2012 год

С чего все начиналось

Год назад сонное течение русской жизни было нарушено — впервые за долгие годы — массовыми протестами. Спусковым крючком послужила тогда рокировка в правящем тандеме. Недовольство начало зримо расти сразу после судьбоносного съезда «Единой России». Причем первые два месяца это можно было заметить только по СМИ. Не только пул традиционно оппозиционных медиа, но и прежде лояльные или подчеркнуто нейтральные ресурсы стали позволять себе вполне откровенную критику происходящего в стране. Кампания критики в блогах достигла невиданного прежде градуса. Результат не замедлил сказаться: после традиционно сфальсифицированных выборов недовольство выплеснулось на улицы.

Подогретым сверху протестом воспользовались разные силы. Но на трибунах первых массовых митингов доминировали статусные либералы. Причем среди них были не только патентованные оппозиционеры, вроде Бориса Немцова, но и те, кто на баррикадах раньше замечен не был: Сергей Пархоменко, Ксения Собчак, и даже крайне влиятельные внутри правящего класса Алексей Кудрин и Михаил Прохоров.

Без сомнения, уже с самого начала в протестном движении была заметна и низовая составляющая. Тысячи людей, приходивших на митинги и демонстрации, с недоверием относились к самозваным лидерам. Именно они освистывали Собчак и других людей, слишком близко связанных с правящим режимом. Но организующая роль представителей элиты была очевидна и высока.

Почти сразу обнаружилось, что у элитной фронды есть свое видение политической перспективы движения и стоящих перед ним задач. Эти взгляды публично высказывались. Кудрин, например, в своих интервью говорил, что видит свою задачу в том, чтобы спасти страну от «безответственного популизма». По его мнению, правящая группа в погоне за рейтингами заходит слишком далеко, раздавая социальные обещания, выполнение которых угрожает интересам корпоративного бизнеса. Стране же нужен гораздо более жесткий курс бюджетной экономии. И необходимо заставить Путина выполнять его, даже в ущерб «дешевой популярности».

Ксения Собчак подчеркивала, что она считает неправильным даже постановку вопроса о смене власти. Власть, по мнению телезвезды, нужно не свергать, ее нужно заставить прислушиваться. Вопрос о том, к кому прислушиваться оставался без ответа. Но Ксения Анатольевна вряд ли имела в виду бюджетников, пенсионеров, рабочих или инженеров. Речь, конечно, шла про советы от людей другого круга.

У Владимира Путина и его администрации были все основания считать, что за массовыми протестами стоит, в первую очередь, элитная фронда. И режим оперативно отреагировал. Еще до нового года были анонсированы две реформы: о регистрации партий и о выборах губернаторов с муниципальным цензом. Обе эти меры сложно рассматривать как шаг навстречу обществу. Ведь реальный доступ к участию в политике получили только элиты. Пройти муниципальный ценз могут только региональные финансово-промышленные тяжеловесы, а уж никак не представители общественных движений. С партийным строительством ситуация аналогичная. В условиях массовой регистрации политтехнологических проектов, значение партийной регистрации радикально девальвируется, а медийные и финансовые ресурсы для ведения предвыборных кампаний есть только у элит. Поэтому для них легализация политической деятельности является гарантией возможности влиять на курс развития, а активистские движения от нее не получают ровным счетом ничего.

Помимо широко разрекламированных реформ, вероятно, были достигнуты и другие договоренности в верхах. Во всяком случае, еще до президентских выборов Алексей Кудрин заявил, что верит в способность Путина победить честно. Поскольку к мартовским выборам были допущены лишь тщательно отобранные и проверенные администрацией кадры, то в смысле «честности» они ничем не отличались от декабрьских. Следовательно, заявление Кудрина можно рассматривать исключительно как подтверждение заключенной сделки.

6 мая: события выходят из-под контроля

Поначалу казалось, что соглашение между режимом и элитной фрондой сработает. Мартовские митинги выглядели довольно уныло. Народу пришло мало, настроение протестующих было на нуле. Все «говорящие головы» на телевидении бросились обсуждать, что «народ устал от политики» и что все возвращается на круги своя. К анонсированному Сергеем Удальцовым «Маршу миллионов» относились с нескрываемой иронией. От подготовки майского шествия устранились почти все, кто так страстно боролся за влияние в декабрьском движении: Пархоменко, Собчак и т. д. Даже Алексей Навальный и Борис Немцов дистанцировались от подготовки к демонстрации. Никому не хотелось брать ответственность за, казалось, неизбежный провал. Даже либеральные медиа, вроде «Эха Москвы», уделяли предстоящей демонстрации неизмеримо меньше внимания, чем митингам декабря-февраля.

