«Хоть отъешься, Вениаминыч!»

В связи с тем, что хитрые правозащитники вынюхали наличие тюремных камер, якобы для VIP -сидельцев, в тюрьме с донельзя поэтичным именем «Матросская тишина», вспомнил я мои тюремные годы. С ностальгической грустью, признаю.

И хочу бросить в мир мои пару сотен слов по этому поводу.

Вот, держите!

В конце моего пятнадцатимесячного пребывания в стенах тюрьмы «Лефортово», далее меня и моих товарищей должны были перебросить на суд в Саратов, я три недели просидел один. Так случилось.

Я не просил о том, чтоб позволили сидеть одному, как сейчас просит Улюкаев, просто кого-то увезли в лагерь, ещё одного парня перевели в другую хату (камеру), я остался один случайно, но оказалось, сидеть одному удобно.

На одном «дубке» (ну, старая тумбочка, окрашенная в блекло-голубой цвет) у меня расположились книги, на другом — тетрадки с документами и моей писаниной, на третьем — хлеб там и всякое такое хозяйственно-кухонное.

Экономия времени образовалась значительная. Заправившись тюремной кашей, я прыгал за стол и начинал писать.

В хате у меня было чисто, я натирал все собственноручно, для себя стараясь, и никто не отвлекал, разговаривая, и конвойным уже не нужно было меня выводить после обеда в свободную хату писать.

Всем было удобно.

Однако по прошествии 21 дня пришёл замначальника тюрьмы и сказал:

«Мы Вас, Эдуард Вениаминович, всё же переведём в другую хату, больше не можем вас одного содержать, внутренний распорядок и международную Женевскую конвенцию не можем нарушать.

Поместим Вас к богатому парню, таможеннику. У него там холодильник есть, едой набитый, его хорошо греют (кормят, присылают передачи) с воли. Хоть отъешься, Вениаминыч, а то в Саратов приедешь, там скажут, что мы тебя в «Лефортово» голодом морили".

«Ой! Терпеть не могу бизнесменов», — только и сказал я.

А сам подумал: «К Радуеву просил посадить, не посадили, я бы книгу потом написал; а тут перед судом к таможеннику поместят, таможенник это всё равно, что мент».

Таможенник оказался здоровенным парнягой, нахальным и неторопливым, похожим на олигарха Полонского. У него действительно, в ногах за его шконкой (кроватью), на «дубке» стоял небольшой белый холодильник, битком набитый едой.

Первое, что он попытался сделать, это чтоб у меня крыша поехала — выложил такие огромные брусья рыбы белой и красной из холодильника и предложил мне её съесть, поскольку он рыбу терпеть не может, а ему всё шлют. «Ешь, пропадёт же…».

Таможенник был ленивый, он даже тюремную гимнастику особую изобрёл и делал упражнения, лёжа в кровати.

Был он очень нудный и от одного его присутствия со мной рядом у меня снизилась писательская производительность. Но я его рыбу ел за обе щёки и вскоре заметил, что я этой рыбой пропах, как эскимос.

После суда в Саратове, он занял ещё десять месяцев жизни, я сидел в лагере под городом Энгельс, это, знаете, бывшая столица немцев Поволжья.

В лагере мне показывали пару местных энгельсовских бизнесменов, из которых администрация выжимает, не торопясь, кафельную плитку, «столовую вот за их счёт новую построили». Эти идиоты, сказал мне мой новый дружок Юрка, оплатили все ремонтные работы в лагере, думали, их выпустят по УДО, но кто ж их выпустит, таких богатеньких золотых кабанчиков. «Ну, в качестве благодарности выпустят по УДО за пару месяцев до окончания срока», — Юрка улыбался вовсю.

Так что у меня опыт есть. Я считаю, что правозащитники ни хрена не понимают в тюремно-лагерной механике.

Из богатеньких в тюрьме и в лагере выжимают всё, что могут выжать, собственно, для общего тюремного блага. Делают ремонты и евроремонты.

Государство ведь на зэков и на их содержание, а уж тем более на, что называется, реновацию, как правило, старых тюремно-лагерных помещений, фактически мало чего даёт.

Может, где и воруют, но мало где, потому как боятся воровать, дальше ФСИН катиться по службе менту некуда. А в тюрьме все на виду. Тюрьма — место такое, что языки сами от печали развязываются.

Думаю в «Матроске» ничего иного и не происходило. Кто-то из бизнесменов взялся в обмен на туманные обещания оплатить евроремонт.

Если зэков спросить, они завсегда за ремонт.

А правозащитники сами не сидят, потому им нужды зэковские мало понятны.

А зэки хитрые, спят и видят, чтобы к ним в хату богатый кабанчик бы заехал. Стараются и переманить кабанчика, влияя на конвой, ну, на «вертухов».

Что до телевизоров, увиденных правозащитниками, и то они уже в моё время фактически в каждой хате были. Их же с воли родственники могут загнать.