Маленькие кирпичные домики, стоящие в ряд.
Маленькие кирпичные домики на обочине дороге.
Вы когда-нибудь видели такие?
Три дня назад я проезжал мимо деревни под названием Новая Деревня — есть такая километрах в двадцати от Касимова, — и там я их впервые заметил.
По обе стороны от дороги стояли обычные деревенские дома — наличники, сайдинг, спутниковые тарелки, рядом кредитный Hyundai, — но перед ними, аккуратными рядами, словно бы выстроенные по общему плану, за несколько дней, стояли странные, низенькие строеньица, сбоку каждого из которых виднелось крошечное зарешеченное окошко, и еще дверь на замке.
Это что же — сараи такие? Но для чего? — думал я, видя уже, может быть, двадцать пятое строеньице, неотличимое от предыдущих двадцати четырех.
Нет, не сараи. Слишком уж все наглухо заперто.
И не гаражи. Никаких следов машин рядом.
И свиней с козами они под замком там не держат.
Или это бани такие у них?
Идиотское предположение. Впрочем, типичное для того, кто сам в баню не ходит.
Новая Деревня, тем временем, кончилась, началось Которово.
В Которово домики продолжались.
И выглядели они здесь точно так же.
Тут я не выдержал, остановился и подошел к первой женщине, которую смог увидеть поблизости от калитки.
Женщина разглядывала меня с некоторым напряжением, как будто я собирался продать ей ядовитый стиральный порошок по супервыгодной цене.
— Простите пожалуйста, а вы не подскажете, зачем эти домики тут везде стоят? — спросил я у нее голосом неприятного московского туриста, который всегда включается у московских туристов в тот самый момент, когда им так хочется показаться приятными.
— А, эти.
Она облегченно вздохнула, словно бы выяснив, что я не собираюсь продавать ей ядовитый стиральный порошок по супервыгодной цене.
— Да там зомби наши сидят.
— Зомби? Это как? — глупо заулыбался я.
— А ты откуда? С Москвы? И ты про зомби не знаешь? Про Карла не слышал?
Конечно, я слышал про зомби.
Конечно, я знал и про Карла — этого худенького мальчика в ковбойской шляпе из сериала «Ходячие мертвецы», — того самого Карла, который в этом году сделался в Москве любимой цитатой, словом-паролем, риторическим прибавлением к любой мысли, а, впрочем, чаще всего к одной и той же: Россия обречена, Карл! Отсюда надо валить, Карл!
Ну а теперь Карл добрался и до Касимовского района.
И все равно я ничего не понимал.
— Ну вот, — продолжала женщина, — тут они у нас теперь и сидят, карлы-то наши.
— А откуда они у вас взялись? — я смотрел то на женщину, абсолютно серьезную, то на домики вокруг, и мне было весело.
— Ну как откуда. С кладбища откопались. Говорила же я этой сволочи, — она вспомнила про сволочь и сразу разозлилась, — говорила я им: не шарьтесь вы по кладбищу с приборами вашими погаными! Что вы там все время копаете! Нету там кладов никаких! А они мне такие: мы краеведы! Изучаем историю родного края! Да что ж это за история родного края, что сразу покойников откапывать надо! Рыли и рыли, краеведы эти. Сволота. Ну вот и нарыли, — и она махнула рукой в сторону домиков.
Тут она заметила, что я смотрю на нее как на интересную сумасшедшую.
— Не веришь? Так ты подойди поближе-то. Они ж не укусят, на цепи все сидят, на всякий случай.
— Кто на цепи? — продолжал я задавать дурацкие вопросы.
— Зомби наши на цепи! Иди сюда!
Стараясь не смеяться, я подошел вместе с ней к ближайшему домику.
— В окошко загляни, — посоветовала женщина. — Там Лариса сидит. В магазине работала.
Я прижался к кирпичной стене и заглянул в окошко. Там было темно.
