Новый год в Грозном-1994: броня горела, как дрова

Пятнадцать лет назад новогодняя ночь стала последней для полутора тысяч российских солдат и офицеров. Они пошли на штурм занятого дудаевцами Грозного и погибли. Так началась кровавая — Первая чеченская война, одна из самых позорных в истории России. Неудивительно, что многие ее организаторы об этой странице своей биографии предпочли забыть и сегодня помалкивают.

В те дни один из авторов этих строк в звании капитана 1 ранга служил заместителем начальника отдела в Управлении информации Министерства обороны. Уже с начала декабря было понятно, что назревают какие-то события. Наши кабинеты располагались на пятом этаже российского «Пентагона» на Арбате. В полусотне метров вправо — приемная начальника Генштаба Михаила Колесникова. Столько же влево, за постом с прапорщиками охраны — министр обороны Павел Грачев. Напротив — вход в роскошный, отделанный мрамором зал коллегии военного ведомства. Без вызова обычные офицеры Генштаба и Минобороны старались здесь не появляться, чтобы внезапно не нарваться на гнев лампасоносных начальников. Но в начале декабря мимо дверей нашего управления в направлении высоких кабинетов с озабоченным видом принялись носиться прямо-таки стада генералов и полковников с картами и папками, полными секретных документов.

Причины этой озабоченности были, в принципе, понятны. Сводки из Чечни, каждое утро ложившиеся на стол дежурного генерала Генштаба, били набатом: до зубов вооруженное дудаевское Гуляй-поле грабило шедшие в Азербайджан поезда, убивало и похищало людей. Попытка решить дело руками антидудаевской оппозиции провалилась. 25 ноября 1994 года состоявшие преимущественно из чеченцев так называемые силы военного комитета Временного Совета ЧР под руководством Умара Автурханова, поддержанные 30 танками и артиллерийским огнем, попытались штурмовать Грозный. За рычаги боевых машин сидели офицеры и прапорщики 2-й гвардейской мотострелковой Таманской, 4-й гвардейской танковой Кантемировской дивизий, офицерских курсов «Выстрел» и 18-й мотострелкой бригады Московского военного округа.

В сущности — обычные наемники. За участие в операции им заплатили по миллиону тех еще рублей. 25 миллионов пообещали за легкое ранение, 50 — за ранение средней тяжести, 75 — за тяжелое. В случае гибели родственники должны были получить по 150 миллионов. Вербовка велась Федеральной службой контрразведки в глубокой тайне. Поэтому поначалу даже у нас не было ощущения гадливости от необходимости зачитывать журналистам по телефону официальное сообщение своего ведомства о том, что ни один российский военный в тех боях не участвовал. Это ощущение появилось позже, когда захваченных в плен танкистов дудаевцы продемонстрировали по телевидению. Потому что и после этого начальство Минобороны продолжало делать круглые глаза: «Знать не знаем, как оказались в Грозном те майоры и капитаны». Родина попросту предала их, как потом с легкостью предавала еще многих, кого сама же отправляла на чеченскую войну.

Дежурить по управлению в те дни было сущим наказанием. Наша авиация регулярно совершала разведывательные полеты над Чечней. И столь же регулярно официальный Грозный, возомнивший себя столицей независимого государства, заявлял миру официальные протесты по этому поводу. Иностранные журналисты звонили в Управление информации Минобороны с просьбой прокомментировать происходящее. Нам было велено отвечать стандартно: «Никаких полетов авиация Северо-Кавказского военного округа не совершала, все самолеты на аэродромах. А чьи только что прошлись над Грозным? Этого мы не знаем». Хотя все всё понимали. Оставалось только плеваться.

Вранье в ту пору было нормой на всех этажах растерянной российской власти. Оно во многом и привело к трагедии на Северном Кавказе.

На днях о тех событиях решился публично вспомнить один из главных персонажей той трагедии Павел Грачев. По его мнению, решающим стало заседание Совбеза России 29 ноября 1994 года. Докладчиком был ныне покойный министр по делам национальностей Николай Егоров. По словам Грачева, «он заявил, что 70 процентов чеченцев только и ждут, когда к ним войдет Российская армия. И будут от радости, как он выразился, посыпать нашим солдатам дорогу мукой. Остальные 30 процентов чеченцев, по мнению Егорова, были настроены нейтрально». И в пять часов утра 11 декабря наши войска тремя крупными группировками двинулись на Чечню. В Кремле и на Арбате ожидали блицкрига.

