Дмитрий Катаев: как Москва существовала в краткий период демократии

Продолжая серию материалов «СП» об истории честных выборов в России, обозреватель издания побеседовал с главой общественного объединения «Жилищная солидарность» Дмитрием Катаевым. Дмитрий Иванович был депутатом Моссовета в 1990−93 годах, а позже, в 1993—2005 гг. — депутатом Мосгордумы. В первой части своего интервью Катаев рассказал, как кабинетный ученый, далёкий от политики, за полтора года освоил ремесло политтехнолога и стал одним из городских парламентариев:

«СП»: — Как вы попали в политику и стали депутатом Моссовета?

— Годы, когда я занялся общественной работой — 1989−90-е — были вообще примечательны. Тогда многие люди увлеклись политикой. Я до этого 30 лет проработал на химическом факультете МГУ — окончил его в 1959 году и практически оттуда не уходил. Политикой в традиционном смысле не занимался. Как большинство интеллигенции — ограничивался самиздатом и трёпом на кухне. Про диссидентов, естественно, слышал, но — может быть, по слабости характера, не мне судить — я как-то считал, что эффект от их деятельности не оправдывает тех жертв, которые приносят они и их семьи. Наверное, я был неправ… Может быть, это было просто такое самооправдание. Но я этим, так или иначе, не занимался.

Но вот стала подниматься эта волна — и я подключился. Тогда как раз академика Сахарова отказались выдвинуть на Съезд народных депутатов от Академии наук СССР, в результате начались протестные митинги общественности, возник клуб избирателей Академии наук. А я, работая в университете, был к этому довольно близок, контакты имелись — и я узнал об этом. Поучаствовал. Помню, был митинг у здания Президиума АН СССР в январе — холодрыга была страшная. Познакомился там с кем-то; к тому времени они уже вели такие квазитеоретические семинары, каким-то образом получали залы. Причем бесплатно, тогда это было проще.

Короче говоря, я поучаствовал в этих семинарах, и потом у нас на химфаке — а это был, надо сказать, один из самых демократических факультетов в университете — существовала газета, не контролируемая парткомом на тот момент. Газета висела на общедоступном месте, так что весь факультет её видел. И я сделал несколько публикаций в этой газете о семинарах в Академии; неожиданно это возымело некоторый эффект.

Надо сказать, для меня это и был некий шаг — так сказать, я «встал во весь рост», «засветился». Меня стали расспрашивать, а я, почувствовав востребованность, продолжал выдавать информацию. И, собственно, этим всё и ограничивалось, пока не случился очень интересный момент.

Перед выборами Съезда народных депутатов в каждом районе проходили собрания избирателей. Очень интересная вещь. С одной стороны, это было поручено райкомам; с другой стороны, это делалось абсолютно добросовестно. И вот на дверях своего дома я вижу, что в нашем микрорайоне (я жил тогда на Ломоносовском проспекте) проводится собрание избирателей микрорайона. Это было в здании около метро, там некая строительная организация.

Прихожу — зал полон (сейчас попробуй собери такую аудиторию!).

«СП»: — Ну, ведь и сейчас общественные слушания собирают довольно много человек…

— Всё равно — не те масштабы. Да и на многих слушаниях сейчас полупустые залы…

Так вот, начали выдвигать кандидатов — а уже существовали какие-то инициативные группы. Фамилии зазвучали — Сахаров, Ельцин, потом Крутов — телекомментатор, а не нынешний депутат. Илья Заславский и Владимир Познер. И выступления из зала. Кто-то их очень коротко охарактеризовал, и пошли реплики — в основном, общие слова: «Мы за демократию» и так далее. Другой выступает, третий — становится немножко скучно.

Я тогда разозлился и, когда подошла моя очередь выступать, сказал так: «Я, если меня изберут на этом общем собрании, буду голосовать за Сахарова, за Ельцына. И ещё, говорю, мне очень симпатична активная жизненная позиция инвалида Ильи Заславского!». Бурные аплодисменты собрания, и тут же перелом настроения всего зала. И после собрания мне говорят, что, поскольку я выступил первым (а там голосовали за позицию каждого выступающего), я набрал наибольшее число голосов и назначаюсь руководителем инициативной группы избирателей микрорайона, которая и пойдет на это собрание избирателей.

