Темы, поднятые 20 лет назад, актуальны и сегодня

Летом 2001 года главным редактором «Литгазеты» стал Юрий Поляков. И сразу заказал мне статью о том, на каких принципах могло бы объединиться писательское сообщество. Эта статья была опубликована в июле 2001-го, 20 лет назад, но сегодня, когда создана Ассоциация писателей, становится весьма злободневной и полезной.

Чтоб не пропасть поодиночке

Можно ли возродить сообщество писателей?

«Поэт в России больше, чем поэт» — эти крылатые слова Евтушенко как бы закрепляют особую роль отечественной словесности не только в культуре, но и в истории нашей страны. Что бы ни говорили нам о западных стандартах, их применение в России ущербно и невозможно. На этот счёт показательны недавние телевизионные назидания бывшей советской, а ныне зарубежной писательницы, которая после бестактной и неправдоподобной байки о бомже, валяющемся на Красной площади, объявила красневшему от чувства неловкости ведущему, что творческие союзы не нужны вовсе. Что на Западе писатель — это обычный надомник, потрафляющий вкусам публики.

Думаю, впрочем, что и на Западе в писательском мире всё устроено не так примитивно. Особенно если вспомнить французскую литературную атмосферу XIX века, блестяще описанную в «Дневнике» братьев Гонкур. Но уж что касается России, то у нас писатель никогда не был уединённым надомником, активно проявляя себя на общественном поприще, — в ладу или в споре с себе подобными. А потому писательское сообщество неизменно выступало в качестве очень мощной духовной силы, влиявшей на судьбы отечества.

Хрестоматийным примером этого служат дискуссии западников и славянофилов, великих спорщиков, вошедших в историю, взявшись за руки. Да и вообще, мировой взлёт русской литературы XIX века базировался на фундаменте обширной, неоднородной, конфликтной, но всё-таки единой литературной среды.

Не в чистом поле выросли наши гении, а на духовной ниве, удобренной поколениями и известных писателей, и тех, чьи имена сегодня можно найти лишь в литературных энциклопедиях. Такой же горячей, раскалённой, но пять-таки единой была писательская атмосфера начала XX века, давшая миру новую плеяду русских литературных гениев. А когда осядет пыль нашей переходной эпохи, из исторических далей предстанет великой и советской литература, потому что она дала такие вершины (как «Тихий Дон»), которые возвысились над идеологическими и социальными потрясениями века.

Да, советский период в истории писательского сообщества неоднозначен, насыщен драматизмом. Однако он отчётливо подтвердил отечественную тенденцию: все правители России — каждый на свой манер! — активно использовали такую мощную духовную силу, как писательское сообщество, в целях укрепления и возвеличивания государства.

Но в самом конце XX столетия интеллигенцию, и прежде всего писателей, вновь втянули в политическую борьбу, и именно с распрей в их среде начался разрушительный этап перестройки. Итогом этих распрей стал глубокий раскол в среде интеллигенции, а писательское сообщество раскололось на части и практически исчезло с публичной арены, погрязнув в меркантильных склоках, перестав играть заметную общественную роль. Это пагубно отражается и на самой литературе — какие у неё сегодня вершины? Чьи «раскрученные» имена переживут наше смутное время?

Но ещё пагубнее этот раскол сказывается на общей ситуации в стране. Президент Путин, ставящий своей целью консолидацию общества, видимо ещё не осознаёт, что осуществление этой задачи невозможно без преодоления раскола в среде интеллигенции.

Власть не чувствует, не догадывается, что именно этот раскол сегодня не позволяет достичь консенсуса в отношении к чеченскому конфликту, в подходах к экономической стратегии, по земельному и другим судьбоносным государственным вопросам. В Кремле, где неплохо освоили пожарные методы тушения различных общественно-политических скандалов, однако мало внимания уделяют стратегии, не хотят понимать, что без преодоления раскола интеллектуальной элиты не закончатся великие российские потрясения.

Как-то я говорил об этом с чиновником весьма высокого ранга. И услышал нечто удивительное: да ведь писатель сегодня никакой роли не играет, какое имеет значение, что там у них происходит…

Между прочим, сказано верно. И лишь то вызывает недоумение, что власть совсем не озабочена таким катастрофическим для общества положением вещей. Но вопреки близорукости власти, проблема преодоления раскола интеллигенции в действительности стала задачей национального масштаба, одним из непременных условий консолидации общества.