Из досье «СП»:

Так называемые вооруженные силы Ичкерии по состоянию на лето 1994 года включали в себя танковый, артиллерийский и зенитно-артиллерийский полки, горно-стрелковую бригаду, мусульманский истребительный полк, два учебных авиационных полка, подразделения специального назначения и несколько учебных центров. В них насчитывалось 42 танка Т-62 и Т-72, 48 БМП, 30 БТР и БРДМ, 153 артсистемы (в том числе 18 реактивных установок залпового огня БМ-21 «Град» и 5 самоходно-артиллерийских установок), 8 зенитных самоходных установок «Шилка».

По уши в грязи, ежедневно сотнями теряя людей, с матом и проклятиями едва управляемая масса военных, называвшаяся российской армией, к утру 31 декабря прикатила к окраинам Грозного. Всего — 12 тысяч солдат и офицеров, 200 танков, чуть более 500 единиц легкой бронетехники, порядка 200 орудий и минометов. Этой ощетинившейся стволами ордой командовал будущий начальник Генштаба генерал Анатолий Квашнин. Общее — лично из Моздока осуществлял лучший, по мнению президента России Бориса Ельцина, министр обороны Павел Грачев, которому на другой день исполнялось 47 лет.

В городе, каждый дом которого был заранее превращен в мощный опорный пункт, их поджидали 11 тысяч отлично подготовленных «псов войны», собранных не только по всей мятежной республике, но и с Прибалтики, Украины, Абхазии, Турции и арабских государств. Соотношение живой силы 1:1 ни по каким канонам военной науки не позволяет вести наступление, тем более — уличные бои в продуманно приспособленном к обороне крупном городе. Но когда Кремль велит — нашей армии всегда плевать на науку.

В 6.00 31 декабря группировка «Север» вошла в Грозный. Практически не встречая сопротивления, к 13.00 первый батальон 81-го полка Самарской мотострелковой дивизии вышел к железнодорожному вокзалу. Еще через два часа он был у дворца Дудаева. К 13 часам следом для закрепления успеха направили два батальона 131-й Майкопской мотострелковой бригады.

К 14 часам к мосту через реку Сунжу в центре Грозного вышли колонны группировки «Северо-Восток». Так же легко оказались в городе и войска группировок «Запад» и «Восток». До полудня не встречали сопротивления и они.

А потом началось… Из подвалов и с верхний этажей зданий по зажатым в тесных улочках колоннам российской бронетехники ударили гранатометы и пулеметы. Боевики воевали так, словно это они, а не наши генералы учились в военных академиях. Жгли вначале головную и замыкающую машину. Остальных, не торопясь, расстреливали как в тире. Танки и БМП, которым удавалось, ломая заборы, вырваться из ловушек, без прикрытия мотострелков тоже становились легкой добычей врага. К 18.00 в районе парка имени Ленина был окружен 693-й мотострелковый полк группировки «Запад». Связь с ним потеряли. Плотный огонь остановил на южной окраине сводные парашютно-десантные полки 76-й дивизии и 21-й отдельной бригады ВДВ. С наступлением темноты 3,5 тысячи боевиков с 50 орудиями и танками в районе железнодорожного вокзала внезапно атаковали беспечно стоявшие колоннами вдоль улиц 81-й полк и 131-ю бригаду. Около полуночи остатки этих частей при поддержке двух уцелевших танков начали отход, но были окружены и почти полностью уничтожены. А в это же время по всей стране за новогодними столами хлопали пробки шампанского и Алла Пугачева пела с телеэкрана: «Эй, вы там, наверху! От вас опять спасенья нет…» Увы, она имела ввиду вовсе не Кремль, с которого некому было спросить за эту бойню.