Ну, ладно. В инициативную группу вошли те, кто набрал также максимальное, после меня, количество голосов. Всё было свободно, вот такие были времена: власти, по-видимому, совершенно растерявшись, отпустили вожжи, но какие-то свои организационные функции продолжали выполнять.

А как раз в этот момент на работе я, в некотором смысле, оказался не то чтобы не у дел, но повседневной напряженной работы не было, её можно было немножко забросить. Может, поэтому я оказался более активным и стал одним из ближайших сподвижников, руководителем штаба Заславского. Штаб был довольно широкий, неопределенного состава.

Атмосфера была очень интересная. К примеру, как прошли первые заседания предвыборного штаба, пошла листовочная кампания. И ни один институт не отказывал размножить листовки на своем ксероксе. А ведь буквально пару месяцев до того был снят запрет на доступ к множительной технике. И ещё что было интересно для тогдашней атмосферы — не срывали листовки. Сорвать чужую листовку или наклеить на нее свою, как нередко сейчас делается, считалось моветоном. Когда такие случаи появлялись, между двумя соперничающими группировками начинались конфликты. «Вы заклеили?» — «Нет, что вы, это не мы, это распространители, самодеятельность, мы им скажем!..» Эта этика возникла моментально; её ненадолго хватило, но тогда она была.

А мы провели работу — наш клуб избирателей АН взял в свои руки работу по Октябрьскому району. Октябрьский тогдашний район простирался от нынешней Большой Якиманки и вдоль Ленинского проспекта — достаточно далеко. Ломоносовский проспект точно туда входил. Этот район и был нашим избирательным округом. Надо сказать, что с другими округами мы контачили мало; но со штабом Ельцына мы общались довольно много. Тогда он баллотировался в Свердловске, но штаб его располагался в Москве, в Госстрое.

Был эпизод один, когда я случайно узнал, что Ельцын в Институте стали и сплавов будет проводить свою встречу с избирателями. Я позвонил в штаб Ельцына, сказал, что представляю группу избирателей своего микрорайона — и мне назначают встречу прямо у входа в зал. Не помню, с кем я разговаривал — то ли с Музыкантским, то ли с другим его ближайшим помощником. Мне лично передали билеты, наша группа прошла на это заседание, которое продолжалось целых 4 часа.

Надо сказать, что Ельцын мне тогда очень понравился. Молодой, энергичный, говорил без бумажки, как вся тогдашняя «новая волна». Ответы на массу вопросов, тут же выяснилось, что то ли у него, то ли у жены был день рождения… Обстановка была очень неофициальная, залу Ельцин очень понравился. Но уже тогда он, конечно, был прирожденным вождём. Залом он умел владеть в совершенстве — хотя его никто этому не учил.

«СП»: — Избирательные штабы — получается, вы и были тогдашними политтехнологами?

— Можно, наверное, сказать и так. Да, придумывали иногда интересные приёмы. Например, тогда кандидаты регулярно встречались с избирателями. Все очень плотно расписывали эти встречи — раза два в неделю, как минимум. И кандидаты очень увлекались этими встречами. Но в какой-то момент интерес к встречам стал слабеть. Потому что в прессе много всего говорилось… На первые встречи приходил не очень большие, но полные залы. Потом прошли месяц или два, и уже приходят 20 человек…

И я Заславскому тогда говорю — Илья Иосифович, что вы считаете главным в подготовке к выборам? — Встречи с избирателями, говорит, конечно. — А вы подумайте: на встречу приходит 20 человек; ну, они расскажут кому-то, в результате эффект будет на 40 человек. А главное — телевизионные дебаты, потому что их будут смотреть все. А их тогда действительно смотрели все: по крайней мере, свой район смотрел кандидата почти полностью.

И стали мы готовиться к этим дебатам. Буквально репетировать, прорабатывать вопросы. Для меня всегда главным было, чтобы была конкретика, чтобы это были не общие фразы, а какие-то четкие реальные предложения. Тогда, конечно, «реальные» значило несколько не то, что сейчас… И это реальное было в каком-то смысле общими фразами. И всё же… У Заславского, отметим, была своя программа для инвалидов — они нас поддерживали.

Ещё одно я считаю личным успехом — листовки листовками, но очень важную роль играли плакаты. Каждому кандидату определенное количество их печатали за государственный счет.