Вопрос лишь в том, как понимать само преодоление раскола. В демократическом обществе единомыслие, простите за тавтологию, немыслимо, а интеллигенция даже в тоталитарные времена не была монолитной и до скончания века будет склонна к групповщине, одной из форм своего существования. Поэтому речь не может идти о каком-то мифическом идейном единстве. Нужен новый неписаный общественный договор, который в условиях демократической России заменил бы прежний партийный диктат и воссоздал бы единое писательское сообщество на основах, схожих с благодатной дискуссионной атмосферой XIX века.

С чего начался глубокий раскол в литературной среде?

Как ни печально, его «забойщиком» выступила «Литгазета», полностью попавшая в руки «прорабов перестройки» и наотрез отказавшаяся печатать их оппонентов. Дело дошло до того, что секретариат СП СССР, стремясь обеспечить гласность, провозглашённую перестройкой, вынужден был создать вторую, альтернативную литературную газету под названием «День», которой вменялось публиковать всех писателей, без деления на так называемых демократов и патриотов. Её редактором назначили Александра Проханова.

Почему Проханова? Возможно, кто-то забыл, а кто-то не знает, что в 70−80-е годы, когда отголосками продолжалась полемика меду «Новым миром» и «Октябрём», Проханов искал компромиссный «третий путь», объединяя тогдашних «сорокалетних» — целую плеяду талантливых и относительно молодых по тем временам литераторов. Именно тот, совсем другой по сравнению с сегодняшним, радикальным, Проханов считался наиболее компромиссной фигурой, способной противостоять расколу.

Но события пошли по иной колее. Пользуясь могучей поддержкой Агитпропа ЦК, «прорабы» усиливали раскол, который формально был закреплён сразу после августовского путча 1991 года, когда в СП СССР произошёл переворот. На его поверхности лежали идеологические мотивы, что между прочим, тоже не украшает его организаторов. Но в действительности крутое размежевание лишь приоткрывало примитивную драку за жизненные блага…

Увы, в те переломные дни наружу цинично вылезло то, что все советские годы потаённо лежало в основе писательских раздоров: литераторов раздирала борьба за близость к власти. При Сталине эта борьба в буквальном смысле шла не на жизнь, а на смерть. Но позднее выродилась в банальную схватку за привилегии. Так было, в частности, в период противостояния «Нового мира» и «Октября», которое пытались уподобить отзвукам дискуссий западников и славянофилов. Но это формальное сходство, поскольку главным действующим лицом противостояния оказалась сама власть, чего не было в XIX веке. Хотя историческая правда сопутствовала Твардовскому, сторонники Кочетова благодаря связям в Политбюро сумели затормозить общественный прогресс и остаться на секретарских высотах, дававших практические выгоды. Но в этой связи небезынтересно оценить позицию партийных властей.

Конечно, ЦК был на стороне «Октября». Но в целом партийную политику в этом вопросе можно было выразить формулой «60 на 40». То есть 60 процентов в пользу «Октября» и 40 — за «Новый мир». Возможно, «65 на 35». Не исключено, «70 на 30», не в этом суть. А в том, что опытные партийные идеологи, активно поддерживая консерваторов, не душили насмерть прогрессивную интеллигенцию. Её не изгнали из общественной жизни, не замалчивали, а публичная критика и цензурные притеснения лишь укрепляли её авторитет. Более того, Твардовский оставался членом ЦРК, депутатом Верховного Совета, очень значимой общественной фигурой. Наверху понимали, что в государстве, как говорится, все могут пригодиться. И новомирцы, их идейные потомки действительно очень пригодились в период перестройки. Иными словами, как бы ни оценивать идеологическую составляющую тех лет, политика «60 на 40» (или «70 на 30») была прагматичной и мудрой.

