Россия возрождает каторгу?

В России может возродиться… каторга. Такую идею озвучил на конгрессе юристов, состоявшемся в МГУ, глава комитета Совета Федерации по конституционному законодательству, заслуженный юрист России Алексей Александров. По его мнению, в уголовном праве России должно появиться понятие «злодеяние», объединяющее ряд тяжких преступлений, за совершение которых террористы, наркоторговцы и убийцы детей отправлялись бы прямиком на бессрочные каторжные работы. Член бюро президиума Ассоциации юристов России Александров считает, что тяжкий физический труд без амнистии, без помилования, свиданий, переписки крайне необходим в качестве наказания в уголовном праве. Каторжные работы могли бы заменить смертную казнь, на которую в данный момент в РФ наложен мораторий.

Нужна ли России каторга, что сегодня происходит в российских тюрьмах, рассуждает замдиректора Центра содействия реформе уголовного правосудия Людмила Альперн.

«СП»: — Людмила Ильинична, как вам идея возродить каторгу?

— Наши сенаторы слабо представляют себе, что такое каторга. Вообще-то каторжные работы назначались за тяжкие преступления. Каторга могла быть срочной и бессрочной. Срочная назначалась на 10 — 20 лет, бессрочная применялась в двух случаях: помещик, сославший своего крестьянина, мог в любой момент вернуть его обратно, а должник освобождался после отработки долга. По мнению тогдашних специалистов, каторжник стоил государству значительно дешевле, чем наемный рабочий. Екатерина II в 1765 году позволила помещикам ссылать на каторгу неугодных им крестьян. Каторжные работы применялись и к злостным должникам… То есть бессрочная каторга — это совсем не то, о чем товарищи толкуют.

Мы не можем рассуждать в таких терминах. В советское время не было каторги — у нас были исправительно-трудовые лагеря. Конечно, они связаны с формой исполнения наказания, которая была в царское время. Это групповое наказание. Европа ушла от такой формы в середине XIX века. Там начали строить одиночные камеры для заключенных, отказались от колонизации территорий силами преступников-переселенцев.

Каторжный труд — аморальный. Человека заставляют работать сверх его сил, у него это вызывает протест и моральное разложение — ничего больше.

«СП»: — Может, говоря о каторге, наши юристы имеют в виду ГУЛАГ?

— А вы знаете, что на каторгу людей посылали семьями? Не потому, чтобы наказать и семью. Если каторжанин приезжал на Сахалин с домочадцами, ему давали возможность не жить в общем бараке, а строить дом. Почитайте «Сахалин» Чехова — это о каторге. Если человек приезжал отбывать наказание с семьей, ему снижали разряд каторги. Конечно, для семьи это было страшным испытанием: дети иногда гибли, с женщинами были большие трудности. Но факт остается фактом: к каторжанину относились по-человечески.

ГУЛАГ все это уничтожил — и в этом огромная разница с каторгой. В советском ГУЛАГе человек был ничем не связан, его полностью отчуждали от социальных возможностей, делали из него абсолютного раба.

«СП»: — Каторга создавалась в 1699 году Петром I под конкретные экономические задачи: сооружении портов — Азова и Рогервика на Балтийском море. Может, у нас тоже обнаружились задачи, где нужна даровая рабсила? Ну, скажем, обустройство острова Русский для саммита АТЭС, или прокладка Трансполярной железнодорожной магистрали, которую забросили после смерти Сталина?

— Не берите в пример Петра I, вы еще римское право вспомните! Каторга, как таковая, сформировалась в XIX веке. Ее устройство подробно изложено в Уставе о ссыльных. (К концу XIX осуждение к каторжным работам соединялось с лишением всех прав состояния и поселением по окончании срока работ. Работы отбывались в Зерентуйской каторжной тюрьме, на казённых солеваренных заводах — Иркутском, Усть-Кутском и др., при постройке Сибирской железной дороге. На острове Сахалин работы заключались в строительстве дорог, добыче угля, устройстве портов, мостов и пр. — «СП»). Каторга делались на шесть разрядов по срокам: 4 года, 8 лет, 12 лет, 16 лет и 20 лет. Больше двадцати лет каторги не было. Это был исполнительный кодекс, который действовал вплоть до прихода к власти большевиков.

«СП»: — К тому времени труд каторжан был экономически выгоден?

— В конце XIX века пришли к выводу, что выгоды нет. С помощью каторжников пытались колонизировать Восточную Сибирь, Сахалин, но это плохо удавалось. Чехов три года прожил на Сахалине, и детально описал тогдашнюю каторгу — она была абсолютно непродуктивна. Это было полным моральным разложением людей, которые не имели перспектив — ни социальных, ни личных.