«СП»: — Господдержка?

— Да, была такая господдержка, одинаковая для всех. Но плакаты готовили сами. Это было важно, потому что они везде висели. Не помню точно текста, но помню идею. Я Заславскому тогда настойчиво посоветовал выбрать ту фотографию, где он выходит из подъезда своего дома, держит за ручку маленькую дочку — ей тогда года 3—4 было на этом снимке. Во-первых, она теплая, семейная; а кроме всего прочего, когда говорили «инвалид», люди не очень представляли себе, насколько он инвалид — стоит ли за него голосовать, может, он недееспособен? А тут видно, что вот и дочка есть, и всё нормально. Мне кажется, плакаты тоже сработали.

А главное, конечно — сработало тогдашнее настроение. Заславский был единственным демократическим кандидатом в округе, и он прошел в первом туре. Ну, все мы в последнюю ночь побегали с теми же плакатами, конечно — тогда разрешалось их расклеивать до самых выборов. И я ходил по району и на всей плакатах просто фломастером писал: «За Ельцына и Заславского!». И этого, в общем, было достаточно.

Ведь пресса была, конечно, вся заполнена этими выборами. Все по-разному. Большинство газет оказались сразу очень демократическими; интервью, скандалы, информация — всем этим пресса была наполнена. Телевидение тогда запаздывало явно — прессу читали больше, но и «Взгляд» тоже смотрели…

Был такой интересный скандал — какие-то обвинения были выдвинуты против Ельцына. Обычный компромат. И кандидаты стали посылать телеграммы поддержки Ельцына. Возник смешной чисто российский «конкурс» — кто раньше послал телеграмму, кто первым послал. Такой тест. Ну, конечно, Заславский послал вовремя.

«СП»: — И выиграл?

— Да. Потом был второй тур, и мы переключились на поддержку «соседа» Станкевича. Ему противостоял один довольно известный эколог — консервативно-патриотического уклона. И вот помню — мерзкий холодный снег, ужасная погода, дальний конец Черемушек — нынешнее, наверное, Коньково. Деревянная трибуна, и на ней стоит Станкевич, выступает. На носу кандидата капля, холодно, он закутан в какой-то плащ. Народ тоже мёрзнет. Но народу было много. И хоть и холодно, чувствовалось, что весна.

«СП»: — Что было после выборов?

— Когда прошли эти выборы, очень интересный был момент. Уже избранные депутаты немножко растерялись. По крайней мере, у меня было такое ощущение. Вдруг всё как-то затихло, и мы не знали, что делать. Депутаты ждали некоего посыла сверху — не то, чтобы политического, но организационного. Это сейчас всем понятно — избран депутатом, значит, надо проработать первое установочное заседание и так далее… А тогда было непонятно, что делать. Предыдущими-то депутатами руководили, естественно, из ЦК — там всегда всё знали…

А тут нам пришлось проявить такую инициативу.

«СП»: — Кто, в данном случае, «мы»?

— В какой-то момент я предложил после выборов объединить штабы демократических кандидатов. Мы собрались на химфаке — 5 или 6 инициативных групп, ведь не в каждом округе были демократические кандидаты… Собрались в парткоме химфака на первую встречу и очень быстро договорились. Никаких амбиций; не было разговоров о том, кто первый, кто кому чего должен. Была такая тяга к демократическому решению вопросов. Не было и в помине тех дрязг и споров о первенстве, которые сейчас перегружают демократическое сообщество. Мы просто за чашкой чая договорились за какой-то час обо всём.

Потом, немножко позже, выяснилось, что возникли ещё два таких объединения — одно на юге Москвы и третье — правозащитно-академическое. Мы встретились (а Заславскому к тому времени моментально выделили полуподвальное, но вполне приличное помещение на Крымском валу, с зальчиком человек на 80). Нас было уже 3 группировки — и тоже моментально мы договорились. От каждой группировки выходил человек, говорил о том, что их группа не претендует на первенство и давайте работать вместе.

Это с одной стороны. А с другой стороны мы нашим депутатам сказали — ребята, не ждите, встречайте, договаривайтесь, ищите контакты в других городах…

«СП»: — Создавать фракцию посоветовали?