К сожалению, в ельцинский период борьба новоявленных западников и славянофилов приобрела иной характер. Победители решили не оставлять оппонентам, а точнее, конкурентам, шансов на выживание. И оказалось, что в «демократическом» рыночном обществе возможны методы ничуть не «гуманнее» сталинских репрессий. «Патриотов» изгнали из СМИ основного потока, с телевидения, их имена целенаправленно замалчивали. (Любопытно, в те годы часто цитировали строчку «Добро должно быть с кулаками», но никогда не упоминали, что она принадлежит Куняеву.) Более того, откровенно был взят курс на то, чтобы полностью лишить оппонентов средств к существованию. В первой половине 90-х преждевременные смерти и даже самоубийства от безденежья стали печальной приметой «патриотической» ветви творческой интеллигенции.

Даже в годы приснопамятной борьбы с космополитами такого не было. Вспоминаю в этой связи рассказ известинца Евгения Рубина, которому в 1949 году запретили печататься. Но он продолжал писать спортивные заметки, а подписывали их другие известинцы — русские, армяне, татары. И гонорар отдавали Рубину. И все понимали, что происходит, и помогали попавшим в беду. Нечто подобное происходило в США времени маккартизма. Печально знаменитые «голливудские списки» заподозренных в красных симпатиях вышвырнули на улицу много талантливых сценаристов. Но уволенные продолжали писать под псевдонимами, что позволило им пережить лихие годы.

Только уникально свирепая по отношению к своим собратьям бывшая советская творческая интеллигенция в лице её «демократических» представителей насмерть душила безденежьем конкурентов.

Однако справедливость требует сказать и о другом. Если бы политическая ситуация тех лет зеркально перевернулась и победителями вышли патриоты, всё сказанное повторилось бы с абсолютной точностью: насмерть стали бы душить «демократов». Потому что речь идёт о свойстве советской творческой интеллигенции как таковой, ибо все её лидеры — и правые, и левые — вышли вовсе не из гоголевской «Шинели», а из 10-го подъезда Старой площади, где размещался Агитпроп. (мелкая, но любопытная свежая подробность: когда недавно отмечали 90-летие со дня рождения Георгия Маркова, А. Ларионов отказался предоставить слово Ю. Суровцеву.)

Виновата в происходившем была прежде всего ельцинская власть, даже не задумывавшаяся над тем, какая поистине историческая драма разворачивается в среде интеллигенции. Громкий политический лозунг о разгосударствлении вовсе не коснулся сферы культуры — в том смысле, что решающим фактором творческого и соответственно материального успеха осталась близость художника к власти. Причём ситуация резко усугубилась, поскольку сама власть перестала это понимать, отказалась от проведения своей политики в сфере культуры и позволила отдельным группам интеллигенции безудержно эксплуатировать себя, уничтожив понятие творческой конкуренции, санкционировав монополизм с «чёрными списками» на ТВ, и прочая.

Увы, ельцинская безответственность по отношению к интеллигенции сохраняется по сей день. И это вызывает по меньшей мере изумление. Потому что Путин в политической и общественной сферах твёрдо придерживается рационального, истинно государственного принципа, аналогичного формуле «60 на 40». И только в сфере культуры всё осталось по-елицински, о чём, кстати, свидетельствует и недавнее вручение в Кремле Госпремий. Те, кто готовило для президента выступление, погорячились. Вписав в него слова о терпимости творческой интеллигенции, которые режут слух своей неправдой, фальшью.

Разумеется, процессы, идущие в нашем культурном слое, несводимы к проблемам мирского бытия. На высотах духа по-прежнему веют могучие интеллектуальные ветры, и вековые идейные споры продолжают наполнять паруса истории. Особенно отчётливо они проявляются в незавершённом противостоянии умозрений двух великих россиян — Солженицына и Сахарова. Противостоянии, которое вновь заводит пружину извечных российских литературно-общественных борений, по крупному счёту благодатных и живительных.

На пике противоборства перестроечных лет, когда Сахаров прилетел в Вашингтон, однако не счёл нужным посетить соседний штат Вермонт, где жил Солженицын, мы по советским стандартам считали, что символическая «невстреча» великих соотечественников — дело поправимое. И когда они всё-таки встретятся, в стране начнётся консолидация. Но сегодня, обогащённые опытом демократии, мы понимаем, что их примиряющее рукопожатие было бы, во-первых, невозможно, а во-вторых, вовсе не стало бы условием консолидации общества. Наоборот, признаком консолидации могла бы стать публичная, открытая, полемика между ними по жгучим проблемам самоопределения России.

