Анпилов такой молодой

Мы начинаем серию бесед с молодыми активистами и лидерами российского протеста, пока мало засвеченными в СМИ. Нашими собеседниками будут левые, националисты, либералы и т. д.

Ясный апрельский день. В лучах солнца — импровизированная сцена перед Мавзолеем Ленина. На сцене — молодой человек, на вид ему немного за двадцать. Деловой костюм, легкая куртка поверх, — в руке одинокая подломившаяся гвоздика. Красная, разумеется. «Дорогие товарищи! — звонко вещает он, в подтверждение каждого слова решительно разрубая ребром ладони воздух. Микрофона нет, и он ни к чему. — Сегодня ясно одно: этот политический режим никогда не зарегистрирует ни одну партию, идущую по ленинскому пути. То есть друзей народа! Ни одну партию, беспощадно разоблачающую парламентский, президентский кретинизм. Декларирующую, что в России вся полнота власти должна находиться в руках простых людей, людей труда, а не яйцеголовых депутатов, окопавшихся в Государственной думе, и не президентов, которые непонятно кем управляются».

Звучат одобрительные возгласы. Немолодой женский голос из невидимой камере толпы что-то участливо подсказывает оратору.

Под бой курантов, потрясая уже не ладонью, но кулаком, он завершает яростный спич:

«.Правящие классы содрогнутся перед поступью коммунистической революции, нам нечего в ней терять, кроме своих цепей! Приобретем же мы весь мир! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Звучит немногоголосное, но сплоченное троекратное ура. Оратор покидает сцену.

Это — Станислав Рузанов, молодой коммунист, член исполкома партии «Трудовая Россия». Мы сидим в переполненной «Шоколаднице» за маленьким шатким столиком. Отставив от себя остывший кофе, Станислав рассказывает: «На митингах я всегда говорю то, что чувствую, и всегда — без бумажки. Потому что митинг — живой процесс, услышал, что говорил предыдущий, начинаешь его опровергать, завязывается полемика. Экспрессия — это самое важное. Сам я человек эмоциональный, да, но без труда сдерживаю свои эмоции и не поддаюсь ни на чьи провокации».

-А драться тебе часто доводилось? — спрашиваю.

-В жизни — раз пять. Два раз это была не моя инициатива, один раз это была какая-то потасовка на митинге, ну и в школьные годы, так называемые районные стрелки. Но я всегда старался разруливать такие ситуации на диалог.

Сейчас Станиславу 26, по образованию он историк, работает по специальности — преподает. Дипломная работа была посвящена событиям 91−93-го годов.

Станислав вырос в антикоммунистической семье. Его отец — выходец из МВД, мать — инженер в НИИ. «До сих пор помню, как мы, приветствуя, смотрели на демонтаж памятника Дзержинскому на Лубянской площади», — вспоминает Стас.

-Как ты пришел к левым идеям?

-К коммунизму я пришел через искусство. На меня очень повлияли стихи Маяковского. Впечатленный, я стал искать что-то, что могло соответствовать его пафосу революционной поэзии. Сначала я, как и все, считал, что есть только одна коммунистическая партия — КПРФ. Но потом увидел, как на трибуне зажигает Виктор Иванович Анпилов. В 99-м году, я тогда учился, кажется, в восьмом или девятом классе, я оказался на демонстрации 7 ноября. Меня тогда поразило, что вокруг Анпилова не было телохранителей, он стоял совершенно один, общался со всеми, кто к нему подходил. Тогда же, кстати, я впервые увидел и Удальцова, он пытался совершить «прорыв» на Красную площадь.

С тех пор Станислав стал ходить на митинги «Трудовой России» регулярно, очень быстро познакомился с самим Анпиловым, и в 2003 году, когда партию решили зарегистрировать, юного политика предложили включить в ЦК, хотя ему не было тогда еще и 18-ти лет. В итоге Рузанов в ЦК попал, но неофициально, — в Минюст документы решили не подавать, «чтобы не подставлять организацию».

«Партия Анпилова, — считает Стас. - Единственная организация, в которой не было снисходительного отношения к молодежи, мол, ты пацан — значит, будешь кофе бегать подносить. В отличие от многих, Виктор Иванович не держится за свой пост, понимая, что останется уже «Анпиловым навсегда», и дает трибуну молодым. И Удальцов тому пример, кстати говоря.

-На последнем Форуме левых сил Анпилов высказал следующую мысль: Путин нам (левым, очевидно) ближе, чем «болотные вожди» вроде Навального. А называть Путина вором — это, по мнению Виктора Ивановича, хамство. А ты что думаешь по этому поводу?

