Госархивы последовательно закрываются для исследователей. Громким уголовным делом Супруна-Дударева государство поставило точку в вопросе, может ли историк изучать архивные документы. Фактически это запрет на профессию. В нашей стране таким образом закрыта история, любую фальсификацию которой уже никто не сможет оспорить. Например, историю Великой Отечественной войны, 65-летний юбилей победы в которой мы будем отмечать 9 мая.
Историк и писатель Марк Солонин много пишет о войне. Он рассказал корреспонденту «СП», как ему работается в архивах:
— Документы Оперативного управления Генштаба КА (а это и есть та самая структура, которая разрабатывала оперативные планы будущей войны) за 1940−1941 г. г. в основной своей массе скрыты. Я не случайно использую такой «внесистемный термин». Они именно «скрыты», а не законным порядком засекречены. Более того, на мою просьбу ознакомиться с описью РАССЕКРЕЧЕННЫХ дел мне было отвечено: «Эту опись мы Вам не покажем никогда». Отвечено в устной форме, так что «приложить бумагу» я в данном случае не могу.
«СП»: — Но вы же написали несколько книг о том, что происходило в первые дни войны. Где вы брали для них материал?
— Прежде всего, позвольте заметить, что не я один писал книги о первых (и последующих) днях войны. Кроме меня этим делом на протяжении десятков лет занимались сотни, если не тысячи, историков. И до тех пор, пока не рассекречены все архивные фонды того периода, любые книги, любые концепции являются всего лишь гипотезами. Наличие длинной подписи («академик, доктор, профессор, генерал армии») ничего тут не меняет. К сожалению, эту бесхитростную мысль многие не понимают. Как я мог убедиться на собственном опыте общения с читателями, многие наивно полагают, что если автор книги — академик, то «его допустили к секретным архивам». Простите, но это же несусветная чушь. Бывают документы секретные и документы несекретные (рассекреченные). Нет и никогда не было такой категории, как «документы, рассекреченные для академиков». Нет и быть не может такого чуда природы, как «книга, написанная на основании секретных документов» (хотя ваш брат-журналист очень любит подобные выражения). Если в книге на самом деле присутствуют секретные сведения, то книгу надо срочно изъять из обращения, а автора вместе с издателем отправить в тюрьму. Вот почему уровень развития исторической науки определяется не тем, кого куда «пустили», а массивом официально рассекреченных документов.
«СП»: — Но ведь наверняка что-то и рассекречено?
— Да, конечно. Мощный «выброс» произошел в начале 90-х годов. Научное начальство в тот момент маленько растерялось, некоторые и впрямь поверили, что власть меняется, и в этой суматохе кое-какие документы, в том числе — и некоторые разработки Оперативного управления Генштаба 40−41 годов, вылезли наружу. Как шило из мешка. Кроме того, существуют же и документы более низких уровней военной иерархии — окружные (фронтовые), армейские, корпусные
Возвращаясь к вопросу об источниках — документы западных военных округов за первое полугодие 1941 года были до последнего времени недоступны. Более того, было даже непонятно — где, в каком архиве их прячут. Дело в том, что в России существует как минимум два (не считая архивы ВМФ, архивы НКВД и внешней разведки) сугубо военных архива: государственный РГВА и ведомственный ЦАМО. Теоретически, документы между этими архивами разделены по временной отметке 22 июня 1941 года — то, что раньше, должно находиться в РГВА. Фактически же, почти все (без слова «почти» описать ситуацию в наших архивах невозможно) описи фондов РГВА заканчиваются декабрем 1940 г., а почти все описи ЦАМО начинаются с 22 июня (или даже значительно более поздних дат). Таким образом, наиболее значимый для понимания реальных военно-политических планов Сталина период первой половины 1941 г. выпадал полностью. И лишь в последние год-два ситуация стала меняться к лучшему.
«СП»: — Что именно и как теперь рассекретили?
— Начнем с Киевского ОВО. Это был самый мощный военный округ (по числу танков и дивизий превосходящий многие европейские армии того времени), и именно войскам развертываемого на его базе Юго-Западного фронта предстояло нанести удар на главном оперативном направлении Львов-Краков-Катовице. В описи дел КОВО за 1941 год напрочь отсутствует главный, Оперативный отдел. Т.е. вообще — ни одного дела, ни одного документа! Как такое может быть? Начальник Оперативного отдела (в 1941 году в этой должности нес службу будущий маршал, на тот момент — полковник, И.Х.Баграмян) в своих мемуарах пишет, что работа в оперотделе штаба округа кипела днем и ночью — где же вещественные следы этой работы?