Но вместо открытой полемики, которая в России традиционно велась прежде всего в рамках писательского сообщества, мы видим нечто совсем иное. И не случайно даже президент Путин оказался в щекотливом положении. Когда его, ещё в ранге премьера, привезли на встречу с членами ПЕН-клуба, это вызвало негодование у большого числа писателей. Если сегодня президент приедет к писателям-патриотам, это вполне оправданно вызовет не меньшее раздражение у либеральной интеллигенции.

Поразительно: в политическом слое Путин свободно общается и с коммунистами, и с либералами, это не только не вызывает ни у кого разочарования, а наоборот, всеми принимается с одобрением. Но применительно к писательскому сообществу — всё наоборот! В результате президент вынужден вообще отказаться от взаимодействия с литературной общественностью, которая по-прежнему охватывает огромное, хотя и разнополярное, разобщающее влияние на народ. А само писательское сообщество перестало существовать как самостоятельная величина, большинство писателей — и правых, и левых — влачат жалкое существование, авторитет литературы упал.

Выигрывают от этого лишь дюжина «раскрученных» на ТВ индивидуумов и «секретарская бюрократия» — штатные аппараты размножившихся союзов писателей, в чьих руках оказались осколки бывшей собственности СП СССР. А потому воссоздание единого писательского сообщества по типу других творческих союзов — на сугубо профессиональной основе — невозможно. И это должно серьёзно беспокоить власть, поскольку деградация в очень важном культурном слое будет продолжаться, что повлечёт за собой общее увядание российской интеллигенции и помешает консолидации общества.

Сегодня можно уверенно говорить о том, что преодоление раскола зависит прежде всего от политической воли власти, ибо небольшие по численности, но влиятельные группы интеллигенции заинтересованы в сохранении нынешних раздоров. И само преодоление раскола должно заключаться не в примирении по принципу «Ребята, давайте жить дружно!», что невозможно и вредно по существу, а в предоставлении им примерно равных («60 на 40» или «70 на 30») возможностей для публичного изложения своих позиций в СМИ основного потока и на ТВ, что соответствует нормам демократии.

Если власть провозгласила свою равноудалённость от олигархов, то ей сам Бог велел быть равноудалённой и от соперничающих групп интеллигенции. В этом случае их противостояние перейдёт из разряда изнурительной подковёрной борьбы за близость к власти в категорию свободных и плодотворных дискуссий о судьбах Отечества.

Такой подход был бы очень логичен для нынешнего Кремля: власть создаёт правила «игры» — и равноудаляется.

Что же касается писательского случая, то можно предположить не бесспорный, но достойный обсуждения вариант. В рапповские времена литературной раздробленности Сталин из тоталитарных соображений создал единый идеологический Союз писателей, который демонстрировал писательское единомыслие. В теперешние времена литературной раздробленности власть тоже могла бы инициировать создание единого Союза писателей — но не идеологизированного, а сугубо профессионального. И не для выражения единомыслия, а наоборот, как влиятельнейшую «площадку» для дискуссий. Такой союз можно было бы подкрепить преференциями в виде отчислений от издания книг, другими финансовыми подпорками, а также пропагандистской поддержкой государства. Такому союзу, где без ущерба для свободы творчества и групповых связей объединились бы литераторы, удалось бы на всех уровнях власти отстаивать профессиональные интересы писательского сообщества. С другой стороны, с таким союзом власть и лично президент могли бы успешно взаимодействовать в рамках общенационального консенсуса.

Кстати, похожие процессы идут в журналистской среде, где нынешний ультралиберальный союз монополизировал мнение журналистского сообщества и тем самым взывал к жизни появление Медиа-союза. На подобной основе в рамках судебной реформы создаётся новая концепция единого адвокатского сообщества, позволяющая преодолеть яростную схватку конкурирующих адвокатских групп. Наконец, писатели не могут безучастно относиться к созданию единого союза книгоиздателей. Увы, раздробленное писательское сообщество не в состоянии защитить профессиональные права литераторов.