— Тогда это так не называлось, слово «фракция» ещё по ленинской традиции считалось ругательным. Говорили «группы»; собственно, из московской группы депутатов и возникла впоследствии знаменитая Межрегиональная депутатская группа. Началось с Московской, очень быстро подключились питерцы… Первое их собрание было в глазной клинике у Фёдорова. Он стал тоже депутатом, он был известным человеком, и он поимённо пригласил к себе демократов — тогда было как-то интуитивно понятно, кого приглашать, кого нет. Вот если бы тогда избрали Руцкого, то его бы туда не пригласили.

Запомнился больше всего смешной эпизод: в актовом зале у Фёдорова стоит рояль, на нем и накрыли фуршет. Смешно, на каком уровне мы тогда жили, если для меня это стало ярким впечатлением — этот рояль, накрытый бутербродами с красной рыбой и так далее.

А дальше мы их хотя и подпитывали, но депутаты начали работать сами. И к съезду пришли подготовленными — насколько это тогда было возможно, ведь управленческого опыта ни у кого из демократов не было. Разве что у Ельцына, конечно — но Ельцын у Федорова тогда не был. А вот Сахаров, кажется, был — и с ним мы общались постоянно. А Ельцын держался немного свысока. Он участвовал, с депутатами общался, но с нами не общался ни разу.

Потому, когда он уже стал председателем Верховного Совета, наши активные коллеги с ним общались, решали вопросы… А вот на митинги он приходил.

«СП»: — Те самые митинги на много сотен тысяч человек?

— Да, митинги. Это был существенный фон. Они сыграли очень большую роль. Самый напряженный митинг был на Зубовской площади. Я очень хорошо помню этот момент: весна 1990 года… Перед этим митингом в прессе развернулась очень мощная кампания запугивания. Дескать, митинг не разрешён… Смутная кампания: не то, чтобы «мы запрещаем», но «возможны беспорядки»… Кампания обернулась тем, что народу пришло очень много.

Эти митинги уже организовывали мы: Боксер, Камчатов (помощник Ельцина), Попов был уже очень заметен тогда… И вот тогда довольно демократически принималось решение — проводить митинг или нет. Потому что ответственность все понимали. И решили всё-таки проводить — но приходить без детей.

И вот утром перед митингом я выхожу из приёмной Заславского на Крымский вал — и вижу, как от метро течет человеческая река. Там большое расстояние, надо идти через мост — и вот я не помню большего ощущения победы и счастья, чем тогда, когда мы поняли: всё получилось. Люди пришли.

«СП»: — Почему сейчас не удаётся собирать такие же митинги, как вы считаете?

— Сейчас это невозможно по двум причинам, которые замкнуты друг на друга. Мало интереса и мало информации. Информации мало потому, что мало интереса, а интереса мало потому, что мало информации. Так мне кажется.

Ну так вот. Митинг прошел прекрасно, были заполнены и площадь, и Садовое кольцо в обе стороны. Это была победа. А потом, когда съезды уже начались…

А тем временем депутаты Съезда сами организовывали свою работу. Это был буквально парламентский университет, университет политической культуры. Рождалось заново всё: культура дебатов, порядок предоставления слова, регламент. Всё это было абсолютно незнакомо — кто-то что-то знал, кто-то что-то вспоминал, буквально на коленке писали регламенты Съезда…

Кстати, академические демократы очень быстро все стали помощниками депутатов. Позже оказалось, что это подорвало демократические силы в самой Академии, ведь все ушли в политику. АН СССР осталась консервативной и пассивной, там пошли нехорошие процессы.

«СП»: — Чем же вы стали заниматься после выборов и как всё же попали в Моссовет?

— В какой-то момент понятно стало, что группы поддержки стали некоей самостоятельной силой, и мы начали вырабатывать некое формальное объединение. Стали возникать клубы избирателей. Причем со стороны КПСС было такое сопротивление странное: формально не мешали, но стали возникать параллельные клубы избирателей, райкомовские. Никто же не вешает табличку — чей этот клуб избирателей. Но народ всё-таки быстро разобрался и в райкомы не пошел. Впрочем, и наши клубы избирателей недолго просуществовали.

