Сахаров — водородная бомба для Союза

До краха страны он не дожил. Можно сказать, что потонул в водах обрушившегося цунамического обвала, попал в его водоворот и начал транслировать только инерцию потока, стягивающего в себя все вокруг. Был академик Сахаров разный, но, к сожалению, все сводилось, в конце концов, лишь к оружию разрушения. По большому счету это была история государственника, у которого пути с государством категорически разошлись. Они попросту перестали слышать и воспринимать друг друга.

Сахаров закрепился в качестве символа нового в противостоянии с «агрессивно-послушным большинством» (популярный в те годы термин историка Юрия Афанасьева). Того нового, которое, на самом деле, было обычным утопизмом, продолжением веры хоть в Царствие Божие на земле, хоть в светлый образ мирового коммунизма. Формы и оболочки этого утопизма всегда менялись.

Ум, честь, совесть, а по другую сторону — атавизм преступного прошлого, улюлюкающего, хлопающего, готового загубить и захлопать все, что угодно. Таким Сахарова и запомнили, таким и чтят. Пророк и толпа. Он мог бы стать созидателем и, на самом деле, повести людей к звездам и хозяйственному освоению Луны (о чем писал в своих статьях), но так получилось, что в том числе и с его именем связана одна из величайших трагедий в истории человечества. Он стал той самой водородной бомбой для Союза. Одной из многих.

«Этот дряхлый телом подвижник с лицом идиота властвовал над умами, приводил в восторг толпы, диктовал вождям, останавливал армии, готовил изъятие „красных мощей“ из Кремлевской стены», — так описал его Александр Проханов в книге «Последний солдат империи». И на самом деле, почитание Сахарова переходило практически в разряд религиозного культа, а сам он воспринимался в качестве пророка. В том числе, и своей внешностью: было и в ней особое предзнаменование грядущих катаклизмов.

Каждый второй скажет, что академик-вольнодумец был образцом безупречной личности, духовным авторитетом. Много возвышенных и хвалебных слов о нем можно услышать. Кумир поколения, герой перестройки. Сахаров стал символом веры. Что-то говорить против — практически святотатство, равносильное оправданию репрессий.

«За Сахаровым пошли, когда его не стало»

Все вспомнят заученное, что в конце 80-х он один выступил против того самого агрессивного большинства и сказал с большой трибуны под смешки и хлопки этой человеческой массы слово «правды» о советском присутствии в Афганистане. Скажут, что благодаря мужеству этого человека, были выведены оттуда войска и спасены многие жизни советских людей. Или не спасены…, но это уже другой вопрос.

Его победой стала смерть. Таков был общий вектор от водородной бомбы и до гибели большой страны. Знаковый характер сахаровской смерти, кстати, отмечает Анатолий Собчак в своей книге «Хождение во власть». Он писал, что «за Сахаровым пошли, когда его не стало». Собчак называет его «последним гражданским пророком», который «побеждает не борьбой, а собственной смертью. И за гробом пророка пошла вся Россия, шла вся страна». Его смерть на самом изломе большой страны воздвигла ему памятник и плотно закрепила образ мученика, страдальца, обретшего, благодаря своей настойчивости в борьбе, пророческий дар. Был ли Андрей Дмитриевич на самом деле пророком — большой вопрос, но его пророческий статус прочно закрепился в сознании многих.

Это была одна из знаковых смертей, череда которых сопровождала советские восьмидесятые: от «пятилетки больших похорон» до смерти мятежного академика.

Страна пошла за его гробом. Куда она зашла, мы в общих чертах знаем, как и о том, что уже в девяностые пришло на смену утопизму и мечтам…

Но может же быть не только романтико-утопической взгляд, но и прагматический. А что если в основе всех действий, поступков и высказываний — все та же извечная борьба за власть? Ведь тот же Сахаров принадлежал к элите советского общества, пусть и блудной, оступившейся, но его привилегированность никто и никогда не оспаривал. И ни он один, но очень многие знаменосцы новых реалий, были этими самыми советскими элитариями.