Весь день 1 января 1995 года командование пыталось помочь блокированным в центре Грозного обескровленным группировкам «Север» и «Северо-Восток». Безуспешно. Войскам, отправленным на выручку, чеченцы позволяли продвигаться лишь по заранее пристрелянным маршрутам. И били, били, били…

О моральном духе наших войск в эти дни красноречиво вспоминал бывший командующий группировкой «Северо-Восток» генерал-лейтенант Лев Рохлин: «Я поставил командирам задачу по удержанию важнейших объектов, пообещал представить к наградам и вышестоящим должностям. В ответ замкомбрига отвечает, что готов уволиться, но командовать не будет. И тут же пишет рапорт. Предлагаю комбату: „Давай ты…“ „Нет, — отвечает — я тоже отказываюсь“. Это был тяжелейший удар для меня».

Но большинство военных приказы все же выполняли. Даже безграмотные и бестолковые. Лишь поэтому, дождавшись пополнения, которое пришлось тащить в кавказские горы даже с Дальнего Востока, великой кровью 19 января наша армия все же взяла президентский дворец. Это решило судьбу битвы за Грозный. Но пала столица мятежной Ичкерии лишь 20 февраля.

На память о том жутком январе 1995-го у меня остался старый камуфляж и пара казенных резиновых сапог. Штурм Грозного еще продолжался, а всем без исключения офицерам Минобороны было приказано топать на вещевой склад и получать не положенные в мирное время образцы обмундирования. Было ясно — блицкрига не получилось и командировки в Чечню еще впереди.

Впереди было и полтора года войны, которую блудливо назвали «наведением конституционного порядка в Чеченской республике». Хотя где он, конституционный порядок, был в те годы?

Из досье «СП»:

План взятия города предусматривал действия федеральных войск группировками из четырех направлений. Первая «Север» под командованием генерал-майора Пуликовского, вторая «Северо-Восток» под командованием генерал-лейтенанта Рохлина, третьей группировкой «Запад» командовал генерал-майор Петрук, четвертой группировкой «Восток» командовал заместитель командующего ВДВ по миротворческим силам генерал-майор Стаськов.

Как видится штурм Грозного сейчас, через 15 лет, рассказывает вице-президент Российской ассоциации Героев Вячеслав Сивко. В момент новогоднего штурма он, подполковник Сивко, командовал 237-м батальоном 76-й дивизии ВДВ.

«СП»: — Вячеслав Владимирович, как вы сегодня оцениваете штурм?

 — Мое видение — что 15 лет назад, что сейчас — остается прежним: так, как делалась эта операция, не должно быть. Наша группировка шла с запада. А основные потери понесла группировка, которая входила в Грозный с севера. По всей видимости, там были определенные проколы и в руководстве, и в планировании операции. А когда мы вышли в район железнодорожного вокзала — так у меня только двое раненых было.

Мы имели определенный опыт боевых действий, все-таки служили в ВДВ. Десантники со своей задачей полностью справились. А вот как все остальное там происходило… Было много претензий к высшему военному руководству. Практически, мы на своем уровне были вынуждены исправлять ошибки, которые делались наверху.

«СП»: — В чем заключались ключевые ошибки?

 — Ключевая ошибка — военные действия должны грамотно планироваться, организовываться взаимодействие частей, чего совершенно не было. Вот это — главная ошибка. А то, что наши войска не были готовы… Были офицеры, были солдаты, способные выполнять боевые задачи в той обстановке — если бы эти задачи были четко поставлены.

«СП»: — Среди наших солдат было много первогодков, которые попали на войну сразу после «учебки»?

 — Я не знаю. У нас, в ВДВ, каждый боец писал заявление, что готов идти выполнять задачи. Тех, кто не хотел, мы не брали — у нас была такая возможность.

«СП»: — Какая лично у вас была самая трудная ситуация?

 — Ох… Мне было просто больно видеть потери. А так — какие трудности… Трудности были в том, что не было четкой постановки задач. Мы все прекрасно видели, что происходит, просили командование: дайте нам возможность действовать так, как должны… Но этого не было… И мы вынуждены были действовать в той обстановке, руководствуясь уставом гарнизонно-караульной службы.

«СП»: — Правда, что у командиров не было даже нормальных карт Грозного, просто черно-белые ксероксы?

 — У нас карты были.

«СП»: — Для вас тогда было важно все побыстрее закончить? Вы думали, что война затянется надолго?

