Свободная Пресса в Телеграм Свободная Пресса Вконтакте Свободная Пресса в Одноклассниках Свободная Пресса на Youtube
Общество
4 июля 2012 11:33

Песни про меня

Олег Кашин: Михаил Круг, «Тишина»

1443

Тишина, наши свечи зажжены вновь,
Так приятно и мило без лишних слов,
Хоть печальна, но это печаль красива.
Я давно так душою не отдыхал,
Взял гитару, мелодию написал,
И слова, как с листа,
Хоть строчки ложатся криво.

«Взял гитару, мелодию написал», — над этой строчкой смеялся Р., сейчас — кажется, второй помощник капитана на «Крузенштерне», а тогда — единственный в нашем кубрике человек, умеющий играть на гитаре. Я Р. не любил, не в последнюю очередь потому, что его койка находилась над моей, вторым ярусом, и на гитаре он обычно играл, свесив босые грязные ноги так, что они висели над моим спальным местом. Слова «говнарь» я тогда, к счастью Р., не знал, потому что он, по крайней мере, тогда, конечно, был типичным представителем социальной группы «говнари», то есть, как описывает их сайт «Луркмор» — «любители коммерческой тинейджер-ориентированной псевдопанк-музыки, русского говнорока и говнометала». И вот строчка про гитару Р. очень развеселила, потому что где Круг, а где гитара. Круг должен играть на самоиграйке «Ямаха» — я сейчас рассказываю об этом, даже не рассчитывая на то, что мне кто-нибудь поверит, но кассеты Круга в нашем кубрике были и пользовались популярностью именно потому, что их было смешно слушать. «Зацените, пацаны, какие адовые песни бывают». Мы слушали их, именно чтобы поржать, растаскивая на внутрикубриковые мемы даже самые трагические строчки типа «песня посвящается пацанам, которых с нами нет».

Я, кстати, задумался об этом только сейчас — об отношениях между нашим кубриком и русской трэш-музыкой. Ни особенных меломанов, ни (кроме Р.) пресловутых говнарей, ни вообще людей, у которых были бы какие-нибудь специально выстроенные отношения с любой музыкой, у нас не было, и умных слов типа «постмодернизм» мы тогда не знали, при этом имеющаяся в кубрике музыка была четко поделена на ту, которую можно слушать серьезно, и на ту, которую серьезно слушать нельзя. Слушать Круга серьезно было нельзя.

Тишина, и я слышу звучит рояль
Так торжественно, словно моя печаль,
Не иначе, он, милый, души моей новый подельник.
А как хочется незнакомых рук
И чертовски приятных и влажных губ,
Женской нежности и тишины всю неделю.

Из «естественных альбомов» у нас были только «Мадам» и «Роза», а эту песню с каким-то сборником типа «Позови меня в запой» (тогда было много таких сборников на аудиокассетах) кто-то принес уже в середине рейса, откуда — не знаю. И эта песня как-то нам всем сразу понравилась. Рояль-подельник, влажные губы и женская нежность всю неделю — здорово же.

Пусть все женщины вспомнят обо мне,
Те, которых любил я, как во сне,
Только ночь с ними был, а на утро оставил сразу.
Только лишь одну не оставлю я,
Это Вера, Надежда, Любовь моя,
Ту, кого я любить больше жизни до смерти обязан.

В это время мы уже были в Америке — почти месяц перехода через океан, потом несколько дней на Бермудах, и потом город Норфолк, в котором я отпраздновал свое двадцатилетие, и о котором я помню только то обстоятельство, что в городе похоронен знаменитый генерал Макартур, и поэтому в городе все названо его именем и повсюду стоят памятники (может, и не повсюду, но кроме них я там ничего не видел). В Норфолке же мы с двумя сокурсниками поехали шопиться за город в молл под названием «Милитари сёкл» — едем такие трое в белой форме, весело нам, а тут еще на каждой остановке в автобус заходит негр. Не то чтобы мы в жизни негров не видели, у нас даже на курсе их было двое, один из Камеруна, второй из Судана, но те негры были наши, обыкновенные (оба, кстати, в итоге женились на калининградских белых женщинах, нарожали детей и осели где-то в сельской местности Янтарного края), а эти настоящие, американские, как в кино, и я каждому входящему в автобус говорил — «Хэллоу», и мы смеялись, а на очередной остановке Артем Стеценко меня дернул за рукав: Хватит, мол, — и показал назад, а мы на переднем сиденье сидели. Я оглянулся и понял, что белых в автобусе только мы трое. Фильм «Брат-2», в котором объясняли, что в Америке, в отличие от России, гулять можно не везде, уже месяц как вышел, но мы его не видели, этот месяц мы через океан шли.