Вторым по величине и значению был правый сосед Киевского округа, Западный ОВО. Дела Оперативного отдела штаба ЗапОВО за первое полугодие 1941 г. в описи дел присутствуют. Это — карты дислокации войск округа, схемы и описания укрепрайонов, карты и описания укрепрайонов на территории Восточной Пруссии и так называемого «генерал-губернаторства» (т.е. оккупированной Польши). Нет ни одного дела с документами о боевой подготовке войск, оперативными планами, материалами командно-штабных учений и «игр». В описи дел Оперативного отдела штаба Одесского военного округа обнаруживаются планы прикрытия отмобилизования и развертывания (представлены весьма подробно, до корпусов и УРов включительно), карта тыла округа, карты грунтовых дорог и прочая занимательная информация. И ни одного документа о том, какие же задачи должны были решать войска округа/фронта после своего отмобилизования и развертывания оперативных группировок…
Но и это еще не все. Синенькие штампики на последних листах описей молчаливо свидетельствуют о произведенном ВТОРИЧНОМ ЗАСЕКРЕЧИВАНИИ документов первой половины 1941 года! Так, по Управлению ВВС Киевского ОВО рассекречено 150 дел и засекречено (Акт № 704
«СП»: — То есть, в прошлом году были вторично засекречены архивные дела 41-го года? С какой целью?
— Большие архивные начальники не устают повторять, что никакого злого умысла в сохраняющемся по сей день засекречивании документов 41-го года не было и нет, и «не надо искать черную кошку в темной комнате». Имеют место лишь сугубо технические, организационные трудности: низкооплачиваемые девочки и предпенсионные тетеньки просто физически не успевают прошлепать штемпелем «рассекречено» миллионы архивных дел периода Великой Отечественной войны. И вот теперь мы видим, что высокопоставленные дяденьки нашли время и силы для того, чтобы просмотреть дела военных округов, оценить ситуацию, самые «неудобные» для репутации неизменно миролюбивого Советского Союза документы спрятать вовсе, всякий «порожняк» — торжественно рассекретить, кое-что оставить в описях ЦАМО, но под грифом «секретно».
Правда, «суровость российских законов смягчается их неисполнением» (хотя в данном случае о Законе и говорить-то не приходится). Так, в частности, рассекречена Директива НКО СССР № 503596 от 28 марта 1941 г., в которой разбирается ход проведения и итоги «полевой поездки штабов Ленинградского, Уральского и Орловского военных округов, в ходе которой отрабатывалась ФРОНТОВАЯ НАСТУПАТЕЛЬНАЯ ОПЕРАЦИЯ (так в документе — большими буквами) в условиях Карело-Финского театра». Какое отношение имеют Уральский и Орловский округа к карело-финскому театру военных действий? Самое прямое. В соответствии с планами вторжения в Финляндию («Записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба КА в ЦК ВКП (б) — И.В.Сталину и В.М.Молотову о Соображениях по развертыванию Вооруженных Сил Красной Армии на случай войны с Финляндией» № 103203 от 18 сентября 1940 г.) в состав Северо-Западного фронта, имевшего задачу «ударом главных сил вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии», включались четыре армии: две развертывались на базе войск и штабов Ленинградского ВО, 22-я Армия со штабом из состава штаба Уральского ВО и 20-я Армия со штабом из Орловского округа. Как видим, все сходится…
Вернемся, однако, к архивам. Возможность ошибок (т.е. рассекречивания документов, в которых можно будет обнаружить что-то важное) неизбежна. Могу предположить, что именно поэтому были выработаны универсальные контрмеры. А именно — 30 ноября 2009 г. в ЦАМО поступило следующее директивное указание:
«Прошу довести до непосредственных исполнителей поступившее в Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации указание начальника отдела руководства архивным делом в Вооруженных Силах Российской Федерации Управления делами Министерства обороны Российской Федерации о возможности ограничения доступа исследователей к несекретным архивным документам, содержащим сведения негативного характера (подчеркнуто мной — М.С.) о военнослужащих Вооруженных Сил (исх. № 205/6/2003 от 17 ноября 2009 года)…»
Каким образом, спросите вы, можно, оставаясь в рамках закона и конституционного порядка, ограничивать доступ исследователей к несекретным документам? Легко! Продолжим чтение сей замечательной бумаги:
«В соответствии со статьей 25 Федерального закона от 22 октября 2004 г. № 125-ФЗ „Об архивном деле в Российской Федерации“ ограничивается доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, создающие угрозу его жизни, на срок 75 лет со дня создания указанных документов».