-Мне кажется, Виктор Иванович в полемике не совсем точно сформулировал свою мысль. Путин левым вряд ли когда-нибудь будет близок. Если бы это было так, он должен был в августе 91-го вместе с той когортой комитета госбезопасности защитить хотя бы свое здание. Но так случилось, что Путин оказался близок народу. И если выборы в Думу были проведены на антиконституционной основе (в частности, не были допущены общественные объединения, такие как мы, например, хотя по Конституции они имеют на это право), то выборы президента формально были законными, и народ повалил голосовать за Путина возможно потому, что протест оседлали именно «болотные вожди». Как, к примеру, Собчак может протестовать против человека, давшего ей все? И к тому же, народ увидел, что кроме лозунга «Россия без Путина» ничего нет, я думаю, кстати, в этом заслуга Кремля, курировавшего этот протест. Благодаря им у нас не случился свой Тахрир. А левые на этом протесте оказались в привязке к Удальцову, которому трафит либеральная часть вождей «Болотной», оказались мечущейся непонятной массой, которая кроме «черных очков — метки «жуликам и ворам» тоже ничего своего предложить не в состоянии.

— А «Трудовая Россия» тоже стала частью этой мечущейся массы?

— Мы просто шли поддержать левую колонну (там был ведь не только «Левый фронт», но и общажники, ВУЗы, ученые) и распространить свою литературу.

— В левой колонне были не только ученые, были и черные флаги анархистов, и другие…

-Такое дробление произошло, я считаю, после XX съезда КПСС. Тогда начал рассыпаться социалистический лагерь. Появилось деление на троцкистов, маоистов, черт знает кого еще! Левые должны вспомнить то, ради чего они пришли в этот мир. Со времен «Манифеста» Маркса и Энгельса ничего не изменилось — мир по-прежнему расколот на очень богатых и очень бедных, — это факт. Нужно с этим бороться, бороться за упразднение частной собственности, за тотальное самоуправление, и с этим идти вперед под красным знаменем. А есть искусственные субкультуры, превратившиеся в секты. Она мне чужда, эта отрыжка еврокоммунизма, сбившая поступательный, революционный вектор левого движения. Сомневаюсь, что Эрнесто Че Геваре пришло бы в голову выйти под радужным флагом.

— А почему «трудороссы» вместе с остальной условной Болотной не пошли в КС, и там не продвигали свою партию?

-Здесь мы солидарны с Лимоновым. Лидеров протеста нельзя выбрать искусственно. Это все игры в демократию. Надо собираться на площадях и там выбирать свои органы власти: такой опыт у человечества есть — советы, Джамахирия, народные комитеты на Кубе и в Венесуэле. Нужно апеллировать ко всему обществу, а здесь же мы видим попытку выявить культурных, цивилизованных вождей. И они победят, обладая колоссальным медиа-ресурсом (беседа происходила еще до выборов в КС — прим. ред.). Будут там, наверное, и формальные левые, но они будут играть там пристяжную роль. Был же пример «Национальной ассамблеи» Лимонова, стоило ему на заседании заявить, давайте, мол, возьмем на себя функции альтернативного парламента, либералы этого не захотели — потому что тогда бы это была открытая конфронтация. А либералам хотелось играть, игра это и сейчас.

-А вообще к лидерам протеста Болотной-Сахарова как ты относишься?

-У Навального полное отсутствие содержания, конкретики, если судить по его выступлениям. Стремление что-то бросить в толпу, сработает — не сработает. Это его существенно отличает от подлинных революционных вождей — Ленина, Троцкого, Кастро. Лидер должен давать ориентир — куда идти, что делать. «Да или нет?», «Кто здесь власть?»… Ну, мы, кто спорит? Дело-то в другом. Этим он, кстати, напоминает раннего Ельцина. Так же кричал в Лужниках, а потом выяснилось, что содержания за ним не было, а было стремление определенной группы людей расшатать систему, использовать его как таран. Непонятна и его идеологическая платформа. Вроде был в «Яблоке». Потом — националист. Чего он хочет? Пока очевидно одно — он хочет быть на трибуне. Но какие-то силы за ним стоят, совершенно точно.

Яшин мне представляется вполне адекватным, наряду с Севой Чернозубом, я бы их выделил в либеральном движении. У них есть доктрина. Понимание того, за что они борются, и они люди терпимые к другим взглядам. Хотя в целом либералы на компромиссы не идут и от убеждений своих не отказываются. Они как считали СССР тюрьмой народов, так и считают. Называют «совками»… Компромисса не может быть в рамках идеологии.

-То есть «Трудовая Россия» — партия бескомпромиссная и объединяться ни с кем не готова?

-Ну почему же? Мы были в «Другой России». Объединялись и с либералом Каспаровым. Нас объединила вместе идея защиты Конституции, — тогда началась отмена выборов по одномандатным округам, переход на выборы по партийным спискам (что, кстати, противоречит Конституции). Мы пытались защитить те первичные нормы буржуазного права. Если не отстаивать их — начнется диктатура франкистского типа. Сегодня нужно защитить статью 3 Конституции, которая гласит, что единственный источник власти в России — ее многонациональный народ.

Объединение необходимо, но вопрос: под какими лозунгами. Можно объединяться и с националистами, например, я очень хорошо отношусь к Даниилу Константинову, он не из тех, кто просто кричит: «Бей черных!» и «Москва для москвичей!». Он культурный, разумный политик, он, как и мы, выступает за возвращение власти народу, за пересмотр итогов приватизации, за люстрации для тех, кто нарушил основной закон страны.