«И вот представитель высшей советской буржуазии предлагает отменить монополию на власть коммунистической аристократии. Для того, чтобы передать ее выборным представителям буржуазии. Себе и своим приятелям», — это герой Эдуарда Лимонова рассуждает по поводу речи Евгения Евтушенко на Съезде народных депутатов («Иностранец в смутное время»). За поэтом академик Сахаров предложил убрать из Конституции все статьи, мешающие наступлению свободного рынка…

«Господин академик Сахаров попал еще в юности в защищенную от внешнего мира атмосферу высокооцениваемых государством ученых-вундеркиндов: в жизнь спецпоселков, специнститутов»

«Давно, со времен Хрущева, эти люди каждый по-своему воюют за власть»", — отмечает Лимонов. И логика поступков проста: отобрать у коммунистов и передать представителям своего класса — «советской буржуазии знания». Сам Андрей Дмитриевич говорил, что в стране существует «государственный капитализм с партийно-государственной монополией». Убрать ненавистную монополию и в сухом остатке должен остаться тот самый капитализм или некий гибрид его с элементами социализма.

Именно на примере Евтушенко и Сахарова Лимонов пишет о попытках буржуазии вернуть себе власть в стране, она «зубами и когтями рвет глотки за власть». Причем, придя к власти, этот класс будет еще более безжалостный к народу. Его цель — власть, собственность и свободный рынок, а там «будь что будет». Будет радикальный эксперимент, который переплюнет насильственную коллективизацию, а «платить за новый эксперимент будет народ». Обо всем этом Эдуард Лимонов сказал еще в 1990 году.

По поводу Сахарова он писал, что его классовое сознание горело ярко и сильно, так оно было сформировано: «Господин академик Сахаров попал еще в юности в защищенную от внешнего мира атмосферу высокооцениваемых государством ученых-вундеркиндов: в жизнь спецпоселков, специнститутов». Лимонов отмечает его твердый характер: «Однажды взбунтовавшись, он не успокоился, не вернулся на службу к партократии. Последовательный, он выражает интересы своего класса».

«Сахаров был бы врагом Ганди»

Наблюдая по телевизионной трансляции за церемонией похорон академика, лимоновский герой протестует против сравнения Сахарова с Ганди и Львом Толстым. По его мнению «Сахаров был бы врагом Ганди», ведь в своей деятельности он был полной противоположностью: добивался разрушения «советского многонационального государства», был последовательным «сторонником одностороннего разоружения Советского Союза». Сахаровская деятельность была «антинародной» и «направлена на разрушение сложившегося при коммунистическом абсолютизме относительного равенства». И все ради защиты интересов «своего класса — буржуазии».

Лимонов называет его «сумасшедшим ученым» — Франкенштейном. Через эту призму и сахаровская мотивация в принципе понятна: месть правящему советскому классу за то, что вынудил приложить руку к созданию бомбы. Так он искупал свою вину и свое причастие к смертоносному. Тоже форма мести.

Кстати, в семейном союзе Сахарова с Еленой Боннэр — дочерью «репрессированного в эпоху Сталина Секретаря Компартии Армении» в лимоновской книге усматривается особый символизм: «Союз третьего сословия, рвущегося к власти» и «стремящийся отомстить за отцов и дедов». Мстительность была могучей движущейся силой того времени, пробуждают ее заново и в наши дни.

Можно ли в этом аспекте говорить об Андрее Дмитриевиче, как о совести нации и только лишь в превосходных степенях в силу привычки? Или он был одним из «молотков» класса советской буржуазии, которая пробивала себе дорогу к вершинам власти. Хотела подверстать под себя всю страну, в которой невозможно жить без свободного рынка, без частной собственности…

Два важнейших момента для понимания роли в распадных событиях академика Андрея Дмитриевича Сахарова: его высказывания о советских войсках в Афганистане с использованием информации, взятой из западных СМИ, а также знаменитая речь на первом съезде народных депутатов СССР в июне 1989 году.