И ещё одно, очень важное. Суть проекта закона, который кратко называют «Законом о культуре» и обкатывают сейчас в Госдуме, заключается в том, чтобы свести практически к нулю роль творческих союзов и оставить писателя один на один с чиновником. Нынешние разрозненные и малоавторитетные писательские союзы не могут отвести эту очень серьёзную угрозу, нависшую над всеми литераторами.

Мне представляется, что вовсе неспроста из писательской памяти, а тем более из мемуаров сегодня выпал очень интересный наровчатовский период «Нового мира» — середина и конец 70-х. Кого печатал в те годы «Новый мир»? Разнообразие имён вдохновляет: Бакланов и Бондарев, Ахмадулина и Глушкова, Евтушенко и Ю. Кузнецов, Слуцкий и Кунаев, Вознесенский и А. Софронов… увы, сегодня такие истинно литературные, а не групповые критерии не в чести, потому-то незаслуженно забыт прекрасный поэт и редактор Сергей Наровчатов. Сегодня, пользуясь полнейшей неосведомлённостью президентской команды о реальных процессах, идущих в литературно-общественной среде, те, кто был близок к власти при Ельцине, пытаются углубить раскол интеллигенции, дабы сохранить свои привилегии.

В результате разговоры о консолидации общества постепенно вырождаются в заурядную пиаровскую акцию. И как было в советские времена, служат лишь пропагандистским самоубаюкиванием, что очень опасно для власти — неужели забыли печальный опыт КПСС, которая ехала на пропагандистских сказках. Как на салазках, и в одночасье канула в Лету?

На деле, в реальной жизни ситуация, которую Солженицын обозначил как «два народа в одном», продолжает накаляться. И не последнюю роль в этом играет раскол литературной среды.

В Кремле президент Путин вручал Государственные премии Владимиру Войновичу и другим литераторам либерального направления, причём представителей патриотической ветви нашей культуры не было на церемонии даже среди приглашённых — во всяком случае, по ТВ не мелькнуло ни одного знакомого лица. А в тот же самый день, в небольшом среднерусском городке, где я живу, очень воодушевлённо прошёл литературный вечер, приехавшей из Москвы Нины Карташевой. И за этим вроде бы несущественным для власти сопоставлением на самом деле встаёт тревожная ситуация «двух народов в одном», не позволяющая президенту, как в случае с гимном России, говорить: «мы с народом…»

А деятель из президентской администрации равнодушно говорит: писатели сегодня никакой роли не играют… да, не играют — в пределах Садового кольца, где чиновничий забор выше президентской колокольни. Но в низах жизни многое иначе. И раскол интеллигенции, препятствующий консолидации общества, может стать катализатором такого пожара, что его не под силу будет потушить даже кремлёвским «пожарным».

Р.S. 14 января 2017 г. я опубликовал в фейсбуке заметку под названием «НАЛОГ НА ПИСАТЕЛЕЙ», которая дополняет статью.

«В середине XIX века в Америке необычайную популярность приобрели французские альковные романы, заполнившие книжный рынок. Тогдашние издатели уповали на переводные книги, которые раскупали лучше, чем произведения отечественных литераторов. И Конгресс в три (!) дня принял специальный закон, по которому вся художественная переводная литература облагалась солидным дополнительным налогом. Впрочем, это был не налог, а просто надбавка к цене, потому что средства шли не в казну, а в фонд помощи отечественным писателям. Это была как бы специальная наценка. Именно на ней взросло поколение американских писателей времён Драйзера».

Этот пример очень соответствует нашим сегодняшним реалиям. Почему бы Правительству не принять такое решение — тем более создана Ассоциация писателей, которая может распоряжаться этими средствами. Это, повторюсь, не налог, тут и решение Думы не требуется. Это, в частности, важно, чтобы поколения наших детей не взрастали на зарубежных бестселлерах, успех которым обеспечивает бешеная реклама.

В 1992 году я наивно написал об этом в правительство Гайдара и получил формальную отписку, кстати, мною сохранённую. Но сейчас другие времена. И Ассоциация писателей могла бы по-крупному поставить этот вопрос, который находится НАД различными идейными и эстетическими страстями, объединяя все союзы писателей.