в фейсбуке. Смысл был такой: вы врете о моем городе. Я не стала придавать этому особого значения. Тогда она написала целую статью о моем «вранье». Там были примеры из разряда: что я назвала во время прямого включения харьковчан хабаровчанами и т. д. Хотя, это вряд ли можно назвать политической ошибкой, скорее оговоркой, но эту вину я за собой признаю.

Меня удивило другое: чтобы написать эту статью она пересмотрела все мои прямые включения и сюжеты за целый месяц, а это около 60 материалов, которые еще и не всегда были в записи. Порадовало, что кто-то настолько заинтересовался моей работой.

После этой девушки к моей совести решила воззвать журналистка из Киева. Она тоже написала статью на фейсбук в духе «на ваших руках кровь, вы настраиваете людей друг против друга».

Пару раз на митингах доходило до того, что коллеги пытались на нас напасть. Хорошо, что их вовремя оттеснили, а то бы бойня штативами была хитом на «ютубе», наверное. Но это шутка. Вообще, мы по определению и правилам журналистской этики в конфликты никакие не вступаем. В таких ситуациях правильнее всего проигнорировать и отойти.

Было и другое общение. Например, с еще одним коллегой из Харькова у нас до сих пор продолжаются переписки и разговоры. Он за единую Украину, но выдвигает какие-то конкретные аргументы, а не называет всех сплошь сепаратистами. Мы иногда часами спорим, но не конфликтуем. Порой даже сотрудничаем.

С киевскими журналистами тоже общалась. В частности, со съемочной группой, которая попала в плен к ополченцам, у нас остались отличные отношения.

В общем, я нормально общаюсь, со всеми коллегами, способными к адекватному анализу ситуации, а не призывающими поубивать весь Юго-Восток. Точки зрения и убеждения могут быть разными. Но, на мой взгляд, если человек хочет крови — это уже не человек и тем более не журналист. От таких проще отойти и не разговаривать вовсе. Толку всё равно не будет.

— Ты не похожа на тех военкоров, у кого я брала интервью до этого. Твои возраст, пол, внешность — чаще мешали или, наоборот, помогали в работе военного корреспондента? Приходилось ли пользоваться внешними данными? Вообще, какие у тебя взгляды на роль мужчины и женщины в плане карьеры?

— Этот вопрос мне задают часто. Тут две стороны медали. С одной стороны, когда я приезжаю в тот или иной город, начинаю договариваться о съемках, ко мне, конечно, заведомо хорошее отношение. Все улыбаются, шутят. В итоге найти общий язык мне иногда бывает проще, чем корреспонденту-парню.

С другой стороны, много проблем: в местах, где я работаю, часто больше мужчин. Одни пытаются флиртовать, другие говорят, что влюбились, порой, надеюсь, в шутку, предлагают выйти замуж.

Был случай, когда после командировки парень писал мне несколько месяцев, хотел переезжать в Москву даже. В таких ситуациях я стараюсь не давать поводов и вести себя максимально аккуратно: отшучиваюсь или, если человек не понимает, разговариваю серьезно. При любом раскладе такие отношения не для меня. В командировке я на работе.

Другая проблема — снисходительность. Часто за хорошим отношением скрывается именно это. Выражается во фразе: «ну она же девушка». Отсюда вытекающие последствия — не сразу воспринимают как профессионала, чрезмерно опекают, иногда сюсюкают: «ну там же огонь, испачкаетесь», «там много воды, вы промокнете», «бронежилет для вас слишком тяжелый» и т. д. Но это, как правило, проходит после первой съемки. Окружающие видят, что я надеваю боевку и вслед за пожарными иду в огонь, вместе с МЧС нахожусь по пояс, по шею в воде, так же, как другие хожу в бронежилете сутки или двое. Я делаю это для того, чтобы меня начали воспринимать «на равных». После такого уже работаем по-серьезному. Без «ми-ми-ми».