 — Я единственное, что думал — где руководство, которое находится в Москве? Которое не может приехать и увидеть собственными глазами, что здесь творится, чтобы это остановить. Мы общались с чеченцами, я, например, встречался с заместителем Масхадова. И мы, и они говорили, что эта война никому не нужна. Это была позиция военных. А что происходило в Москве — думаю, сейчас всем всё понятно.

«СП»: — Когда генерал Лебедь подписал хасавюртовский мир, это был правильный шаг?

 — Я считаю, в той обстановке, которая сложилась, со стороны Александра Ивановича это был мужественный шаг, и я его поддерживаю. Потому что так, как велись эти военные действия, они не должны были вестись. Потом появились всякие инсинуации, якобы Лебедь дал возможность чеченцам перегруппироваться. Все это не соответствует действительности, я считаю. Если кто-то заинтересуется, оценит общую обстановку — он поймет, что правильно сделал Лебедь.

«СП»: — Когда Лебедь заключал мир, на заднем плане было ощущение, что все начнется по новой?

 — Я там был еще и летом 1995 года. Практически сводная группировка нашей 76-й дивизии была выведена из Чечни в июне 1995 года. Потому что, когда проводилось совещание под руководством Куликова, который тогда возглавлял всю группировку, и был в ранге министра внутренних дел, мы сказали: все, военная операция закончилась.

Потом, когда Басаев совершил известное нападение на Буденновск — все на 180 градусов поменялось. Как и что там произошло — тоже разбирайтесь сами. Хотя историки об этом, скорее всего, не готовы еще говорить. А кто возьмет на себя ответственность сказать, что на самом деле там произошло? С какой стороны решения принимались, как они принимались? Я не в курсе, не могу сказать. Но знаю, что все то, что было на тот момент завершено, было повернуто теми событиями вспять.

«СП»: — Как сложились судьбы ваших товарищей, тех, кто воевал в Чечне?

 — По-разному. Мы держимся все вместе, создали свою общественную организацию, и пытаемся применять наш потенциал на благо России. У нас это получается.

«СП»: — Нет ощущения, что люди, которые прошли первую чеченскую — это потерянное поколение?

 — У меня совершенно нет этого ощущения. Я прошел и Афган, и события 1990-х, когда происходило деление на национальные квартиры, и приходилось действовать практически в боевой обстановке. Я не считаю, что мы потерянные. У каждого поколения есть своя война. Другой вопрос — кто находит в себе силы, мужество в любой ситуации жить, быть верным присяге, и служить своему народу.

Из журнала боевых действий 33-го мотострелкового полка, входившего в Грозный в составе группировки «Северо-Восток»:

"31.12.1994 года. Полк в количестве 247 человек занимает боевые позиции. Потери составляют 142 человека. Убиты 19 человек, в том числе 10 офицеров. Ранены 105 человек. Пропавших без вести 18 человек (15 завалены в обломках Совмина, и 3 человека экипаж БМП. Выехал забирать раненных, заблудился у дворца Дудаева и пропал).

1. 01. 1995 года. Ранен командир полка полковник Верещагин.

5. 01. 1995 года. Получили пополнение из Московского и Приволжского военных округов (без офицеров). Но использовать этих 130 человек не представляется возможным, так как в профессиональном отношении они не обучены.

6. 01. 1995 года. Убит начальник штаба полка майор Корниенко. Политико-моральное состояние личного состава тяжелое, это связано с большими потерями, нервным перенапряжением, тяжелыми бытовыми условиями. Среди солдат есть случаи педикулеза и очень распространена чесотка.

12.01. 1995 года. Отряд штурмовал Совмин. Из 86 человек из здания вернулись лишь 24 человека. Погибли и ранены все офицеры полка".

КАК ШТУРМОВАЛИ ГРОЗНЫЙ. РАССКАЗ ОЧЕВИДЦА

Мars, форум журнала «Братишка»

"В 9 часу вечера 31 Декабря 1994 года на вокзале получил «огнестрельное пулевое ранение в правое и левое бедро» (из выписки медсанчасти) по глупости своего взводного — лейтенанта Михеева. Заставил нас троих снять тент («чтобы лежать на нём»)с подбитой БМП. К ней из вокзала добежали нормально. А вот назад когда бежали, двоих подстрелили (меня в том числе), только одному повезло.