-У каждой политической организации, существующей не первый год, складывается определенный имидж. У «Трудовой России» — безусловно, это штамп «сталинисты», и это, на мой взгляд, имидж партии, живущей прошлым, стремящейся Россию втащить назад в тот же «совок», а не вести вперед.

-Изначально клише «сталинисты» было навязано нам демократической прессой в начале 90-х. Мы тогда были первой оппозиционной силой, с политическим ядром в лице РКРП. Это давление было связано с тем, что власть поняла опасность улицы. И уличный протест решила столкнуть в маргинальщину, а на авансцену вывести умеренную КПРФ. Пойдете за «Трудовой Россией» — вас ждут репрессии, возвращение в тридцатые годы, — втолковывали они массам. А мы, конечно, шире просто апологетики Сталина. Вот только нужно перестать демонизировать тех, кто шел перед нами — будь-то Сталин, Троцкий, или кто-то еще. Иначе и движения вперед не случится.

-А какова сегодня вероятность революционного сценария? Партия «Трудовая Россия» выступает за революционные преобразования, по примеру своих предшественников?

— Мы не за радикальные перемены, не нужно думать, что мы просто хотим любой ценой вернуть Советский союз. Мы за Конституцию, мы не маргиналы, маргиналы — это те, кто правил за полями (margo с лат. — край, поля) основного закона страны. Ельцин расстрелял народный парламент. Раздавил восстание, но в страхе перед восставшими записал в Конституции, что народ — единственный источник власти. Мы выступаем в защиту этой графы. Не нужно новых революций, мы — за реформы, вполне достаточно было бы развить их же буржуазную демократию.

Россия должна вернуться к истокам народовластия, которые обществу понятны и близки.

-Давай поговорим о нашем поколении, людях нашего возраста и младше, то есть о тех, кто фактически не застал СССР. Что приводит молодых людей к левым идеям сегодня?

— Судя по кругу моих знакомых, это люди гуманитарного склада, увлеченные историей, как правило, это выпускники исторических, политологических факультетов. Есть и этакие созерцатели, романтики, завороженные мощью, эстетикой того времени. Ну и есть такой юношеский протест — ведь мы выросли в атмосфере всестороннего поношения советского строя, 20 лет это нам вбивают в голову, и у многих естественно появилось желание доказать обратное. Это, кстати, приводит и к противоположной ситуации, когда совсем молодые люди начинают на полном серьезе выкрикивать, не зная ни исторических фактов, ни самой ситуации, лозунги типа «Сталин, Берия, Гулаг». Но это ужасный лозунг! Такие лозунги и играют на либералов. Надо объяснять, просвещать людей. Показывать, что эпоха была противоречивая, но главным вектором эпохи было стремление поднять маленького человека до уровня героя, созидателя. Вот к чему надо стремиться! Не назад в СССР, а вперед в СССР!

-А коммунистическую пропаганду среди студентов ты ведешь? Вообще, среди студентов больше правых или левых, как по твоим оценкам?

-Люди самые разные попадаются. Пропаганду стараюсь не вести, но в процессе, конечно, возникают ассоциации с сегодняшним днем или недавней историей, когда речь заходит о тех или иных событиях истории страны. Я вообще считаю, что историю следует преподавать на фактическом материале, а люди (особенно думающие) сами необходимые выводы сделают.

-Кого бы ты назвал в числе любимых писателей?

— Достоевский, ранний романтический Горький, Бруно Ясенский (русско-польский поэт), Булгаков, Маркес, Оруэлл — «1984», «Записки об Испанской войне».

-Необычный выбор. Как мне казалось, коммунистам Булгаков чаще антипатичен.

-Я больше скажу. Мне нравится и «Доктор Живаго» Пастернака. С Булгаковым произошло, кстати, тоже, что и с Оруэллом. Его выставили антисоветчиком, хотя под Большим Братом он подразумевал Франко. Оруэлл был марксистом и критиковал многие современные ему тенденции, в том числе многое ему не нравилось и в СССР, но глобально с нашим курсом он был солидарен. Булгаков же очень широк. Он очень точен в социальных характеристиках, у него ничего крамольного нет. Не случайно Сталин очень любил его прозу. А «Доктор Живаго» — трагедия интеллигента, трагедия самого Пастернака, не нашедшего себе места в революции. Он был не понят ведь Хрущевым как раз, который вообще слабо во всем разбирался, и литература — не исключение.

-А музыка?

-Люблю Летова. Советские песни в исполнении «Приключений электроников». Русские романсы и советские марши. Вкусы на самом деле — очень разнообразные.

-Ты веришь в Бога?

-Я учился в воскресной школе при Елоховском соборе. Кстати, я там очень удачно декламировал «Бородино», и меня настоятель, отец Андрей, записал на пластинку. А потом отец Андрей уехал в США…

Я атеист, да, и пришел к этому осознанно, но я понимаю и уважаю чувства верующих, то есть, к примеру, в Храме Христа Спасителя я бы плясать не стал. Но уважать нужно чувства всех людей, не только религиозные, — вот мне бы было неприятно, если бы кто-то устроил пляски на Мавзолее Ленина. Не нужно собственную историю втаптывать сапогом в грязь.

Фото: vk.com