«СП»: — Тем не менее, силами каторжан был построен в 1916-м Мурманск — когда трудовое население Российской империи было на войне, а стране нужен был порт для приема английских конвоев…

— Так у нас и московское метро полностью зэками построено, и Беломорско-Балтийский канал, и канал Москва-Волга… Вы считаете, это эффективно? Да, мы можем силами заключенных построить даже египетскую пирамиду, бросить человека на это, как материал. Но наши дети будут жить после этого в рабстве, и считать, что тюрьма — нормальный способ существования! Социальное развитие предполагает отношение к человеку, как к значимой единице, носителю жизни. А если вы его взяли и растоптали — это ГУЛАГ. Это фактически проклятье, от которого мы никак не можем отойти.

Загляните в Устав о ссыльных — и вы узнаете, что каторжные работы в летнее время не могли превышать 11 часов, а в зимнее — 10 часов. У каторги были границы, а у ГУЛАГа — хоть как его назови — нет. У каторги была совесть, было христианское понимание, что преступник тоже создан по образу и подобию Божьему. ГУЛАГ этого не понимал. У матерей детей отнимали в ГУЛАГе, а на каторге — никогда!

«СП»: — Скажите, а наша нынешняя тюремная система напоминает царскую?

— Нет. Думаю, разница в идеологии. На каторге и в дореволюционных тюрьмах не было воспитательных служб, только охрана. От заключенного требовали только выхода на работу. Потом его загоняли в барак, и что там происходило, было делом самих каторжников. Они сами обустраивали жизнь: выделяли авторитетную сторону, купцов, даже палач был из числа каторжан. Это был коллектив, который жил по своим законам — страшным, конечно, но часто полезным, поскольку они были основаны на каких-то ценностях.

В церковные праздники прихожане приносили арестантам еду. Тюрьма была посещаемым местом для общества. Люди понимали, что каждый может стать каторжником, и называли арестантов «страдальцами» и «несчастненькими». Очень часто тюрьма и каторга кормилась подношениями. Арестантам приносили даже деньги. Все это добро делилось внутри сообщества заключенных.

Сейчас действуют другие нормы и понятия. Тюрьма пытается воспитывать людей, но идеологически это воспитание обеднено. Нет христианства, коммунистическая идеология тоже покинула тюремные бараки. В обществе строится капитализм, а в местах заключения все еще пытаются жить по принципам, потерявшим жизненную силу.

«СП»: — По поводу принципов. Старинное деление заключенных на «масти» сохраняется?

— Да, возможно, в слегка переработанном виде. «Масти» — не выдумка, это касты. А кастовость является основой для устройства однополого мужского коллектива, это вещь антропологическая. В тюрьме человек отпущен на дно, на фундамент культуры, он находится практически в первобытном состоянии, и подобные антропологические вещи сами собой возникают.

От каст в тюрьме невозможно уйти. Вопрос только в том, насколько деление жесткое. Это зависит от зоны — «красная» она (зоной управляет тюремная администрация) или «черная» (воровская, где верховодят авторитеты). На «черной» касты более махровые.

«СП»: — Каких зон сейчас больше — «красных» или «черных»?

— Предыдущий директор Федеральной службы исполнения наказаний ФСИН Юрий Калинин делал упор, чтобы убрать авторитетов, и передать управление зоной в руки милицейского начальства. Его борьба, кстати, привела к тому, что все вышло с точностью до наоборот — в тюрьмах отменили так называемые секции дисциплины и порядка (активисты-заключенные, вставшие на сторону администрации, и исполняющие карательную функцию, — «СП»). Члены секций, по сути, являются предателями среди арестантов, и потому были очень жестокими в обращении с ними.

Сейчас, на мой взгляд, тюремная система в России пытается перейти на европейскую модель. Правило этой системы — один человек, одна камера, а кроме того — индивидуальное программирование — с каждым при поступлении составляется личная программа, его путь к досрочному освобождению и ослаблению режима. При таких условиях есть возможность для его осуществления. Суть в том, чтобы наложить на преступника кару, но не отрывать его от общества. Когда человек годами изолирован в заключении, он получает навыки, которые мешают ему социализироваться на воле. У нас же до сих пор нет закона о реабилитации заключенных.

«СП»: — Сейчас сидеть легче, чем в 1990-е?

— В 1990-х была очень тяжелая материальная сторона. В 1997—1998 годах практически не выделялось денег на содержание заключенных, исправительные учреждения превратились в полуразрушенные строения. Прогрессировал туберкулез, не было нормальной медицинской помощи, даже от униформы отказались — зэки ходили в своей одежде. Сейчас все подновили, подкрасили, завели новую униформу. Питание какое-никакое есть, даже кое-какая медицина имеется. Поэтому в материальном смысле ситуация лучше.

Что касается тюремной администрации, ее кадрового состава… Секции дисциплины и порядка отменили — но администрация пытается взамен создавать аналогичные структуры. Без них она не может, она иначе не умеет править колонией. Мы находимся в процессе перехода. Куда мы перейдем — зависит от того, чего мы желаем человеку в нашей стране. Детям, женщинам, рабочим, солдатам, заключенным. Заключенные — наши сограждане, и об этом никогда не стоит забывать.