Нет никаких девяностых

Спор о девяностых, начавшийся с флэшмоба в Фейсбуке, конечно, раздражает — нам навязывают ельцинское десятилетие как этическую, эстетическую и какую угодно еще альтернативу нынешним временам, хотя давно бы пора понять, что нулевые — это те же девяностые, просто заново переупакованные с учетом запросов массового потребителя, и в нашем времени нет ничего, что было бы оригинальным его продуктом, не имеющим отношения к первым постсоветским годам. Многие об этом писали, я сам тоже писал, но все без толку — всегда найдется кто-нибудь, кто скажет, что нулевые лучше девяностых, или что девяностые были лучше нулевых. Наверное, так же лет сорок назад раздражало, когда в кухонном споре возникал некто прекраснодушный с гитарой и начинал петь про комиссаров в пыльных шлемах, как будто не от этих комиссаров произошли Брежневы и Андроповы. Сказка про кол, мочало и про белого бычка — вот и вся национальная история, нет больше ничего, не вырвешься.

Собственно, это и есть главный вывод, которого заслуживает дискуссия о девяностых — не вырвешься. В конкурсе за право считаться лучшей альтернативой нынешней России побеждает Россия двадцатилетней давности. Ностальгия одних и ненависть других делают Россию девяностых тем самым образом будущего, которого так не хватало нашему настоящему. Ловушка из тех же девяностых, когда совместными стараниями довольных и недовольных место единственной альтернативы пьющему полуживому гаранту диктаторской конституции заняла потешная реваншистская партия под красными знаменами прошлого. Сейчас, положа руку на сердце, кто всерьез отнесется к тому, что победа коммунистов в девяносто шестом году несла России перспективу возвращения в тридцатые или семидесятые годы? А между тем об этом всерьез говорили вообще все — кто по недомыслию, кто-то наоборот. Поставив Россию перед ложным выбором, они обрекли ее на исторический тупик, в котором она находится до сих пор и не собирается из него выходить.

Как и двадцать лет назад, выбор между плохим и очень плохим устраивает всех, он нарушает комфорт и спокойствие только в тех пределах, которые устраивают самих выбирающих. Как и двадцать лет назад, фиктивная альтернатива оказывается гарантией стабильного загнивания. Поиск альтернативы в прошлом — это иллюзия поиска. Прошлое закончилось, и в одинаковом положении обманщиков оказываются и те, кто пугает и прошлым, и те, кто идеализирует его. Обманщики поневоле или обманщики злоумышленные — какая разница, эпитеты не имеют значения.

Спор о девяностых показывает, что количество обманщиков в пространстве общественной мысли становится критическим

Спор о девяностых показывает, что количество обманщиков в пространстве общественной мысли становится критическим. Готовность или страх вернуться в девяностые с точки зрения любых будущих перемен не значит ничего — история не предусматривает никаких возвращений, заднего хода у истории нет, возможно только движение вперед, даже если впереди нет ничего хорошего. Наверное, спор о девяностых лучше, чем спор о Сталине, но, может быть, потому и заговорили о девяностых, что спор о Сталине уже закончился — победой, разумеется, Сталина. Наши отношения с историей — они вот такие, единый учебник пишется во всеобщем соавторстве и при полном удовлетворении всех заинтересованных сторон.

Устанавливая девяностые как альтернативу нашим десятым (на самом деле — затянувшимся нулевым), мы расписываемся в том, что эти десятые нас вполне устраивают. Скорее всего, это действительно так. Слегка пошатнувшись три-четыре года назад, общественный консенсус снова приобрел устойчивые формы, в которых есть место и тем, кто стабильно доволен, и тем, для кого недовольство давно стало естественной формой жизни или даже профессией. Как и песни про комиссаров в пыльных шлемах сорок лет назад, как и красные флаги двадцать лет назад, демонстративная ностальгия по девяностым теперь — это то, что разрешено и безобидно. Ну и бессмысленно, конечно. У нас, как можно убедиться, особо приветствуются как раз бессмысленные занятия, выдаваемые за борьбу.

Нет никаких девяностых. Есть две тысячи пятнадцатый год, и еще, наверное, есть будущее, которое надо придумывать уже сейчас, но почему-то оно вообще никого не интересует. Поспорьте о двадцатых годах двадцать первого века — понятно, что ничего хорошего они нам не принесут, но сейчас-то еще есть время, чтобы понять, какой может быть нехорошая перспектива. Не прячьтесь в девяностых, ищите будущее.