В том «Милитари сёкле» я оделся — купил, как положено в Америке, себе джинсы, коричневую кожаную куртку и ботинки с квадратными носами. Ночью, довольный, записал в дневнике — «По одежде план выполнил, осталось организовать girl в Калининграде» — меня тогда в Калининграде кроме родителей никто не ждал, но порассуждать на тему «пусть все женщины вспомнят обо мне, те, которых любил я как во сне» я любил, хотя невинности лишился всего годом ранее в портовом борделе немецкого города Киль.

Я спою и стакан через край налью,
Да и выпью за что никогда не пьют,
Чтобы с Верой меня на крыльце незнакомом встречали.
И уж если сел, то сиделось всласть,
И чтоб мама ждала да и дождалась,
Да чтоб жив был друг, с кем мы пьём напролёт ночами.

Отношения с алкоголем, кстати, у нас строились не столько по нашей инициативе, сколько по инициативе принимающей стороны в каждом порту. Мы же вообще-то были дети, жили, большинство, с родителями, и словом «бухать» называли что-то совсем вегетарианское типа «взяли две бутылки пива, ужрались в хлам». А для людей, которые устраивали нам культурную программу в портах захода, мы были — моряки, волки практически. В каждом порту каждый вечер — бесплатная вечеринка с алкоголем. На вечерней поверке все, как это мы уже тогда называли — в кал, и как-то сама собой выстроилась алкогольная иерархия — кто-то напивался совсем в кал, кто-то приходил вечером «гашеный» (этого слова в этом значении я больше никогда и нигде не слышал; гашеный — то есть слегка пьяный); кто-то, честно дыша выпитым в лицо начальству, объяснял, что он ничего не пил, кто-то наоборот, понимая, что терять уже нечего (за пьянство лишали увольнений, а выход на берег — это был единственный капитал, какой у нас был), с удовольствием буянил, как в последний раз. Строчку про друга, с которым «пьем напролет ночами», любил орать в соответствующей обстановке Дима Т. — через двенадцать лет, этой весной, он голый выпрыгнет из окна своего дома с криком «Чао, бамбино», упадет на острые прутья забора под окном.

В порту Нью Бедфорд, штат Массачусетс, куда нас пригласили участвовать в праздновании Дня Независимости Соединенных Штатов, кто-то вернулся с вечерней прогулки со снятым с какого-то дома флагом, и вот этот набор реакций на американский флаг — это у нас уже было всерьез и по-настоящему. Суки Белград Бомбили, исторический геополитический враг нашей родины, кто нас обидит, тот трех дней не проживет и так далее. Вот и думайте, что в такой атмосфере можно сделать с американским флагом.

Когда в кубрике сработала пожарная сигнализация, горящий флаг бросили в умывальник, залили водой. Вахтенный матрос пришел, ему все объяснили, он сказал, что все правильно сделали. Фильм «Брат-2» уже два месяца как вышел, но мы его еще не видели, а нам и не надо было, мы сами все так чувствовали. В тот вечер я эту песню слушал с серьезным выражением лица.

Тишина, наши свечи зажжены вновь,
Так приятно и мило без лишних слов,
Хоть печальна, но это печаль красива.
Если свечи потухнут, есть звезда,
Та, которая будет гореть всегда,
Это Вера, Надежда, Любовь моей жизни, Россия.

Автор — специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ».

Последние новости
Цитаты
Сергей Гончаров

Президент Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа»

Вячеслав Поставнин

руководитель международного центра аналитических и практических исследований миграционных процессов

Александр Михайлов

Член Совета по внешней оборонной политике, генерал-майор ФСБ в запасе

В эфире СП-ТВ
Новости Жэньминь Жибао
В эфире СП-ТВ
Фото
Цифры дня