Страна, рожденная Революцией

Галина Сергеевна Гуляева вступила в ВЛКСМ еще в 1937 году. А в 1941 году по комсомольскому призыву попала в истребительный отряд при НКВД, затем трудилась всю войну на предприятиях нефтегазового комплекса. После войны она четырежды избиралась народным депутатом краевого Совета, награждена орденом Трудового Красного Знамени, медалью к 100-летию В. И. Ленина, удостоена целого ряда почетных званий.

Интервью с ветераном Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи было уже подготовлено к публикации, как родные Галины Гуляевой сообщили в редакцию о том, что Галина Сергеевна скончалась на 92-м году жизни. Это ее последнее интервью.

«СП»: — Галина Сергеевна, вы ведь стали комсомолкой в непростое для нашей страны время — в 1937 году…

— Мой отец был военным, и мы часто переезжали в места на место. И в то время, когда я вступила в комсомол, мы жили в небольшом городке в 150 км от Краснодара. Через год, в 1938-м, отца репрессировали. Казалось бы, мои учителя должны были считать мои шалости удвоенным счетом. Однако, получилось наоборот — мои учителя и комсомольские вожаки еще больше стали меня опекать. И это несмотря на то, что меня трижды пытались исключить из ВЛКСМ, как дочь врага народа. И три раза комсомольская организация не проголосовала за мое исключение. Уже потом из райкома ВЛКСМ позвонил секретарь, Солнцев Иван Иванович, и сказал: «Оставьте девочку в покое!». И на этом мои злоключения закончились. А через несколько месяцев отца освободили и полностью реабилитировали.

«СП»: — А еще через какое-то время вас избрали секретарем комсомольской организации…

— Да, причем, никто от основных обязанностей меня не освобождал. Тем более, что все понимали, что мы — надежда нашей Родины: главной нашей задачей было учиться, чтобы через несколько лет стать опорой своего государства. Мы очень много читали, смотрели революционные фильмы, участвовали в субботниках, помогали старикам — вообще делали все, что понадобится, так как были воспитаны в те времена по-другому, нежели теперешняя молодежь. В нас словно факел горел, и все мы были одержимыми комсомольцами: на любое комсомольское поручение мы неслись, сломя голову, чтобы быстрее добежать и больше сделать. И, конечно же, участвовали в художественной самодеятельности: ставили спектакли, пели, танцевали (даже балетные партии). Наша руководитель, бывшая балерина дореволюционного Императорского театра, все время говорила моей маме: дескать, у Гали талант и большое будущее. Однако я абсолютно этого не хотела — у меня были совсем другие задачи — стать инженером.

«СП»: — Словом, вы жили большой комсомольской семьей?

— Да всякое было. Однажды, например, мой одноклассник, который мне очень симпатизировал, тоже комсомолец, признался в беседе со мной, что является сексотом (секретным сотрудником НКВД — авт.), то есть, по сути дела «стукачом», доносившим в органы на своих товарищей по школе. В другой раз, когда на комсомольском собрании рассматривали мой вопрос с тем, чтобы исключить из рядов ВЛКСМ, моя лучшая подруга, Ксения Божко, которая часто бывала у нас в гостях, обедала у нас дома, заявила: «Когда я была у них в доме, то иногда шарила в письменном столе отца Гали, но ничего компрометирующего там не находила. Чего ж мы ее обсуждаем!». Я на всю жизнь это запомнила. Видимо, она тоже была осведомителем НКВД.

«СП»: — Как сложилась ваша дальнейшая судьба?

— Я окончила школу с аттестатом отличника и могла поступать в любой ВУЗ без экзаменов. Но пошла работать на нефтяной промысел — как раз началась война. И уже в октябре 1941-го меня, как комсомолку и активистку, призвали в истребительный батальон при НКВД. А немцы вскоре уже рвались на Кавказ. Летом 1942 года по приказу ГКО создавались группы подрывников (которым мы помогали), выводившие из строя нефтяные скважины и газокомпрессорные станции, делая их временно неработоспособными — с тем, чтобы потом их быстро можно было восстановить.

Меня, как самую грамотную, вскоре попросили напечатать отчет о проделанной диверсионной работе. Диктовал мне майор НКВД. Когда я все напечатала, он подает мне на подпись бумажку — подписку о неразглашении. «Да я и так ничего никому не скажу, — говорю я ему. — Но подписывать не буду!». А он несколько суток не спал, глаза красные — расстегивает кобуру, достает пистолет: «Подписывай!». «Не буду!». На мое счастье зашел директор предприятия, который и уговорил меня подписать этот документ. Такая вот была нервозная атмосфера, ведь немцы стояли всего в 5−10 км от нефтепромыслов.

«СП»: — У вас был легендарный дядя…

— Да, муж моей родной тети, Кабанов Сергей Сергеевич, сразу после революции и до начала 1930-х работал механиком в правительственном Гараже особого назначения (ГОН) и был подменным водителем у Владимира Ильича Ленина. Он мне часто рассказывал об этой своей работе. В частности, о том, как его угощали чаем в гостях у семьи Ульяновых, когда он приезжал за вождем мирового пролетариата (Ленин тогда жил с супругой Надеждой Константиновной Крупской и сестрой Марией Ильиничной на квартире недалеко от Манежа). «У них, Галочка, на кухне стояло три чашки, — рассказывал мне дядя Сережа. — Одна чашка была надтреснутой, но мне чай всегда наливали в целую. А чай был морковный». «Почему», — удивлялась я. «А потому, что во время революции все пили только морковный чай! Другого чая у нас просто не было».

Вспоминал дядя Сережа и о нападении бандитов на автомобиль Ленина — в тот раз он ехал вместе с Надеждой Константиновной Крупской. Решив, видимо, ограбить пассажиров, нападавшие остановили машину. Но, рассмотрев получше, кто перед ними, испугались содеянного и быстро ретировались.

А в другой раз дядя Сережа, привез прямо с поезда посылку для Владимира Ильича — большой мешок продуктов от рабочих Урала. Однако, увидев продукты, Ленин тут же распорядился отвезти их в детский дом. Вообще, хоть сегодня многие ругают вождя мирового пролетариата, от дяди Сережи я слышала о Владимире Ильиче только хорошее.

Фото: демонстрация на Красной площади/ Фото Валентин Кузьмин и Валерий Христофоров /Фотохроника ТАСС