По поводу карьеры. Я считаю, что это зависит от человека. Все просто: если девушка хочет только выйти замуж и нарожать детей — хорошо. Если я хочу сделать иначе — это мое дело. Причем, я не против семьи, брака, феминизмом излишним не страдаю. Просто моя мама всегда работала, добилась в своей сфере успехов, вместе с тем моим воспитанием занималась очень плотно. С другой стороны, я часто вижу матерей-домохозяек, у которых на детей времени нет или нет желания с ними заниматься. Еще чаще — нет возможности это делать. Так как женщина, всю жизнь занимавшаяся только стиркой, готовкой и уборкой, мало чем может заинтересовать, почти ничего не может рассказать. Я бы не хотела быть такой матерью.

Еще один фактор — хотелось бы быть самостоятельной финансово, не привыкла сидеть у кого-то на шее.

— Откуда такая любовь к камуфляжу и оружию? Или это образ для социальных сетей и ТВ? Готова ты ли использовать все это по-настоящему?

— Любовь к камуфляжу осталась со школы. Школа у меня была с военным уклоном. Плюс камуфляж — это очень удобно и хорошо смотрится в кадре, если тема подходящая. Кстати, многие вещи, так скажем, в стиле милитари — это подарки. У меня есть любимая тельняшка 56-го размера. Ее мне отдали ополченцы на КПП в Изварино. Им их дарили в честь присяги. Я там снимала сюжет, и командир мне ее презентовал. Такой вот сувенир на память.

У меня вообще много вещей, привезенных из командировок. Есть пальто, которое я купила в Харькове, брюки из Якутии, платье из Хабаровска, кеды из Благовещенска, но самые любимая вещь — берцы из Каменск-Шахтинского. Удобные, практичные, непромокаемые, подошва отличная — красота одним словом! Почти все это лежит на работе, в тревожном чемоданчике. Там же комплект камуфляжа, куртки на все сезоны, кроссовки. Просто, в командировки часто приходится уезжать после фразы: «Ты выезжаешь прямо сейчас». Не всегда есть время заехать домой и собраться.

А вот к оружию любви как таковой нет. Использовать его я тем более никогда бы и не подумала. Есть известное высказывание: если журналист берет в руки оружие, то он не журналист больше. Микрофон — мое оружие.

— Ты попадала в плен, об этой истории хорошо известно. После гибели нескольких российских журналистов, жестокого убийства Андрея Стенина, стало очевидно, что информационная война гораздо серьезнее, чем казалось на тот момент. Как считаешь, повезло ли тебе тогда, стала ли ты осторожнее в своих словах и действиях после задержания и депортации?

— Я действительно считаю, что мне повезло. Правда, до сих пор не знаю, почему так вышло. Мы много разговаривали с коллегами на эту тему: все были уверены, что меня отвезут в Киев. Более того, люди, которые видели, как нас увозили, сказали, что сначала машина действительно выехала в сторону столицы Украины. Из-за чего маршрут потом поменяли, я не знаю.

Что касается осторожности в словах, я и до ареста была с ними осторожна. Не называла никого бандеровцами или карателями принципиально. Слово «хунта» мне тоже никогда не нравилось. Но на нашем канале нас никто не заставляет употреблять эти слова.

— Когда-то у тебя будут семья и дети, и семейная жизнь может начать значить больше, чем работа, ты думаешь об этом? Через несколько лет, когда твои дети попросят рассказать о событиях в Новороссии и на Украине, что ты им расскажешь?

— Работа у меня пока на первом месте. Приоритеты, я думаю, действительно, поменяются, но эта работа останется со мной. Я не представляю себя без журналистики, ведь она — моя мечта с пяти лет. И человек, который рядом со мной, должен это понимать. Что касается детей, на мой взгляд, у них должно быть право самостоятельно оценивать ситуацию. К тому моменту, наверное, эти события уже и в учебниках истории будут. Пусть сами изучают, думают, делают выводы. Меня так мои родители учили.

— Какие темы ты бы хотела еще отработать в Новороссии и городах, пока еще находящихся в составе Украины, но не смогла из-за боевых действий, нехватки времени или по другим причинам? Какие у тебя планы — или все зависит от развития событий?

—  О планах пока лучше говорить не буду. Их много, но как все повернется, зависит не только от меня. Да и вообще, не по-журналистски это — говорить о том, чего еще не произошло.

Фото: из архива Юлии Шустрой