Практически весь бой провалялся в комнате с ранеными.

Говорят, повезло нам, как только первая рота вышла во двор недостроенного автосервиса, что прям возле вокзала стоял, так наткнулись на два неподбитых БМП с 81 самарского полка, что рядом с нами бились. Ну вот туда на броню нас и погрузили, под завязку. Когда меня грузили, уже места не было. Меня закинули туда, а «летёха» (Царство ему Небесное), который сидел с краю, за шиворот бушлата держит меня, я его обнял, коленками на фальшборте стою, а ноги в воздухе свисают. Так обнявшись и поехали.

Подбили нас из РПГ, первый раз промахнулись, а во второй в правый фальшборт попали (я на левом был), одновременно из огнестрельного по нам добавили. Насколько я помню, из нас всех только у одного автомат был. Вот он один и отстреливался, пока не заглохли от того попадания из РПГ. Пососкакивали мы, кто в живых остался, и на землю. Чехи нас голыми руками, как говорится взяли. Из всей БМП только я и один подполковник из Краснодара из штаба 58 Армии (Царство ему Небесное) остались в живых. Остальных добили. В том числе и комбриг тогда погиб.

Подполковник не знаю как выжил, а я просто убитым притворился, когда они раненых ходили добивали.

Меня тоже двое нашли, потому что подо мной бушлат дымился (осколки от РПГ попали в руку, когда по БМП попали). Сначала один подбежал, молодой, весь в чёрное одет. Я перевернулся, на пятую точку сел. Один спрашивает: «Что, раненый? Где оружие?». Я говорю: «Нету». Он мне: «Не пи. и, найду — расстреляю». Я ему: «Нету, ищи». Обыскал меня, по земле рядом пошарил, тут другой подбегает. Первый ему говорит: «Вот раненый, вообще-то добить надо». Второй ему: «Да, надо». У меня чуть не вырвалось: «Да ну на х.!», уже на языке вертелось. Если бы сказал, наверное, точно прибили. За 30 лет, это мой самый адреналиновый момент, тем более, что рядом, метрах в 20-и ходили и других пацанов добивали.

Не знаю, почему, но после того, как они согласились, что меня надо добить, они сразу куда-то убежали. То ли рядом перестрелка какая-то началась, то ли ещё что, не знаю. Убежали и не вернулись.

Потом, когда чечены убежали, отполз, встал на ноги (больше всего боялся что не смогу встать) и пошёл. Прошел какой-то завод, перелез забор, зашёл в пятиэтажку, на втором этаже постучался в дверь. Открыл чечен пожилой, который отвёл меня к своим русским соседям по площадке. Там в ванной комнате (я так понял, что все мирные жители, которые под бомбёжку или при штурме остались в квартирах, все в ванных комнатах сидели) дали они мне штаны гражданские (мои ещё на вокзале медики все порезали) и чем-то попоили.

Тут и заходит сосед ихний, а в месте с ним два или три боевика.

Ну а потом плен — сначала подвал пятиэтажки, где этот отряд скрывался, потом дудаевский дворец, потом госпиталь их, в селе Цоц-Юрт Шалинского района. Потом 9 Февраля 1995 года — освободили.

Чеченов во дворце дудаевском конечно полно было. Битком забитый первый этаж, лестница в подвал и сам подвал чеченами. Сначала отнесли меня в перевязочную или медпункт ихний. Потом в подвал в какую-то комнату, положили с двумя нашими убитыми пацанами (были в армейской одежде и накрыты с головой). Там пролежал не знаю сколько. Потом подняли, сказали, что повезут в тыл, в госпиталь (когда везли, сказали что их начальник штаба при обходе указал на меня и сказал чтобы отвезли в госпиталь). Как потом выяснилось, начальником штаба тогда Масхадов был. Но сам я его не видел.

Интересная деталь — когда по лестнице с подвала на первый этаж меня двое чеченов несли (а на лестнице с двух сторон боевики стояли), что-то они меня как-то качнули, ну в общем, я что-то по-русски сказал, уже не помню что. Один чечен, из тех, кто нёс, мне говорит «тише ты, что хочешь, чтоб они (боевики на лестнице) тебя здесь расстреляли?». Вот такие сердобольные и среди чехов попадаются".