Но тогда мы организовали Московское объединение избирателей. Регламент писали там же, в штабе у Заславского. А уже в июне провели первое учредительное заседание МГОИ. Оно проходило во 2-м гуманитарном корпусе МГУ, а площадь предоставил мне — секретарь парткома университета. Ныне он один из лидеров КПРФ, Иван Мельников. Без всяких проблем. Но заметьте — делал это не ректорат, а всё еще партком. Везде можно было вывешивать газеты, листовки, всё обновляли…

И вот ситуация: кто будет нашими кандидатами? Все ведь привыкли к формально-представительной демократии. Поэтому встала такая проблема: мы привыкли, что кандидата должен кто-то выдвинуть. А кто его будет выдвигать? В конце концов, на формальности плюнули и разрешили самовыдвижение. Пришли активные люди из всех соседних районов…

Тогда уже было понятно, что через год предстоят новые выборы, причем сразу на все уровни — народных депутатов РСФСР, в Моссовет и в советы районов. Уже вовсю работала Межрегиональная группа, которую назвали так, кстати, чтобы подчеркнуть, что она не чисто московская. Ведь, чтобы настроить против демократов депутатов из регионов, эту группу изначально власти назвали Московской. Горбачев очень сложную позицию занимал, они пытались расколоть съезд, отделить Московскую и питерскую группы от остальных.

Осенью уже началась кампания на съезд депутатов России, в Моссовет, в районные советы. И я тоже, как многие, выдвинулся сразу в Моссовет и в РСФСР— мы все тогда пошли вторым эшелоном после тех, кто стал депутатами СССР. Тогда пошел интересный процесс, весьма демократический — например, Заславский придумал очень остроумное решение пойти в районные депутаты, чтобы его сделали председателем Октябрьского райсовета. Другие депутаты СССР на это не пошли… Развернулась очень консолидированная кампания, агитировали сразу за всех в одной листовке.

Тогда избирались 500 депутатов Моссовета, а округ представлял собой обычно микрорайон. Итак, депутат работал в определенном микрорайоне. Хотя вряд ли он уделял району внимания больше, чем остальным — было слишком много проблем. А вот районных депутатов нам пришлось всё же уговаривать. Туда очереди не было.

Кандидатов выдвигали тогда трудовые коллективы. Любая лаборатория могла выдвинуть. У нас очень быстро нашлись организаторы. К тому же, в райсоветы могли выдвигаться кандидаты от всей Москвы. И вот помню момент — звонит мне в глухую полночь Ирина Боганцева из штаба — сейчас она руководит одной из лучших московских школ — и бодрым голосом так: «Революционеры не спят! Вы можете сегодня выдвинуться?» Оказалось, нужен демократический кандидат для Красногвардейского района, где было засилье КПСС. Могу, говорю, запросто. И завтра приходят кандидаты, лаборатория за них единогласно голосует, и все выдвигаются.

Это были кандидаты в райсовет Красногвардейского района. Потом та же листовочная кампания, и не одна. Причем даже на съезд народных депутатов РСФСР от нашего района было, если не ошибаюсь, семеро демократических кандидатов. Это тогда было модно. Помню, там был один, а может, и двое, участников знаменитой демонстрации на Красной площади 1968 года. Все хорошие, симпатичные люди — все поддержаны трудовыми коллективами. Меня выдвинул химфак, сразу на Съезд и в Моссовет.

Потом надо было решать проблему, как не распылить голоса. Кандидаты встали перед вопросом — если сниматься в пользу кого-то одного, то что мы скажем своим избирателям, которые нас выдвигали? В общем, довольно напряженная была ситуация. Агитировали каждый за себя, встречались с избирателями, готовились к дебатам. А когда стало уже припекать — месяца за два до выборов — помню, была большая встреча с избирателями в Губкинском институте. Я, набравшись духу… А моим конкурентом среди демократов был Анатолий Шабад, помощник Андрея Сахарова… Короче говоря, я встаю и говорю, что снимаю свою кандидатуру в пользу Анатолия Шабада, вхожу в его штаб и прошу за него голосовать. Был встречен аплодисментами, Заславский по этому поводу мне подарил даже Библию. Вслед за мной сняли свои кандидатуры и некоторые другие демократы — человека 3−4. А другие — например, адмирал Тимур Гайдар, отец Егора — по-моему, так и не снял свою кандидатуру. Он, к слову, набрал почему-то мало. В общем, на Съезд прошел Шабад. А я стал депутатом Моссовета.