С трибуны съезда он говорил о надвигающейся катастрофе, представил свои весьма абстрактные рецепты во спасение. Под итог выступления потребовал отозвать советского посла из Китая в знак протеста против событий на площади Тяньаньмэнь. Студенты, организовавшие там протестное стояние, хотели ускорения реформ и чего-то похожего на горбачевскую перестройку. В результате Советский Союз обвалился по худшему из возможных сценариев, а Китай устоял от соблазна падения в пропасть. Сейчас уже можно делать какие-то выводы на этот счет.

Андрей Сахаров — классический советский утопист и идеалист

Сахаров — «совесть нации» утверждал о расстрелах окруженных советских солдат в Афгане, чтобы те не сдались в плен. Образ заградотрядов, который до сих пор является непременным атрибутом разговоров о Великой Отечественной войне, перенес на современность всего то. Говорил про войну на уничтожение целого народа, про афганских партизан, защищавших независимость своей родины. После подобное мы слышали уже в девяностые о чеченских борцах за независимость, потом для кого-то украинский майдан со всеми вытекающими из него «свободолюбцами» становились символами, противостоящими нашему тотальному угнетению и порабощению всего хорошего…

Его «правда», над которой смеялись и негодовали, приходила посредством сарафанной почты: где-то, откуда-то, из западной печати, а она, как известно, не врет. Авторитет этого информационного канала был незыблем, не то, что у советских газет, их то не полагалось читать ни в какое время суток… Сахаров обманывался, заблуждался или стал заложником того образа мыслей и жизни, в который в одно время страстно окунулся, взыскуя пророческого статуса, от которого недалеко и до юродства? Боролся долгие годы с чудовищами, но и сам же их порождал, так повелось от водородной бомбы. Потом принял деятельное участие в создании иной «бомбы», которая по кирпичику разнесла Союз.

Кстати, тот сюжет знаменитого выступления на съезде в 1989 году очень символичен. Пророк и толпа. Потом ее стали называть тупым или агрессивным большинством, быдлом. Смеющаяся, улюлюкающая, хлопающая, пытающаяся всеми силами перекрыть «голос совести», как рык приближающейся диктатуры. В том числе этот эпизод также подвел итог стране, после у нее не осталось морального права. «Грех» этот можно было смыть только покаянием и распадом, самоликвидацией. С другой стороны, так возникал отечественный постмодерн: излом выверт реальности, который заражал все вокруг. Возникал благими намерениями, преисполненный моральным правом и даже его диктатом.

В какой-то мере Сахаров, что патриарх Никон. И советская перестройка была попыткой избавления от отечественного двуперстия с выходом на вселенские перспективы, а для этого нужна вся пятерня, занесенная для рукопожатия (отсюда и новый раскол). Третьему не быть. Потому как за этой гранью — конец всему — ядерный апокалипсис, как неумолимая и грозная перспектива, формирующая новое мышление. Оно, как бункер спасения во время конца света, кто не обзавелся им, то извините. С этим пятиперстием, идеализмом страна входила в большой мир, теперь уже надеясь если не возглавить его, то найти там свое достойное место. При этом, начиная с окраин и периферий, уже горели «раскольничьи» скиты. Многим было не по пути, но что поделаешь, ведь жертвы воспринимались вполне объяснимыми и во благо.

Андрей Сахаров — классический советский утопист и идеалист. Сама эпоха перестройки, одним из символов которой он стал, явила всплеск утопических настроений. От генсека до простого рабочего — все жаждали все вокруг переделать и направить к лучшему. Мало того, у многих был свой рецепт-проект свершений и коренных преобразований. Самый простой — сбросить оковы прошлого. До основания, в ускоренном режиме, и понесется душа в рай…