Но в темноте кто-то шипел.
Тихо так, мягко шипел, как, может быть, шипели бы змеи, но я никогда не слышал, как шипят змеи, поэтому змеи просто пришли мне в голову за неимением других ассоциаций.
И я уже хотел задать свой очередной дурацкий вопрос про это шипение, как вдруг в темноте что-то грохнуло — так, словно бы кто-то шарахнул стулом об стену, — и какая-то тень бросилась к окошку, стукнулась о стекло, и сразу же прыгнула обратно в темноту.
В ужасе я отскочил от стены.
Отбежал поближе к машине, в канаву, — и стоял там, пошатываясь. В голове что-то громко стучало. Руки дрожали.
— Да ты не бойся, — теперь уже женщина улыбалась. — Чего бояться-то. Я ж говорю, привязанные они.
Мне понадобилось время, чтобы снова начать разговаривать.
— И они тут везде? — спросил я, показывая на другие домики.
Домиков, как я уже говорил, по обеим сторонам дороги было много-много.
— Ага, — добродушно кивнула женщина. — Везде они.
Мне было страшно.
В последний раз мне было так страшно, когда на меня бросилась собака. Но та собака в последний момент остановилась и ограничилась лаем, а здесь…
Нет, собака — это не то.
— А почему вы их всех не… — и я, почти что булькая от страха, сделал рукой неопределенный, но понятный жест, означавший решительную расправу.
— Да ты что. Как так можно вообще. Это ж родные наши люди.
— Родные?
— Конечно. Вон там, — она показала на один из дальних домиков, — Серега, мужа моего брат. Вон в том — Тамара Андреевна, учительница моя, с самого первого класса. А вот в этом, с краю, — Юра сидит. Золотой мужик, руки у него какие! Бухал, конечно, а кто не бухает? Отопление нам делал, на крышу если залезть надо или еще чего — все к нему.
— И что он — тоже… откопался?
— Не. Он живой был. Когда карлы с кладбища полезли — он охотничье ружье взял и пошел. Я ему говорю: Юра, не ходи! Не ходи, Юра, это ж не бандеровцы какие-нибудь, это зомби, какое ружье! А он все равно пошел. Кусанули его.
— И что теперь?
— Да ничего. Сидит. Кормим. А что поделать? Родной человек ведь, хороший. Лариса вообще подруга моя, — и женщина сочувственно посмотрела в сторону ближайшего домика.
И мне показалось, что Лариса нежно зашипела в ответ.
В этот момент из соседнего двора вышел мужик в камуфляже.
В руках у него был длинный батон колбасы, который мужик нес как-то даже торжественно.
Мужик подошел к тому домику, который был ближе к его участку, вплотную приблизился к окошку и стал постепенно заталкивать туда батон колбасы.
Из окошка слышались чавкающие звуки.
Я отвернулся.
— И что же, они разве колбасу едят? Они же вроде только…
Женщина посмотрела на меня как на слабоумного.
— Колбасу, — сказала она со значением, — едят все.
Руки мои уже не дрожали.
Руки не дрожали, в голове перестало стучать, и я выбрался на дорогу, и пошел вдоль деревенских домов, перед каждым из которых стоял маленький домик.
Домик для зомби.
Для своих, родных зомби.
И я подумал: нет, Карл, Россия не обречена.
И не хочу я отсюда валить, Карл.
Ведь даже если начнется апокалипсис, да что там начнется, ведь даже если зомби-апокалипсис уже произошел, то здесь, в Касимовском районе, нашли способ, как с этим жить, и справляться, и два раза в день кормить апокалипсис колбасой.
Бояться нечего.
Это ж не собаки какие-то дикие.
Это наши зомби.
Я развернулся — и пошел обратно к женщине.
— Слушайте, — спросил я на этот раз голосом самым обычным, и никаким не туристическим. — А где у вас тут магазин? Я колбасы могу взять. Лариса какую любит?