«СП»: — А что понимается под семейной и личной тайной?
— То-то и оно, что законодатель этот принципиально важный вопрос не прояснил. В результате к категории «личная тайна» явочным порядком отнесены события и обстоятельства воинской, «государевой» службы. Т.е. если некий генерал всю жизнь ест казенный хлеб, то это так и должно быть; если он одним росчерком своего пера превращает тысячи молодых жизней в «потери личного состава», то это нормально, но если полвека спустя историк хочет увидеть документ, в котором генералу объявили выговор, то это уже «разглашение тайны личной жизни». Под таким «соусом» засекречивают дела, в которых упомянуты чрезвычайные происшествия; наглухо засекречены документы Особых Отделов, Военных трибуналов и Военной прокуратуры. «Тайна личной жизни священна!» Кто бы спорил, но немного странно, что об этом кричат политические наследники самого кровавого, самого бесчеловечного режима в истории России.
Есть такое хорошее выражение: «умному достаточно». Для разумного человека уже одного этого беззаконного засекречивания документов эпохи Великой Воины должно быть достаточно для того, чтобы понять: ОНИ знают, что скрывают. Что и зачем.
МНЕНИЕ ЮРИСТА
Дарья Назарова, сотрудник Института Развития Свободы Информации:
— В Центральном архиве Министерства обороны хранится большое количество документов времен Великой Отечественной войны. Одним из главных оснований, по которым ограничивается доступ исследователей, является ссылка на то, что документы содержат сведения, касающиеся личной и семейной тайны граждан. Вот свежий пример. В ноябре 2009 года в Центральном архиве Министерства обороны издано указание, в котором было сказано: ограничить доступ к несекретным архивным документам, содержащим негативные сведения о военнослужащих Вооруженных Сил РФ. Под эгидой личной и семейной тайны работникам архивов предлагалось ограничивать доступ исследователей к документам.
«СП»: — Как это можно оценивать с правовой точки зрения?
— Неоднозначно. Дело в том, что в настоящее время в Законе об архивном деле РФ есть норма, позволяющая ограничивать доступ к документам, которые содержат сведения, относящиеся к личной либо семейной тайне. Но самого понятия личной и семейной тайны в законодательстве либо судебной практике до сих пор не определено. Законодательных норм, регулирующих объем личной и семейной тайны, не установлено. Это, конечно, ведет к произвольному толкованию данных понятий. Это позволяет работникам архивов, органам власти подводить под данную категорию конфиденциальной информации неограниченный круг документов.
«СП»: — А как в этом случае надо поступать?
— На самом деле здесь нужно удерживать баланс между частными и публичными интересами. Есть Указ президента РФ от 1993 года «О дополнительных гарантиях прав граждан на информацию», в котором говорится, что нельзя ограничивать доступ к информации, которая представляет общественный интерес. Документы, которые находятся в архивах, даже в том случае, когда они относятся к личности конкретного гражданина, но проливают свет на какие-то исторические события, представляют все-таки общественный интерес. Такие документы не могут закрываться, и доступ исследователей к ним должен быть обеспечен.
«СП»: — Но, как говорится, в России страшны не законы, а практика их применения.
— Да, к сожалению на практике ситуация складывается по-иному. Еще одна проблема в доступе к архивным документам — это проблема необоснованного засекречивания отдельных документов. Существует Закон о гостайне, который предусматривает срок секретности для документов, а это тридцать лет. Если в исключительных случаях требуется продление этого срока, то в каждом случае они отдельно фиксируются.
«СП»: — Что же сейчас происходит с документами времен Великой Отечественной войны?
— Срок секретности этих документов, датируемых 1941−1945 годами, уже два раза должен был пройти. Но в Центральном архиве Министерства обороны, где их хранится особенно много, документы военного времени до сих пор находятся на секретном хранении.
«СП»: — Как это понимать? Наши власти так боятся правды о той войне?
— Это значит, что соответствующие государственные органы не исполняют своих обязанностей по снятию грифов секретности с разных документов. Например, в 2007 году министр обороны выпустил приказ, который предписывает рассекретить документы Красной Армии и ВМФ периода Великой Отечественной войны. Но процедура рассекречивания этих дел не проведена в полном объеме и до сих пор многие дела остаются засекреченными. И конечно, требует уточнения понятие личной и семейной тайны, которые сейчас в законе не определены. А ведь именно на этом основании во многих архивах неправомерно ограничивают доступ исследователей к очень многим документам.