С днем конституции!

Я как-то уже давно привык, что в нынешней России все придумал Лимонов, но не все ведь к этому привыкли, поэтому давайте обратим на это внимание: культ российской конституции в его нынешнем виде — это тоже Лимонов, он первый начал, и только благодаря ему мы все знаем номер статьи, гарантирующей гражданам право собираться мирно и без оружия в любом месте. Все остальное было потом — и телеканал «Дождь», который начинался, в том числе, с трогательного проекта, в котором знаменитые люди постатейно читали конституцию, и всякие нынешние хватания за сердце, когда или Зорькин, или еще кто-нибудь говорит, что неплохо было бы ее подкорректировать. Нынешнее либерально-демократическое фетишизирование конституции началось именно с Лимонова и с введенной им моды на тридцать первую статью.

Я тоже выучил номер этой статьи благодаря Лимонову и только Лимонову, но я не готов благодарить его за это, более того — я недоволен тем, что Лимонов, человек великого таланта, в том числе и политического, нагрузил меня необязательным и бессмысленным знанием и еще более необязательным и бессмысленным ощущением, что это знание может для чего-то пригодиться.

Я, конечно, не вижу здесь злого умысла со стороны Лимонова, но его роль в популяризации российской конституции хорошо рифмуется с ролью Жириновского в ее принятии двадцать один год назад; эту роль многие, и я тоже, считают решающей. ЛДПР в 1993 году была сверхпопулярна, и бесспорно, что множество ее избирателей вообще не совпадало с множеством сторонников Бориса Ельцина, а силами последних конституцию принять было нельзя, их не хватало. И то, что Жириновский призывал голосовать за нее, потому что она суперпрезидентская, и она пригодится ему, когда он станет суперпрезидентом — вероятно, именно поэтому конституцию тогда и приняли.

Только я уточню формулировку. Некорректно говорить, что благодаря поддержке Жириновского народ принял конституцию. Корректно будет так: благодаря поддержке Жириновского, скорее всего (но точно мы не знаем и этого), не потребовалось вбрасывать бюллетени и фальсифицировать итоги голосования.

Это даже был не референдум, закон о референуме предусматривал другую процедуру, которая не была соблюдена. Это было так называемое (официальная формулировка) «всенародное голосование», то есть, в общем, непонятно что, юридически основанное только на президентском указе — том самом, 1400-м, во имя которого за два месяца до голосования сгорел московский Белый дом. Центральную избирательную комиссию формировал и контролировал только президент — лицо, крайне заинтересованное в принятии конституции; института наблюдателей в стране тогда практически не было, гражданского общества тоже, кроме того, часть оппозиционных лидеров сидела тогда в тюрьме, а часть оппозиционных газет (независимого телевидения тогда не существовало вообще) была закрыта решением министерства печати. В такой обстановке, согласитесь, был бы принят любой проект, даже если бы в нем шла речь о восстановлении монархии или о легализации людоедства.

Но ни монархии, ни людоедства Борис Николаевич не хотел, ему было достаточно исключительных, невероятных полномочий, сформулированных в том числе с помощью изящного словечка «гарант».

Гарант — это, кстати, и в самом буквальном смысле тоже; спустя два месяца откроется первая Государственная дума, и ее председатель Иван Рыбкин будет угощать корреспондента «Комсомольской правды» нарзаном с президентских складов — даже бытовое снабжение парламента стало формой президентского контроля над ним, все жизнеобеспечение депутатов Ельцин возложил на своего управляющего делами Бородина, чтобы даже в мелочах парламент не смог существовать сам по себе. Тогда же появилась и администрация президента в том виде, в каком мы ее знаем и любим теперь; в тексте конституции администрацию называли с большой буквы, и когда правительство переехало в отмытый и отстроенный Белый дом, суперпрезидентскому супераппарату отдали старые здания ЦК КПСС на Старой площади. Оживший ЦК — одно из многих реальных достижений документа, принятого на «всенародном голосовании».

Но о реальных достижениях тогда, да и сейчас, никто не вспоминал — принятый 12 декабря 1993 года документ был таким бодрым публицистическим произведением, в нем подробно перечислялись всевозможные абстрактные права человека, в том числе даже «право на жизнь» — вот уж спасибо авторам конституции, многих из которых уже, к сожалению, нет в живых — надеюсь, умерев, они успели обсудить с Богом коллизию, возникшую в связи с этим явным покушением ельцинской бумаги на Божьи полномочия. Верит ли кто-то, что право на жизнь может гарантировать эта бумага?

«Уважайте вашу конституцию» — лозунг советских диссидентов, и в современной России, очевидно, всегда будет много желающих чувствовать себя именно их наследниками. Но та конституция, которая в России сейчас, загоняет тех, кто готов ее фетишизировать, в такую неприятную ловушку. Нельзя быть одновременно наследниками Сахарова и его друзей, и при этом наследниками Ельцина, Коржакова, Илюшина, Шахрая и прочих явных и неявных соавторов этого документа. Советскую власть, вероятно, дейсвительно стоило уговаривать уважать ее собственную конституцию. Нынешняя власть в таких уговорах не нуждается, она ее и так уважает, любит и живет по ней — что, разве кто-то в нынешней власти оспаривает верховную роль «гаранта»?

Да и со своим символическим содержанием нынешняя конституция справляется вполне; она действительно такой же адекватный символ нынешней России, как и, скажем, гимн на стихи Михалкова. Если бы конституцию России написали не двадцать, а двести лет назад, и не ельцинские чиновники, а какие-нибудь титаны, отцы-основатели, люди, моральный авторитет которых до жил бы до наших дней — пожалуй, если бы конституция у нас была такая, наблюдать за нынешней российской властью было бы обидно, а так — форма вполне соответствует содержанию.

С днем конституции, конечно, но прежде чем принимать это поздравление, подумайте сначала, вам ли оно адресовано.

Фото: Артем Коротаев/ ТАСС