Но 6 мая оказалось для всех огромным сюрпризом. Масштаб мобилизации намного превзошел даже самые оптимистические прогнозы. Ни у кого больше не оставалось желания юморить на тему «марша миллиардов». Тех десятков тысяч, которые вышли, оказалось достаточно, чтобы фонтан остроумия кремлевских шутников истощился. Но еще более впечатляющим оказалось то, что не менее половины пришедших встали в левую колонну, под красные знамена.

6 мая продемонстрировало с полной наглядностью, что демократическое движение вышло из-под контроля истеблишмента. Что оно обрело собственную политическую субъектность. Что мобилизация возможна без участия медиа и «договороспособных» блогеров. И, наконец, что десятки тысяч людей готовы следовать за наиболее радикальным крылом оппозиции. Что связанные с левыми силами социальные лозунги не отпугивают (как это было еще зимой), а привлекают недовольных.

Начавшиеся сразу после 6 мая акции «Occupy» стали отражением внутреннего потенциала движения. На бульварах Москвы началась бурная самоорганизация. Причем она никак не была связана с традиционной, преимущественно либеральной оппозицией. Стало понятно, что в обществе появилась и стремительно растет новая сила. И ее политическим интерфейсом стали, в первую очередь, левые.

Освобождение протестного движения от опеки со стороны бывших министров делало невозможным приемлемый для правящей олигархии компромисс с оппозицией. А включение в повестку социальных требований создавало угрозу того, что социальная база движения начнет стремительно расширяться. И власть немедленно отреагировала на случившееся. Начались репрессии.

В глазах Кремля преступлением было именно 6 мая, высшая точка в движении протеста. Грандиозная весенняя акция нарушала монополию элит на выбор будущего страны. Поэтому аресты, обыски и уголовные преследования начались не в декабре или феврале, а именно в мае-июне.

Выбить из арестованных по делу 6 мая активистов показания на тех, кого власть считает лидерами протеста, не удалось. Следствие забуксовало. Именно в этот момент и появился заказ на «Анатомию протеста-2».

Вся логика пропагандистских и репрессивных усилий власти, так обильно затраченных в октябре уходящего года, была направлена на одну задачу: разгромить радикальное крыло оппозиции. На это работает и стремление дискредитировать его в глазах потенциальных сторонников (аудитория НТВ), и разгром активистского ядра. Власть хочет парализовать именно левых как единственную силу, несущую реальную угрозу сложившемуся порядку.

Левые опасны не только тем, что их идеи популярны в самых широких массах. Они — единственная сила, принципиально противостоящая истеблишменту в целом и ориентирующаяся на сценарий перемен снизу.

Волков, Мавроди… и снова Собчак

Именно в этом контексте следует рассматривать итоги прошедших 20−21 октября выборов в Координационный Совет оппозиции. Я не хочу обсуждать их честность и возможные манипуляции. Меня интересует только политическое значение случившегося.

А оно состоит в том, что в руководство протестом оказались возвращены все те, кого отсеял майский подъем. Те, кто сознательно дистанцировался от уличной оппозиции после мартовских выборов Путина, — Собчак, Пархоменко, Кац и другие, — оказались теперь в звездной палате. Наоборот, левые силы, с которыми были связаны майские успехи, — радикализация и подъем движения, — оказались за бортом. Даже по левой курии прошли не активисты, представляющие реальные организации, а никому не известные персонажи, попавшие в список Сергея Мавроди. Последний не скрывал, что хочет оказать услугу российской власти, вмешавшись в выборы КС оппозиции.

Эта услуга Мавроди (а возможно, в голосах, подсчитанных ЦВК, были и другие аналогичные кейсы) заключается ровно в том, чтобы отсечь от протеста левых, т.е. его радикальное крыло.

В свою очередь, Леонид Волков, возглавлявший Центральный выборный комитет на выборах в КС, дал интервью, в котором изложил свое видение задач, стоящих перед протестом. Он считает необходимым создать такую оппозицию, которая бы устраивала крупный корпоративный бизнес больше, чем действующая власть. Для этого эта оппозиция должна быть очищена ото всех, кто бизнес отпугивает, призывая к пересмотру итогов приватизации и прочим ужасам социализма.

Таким образом, возникло счастливое совпадение интересов между ведомством Бастрыкина (которое сажает в тюрьмы, похищает и пытает левых активистов), МММ и той частью оппозиции, которая стремится к возвращению к формату элитной фронды.

Цикл завершился. Недовольная часть элиты инициировала и поддержала первые протесты, чтобы использовать их для шантажа кремлевской камарильи. Но инициатива ушла из их рук. Теперь, общими усилиями, мы вернулись к ситуации декабря прошлого года. Судьбой протеста вновь распоряжаются люди вроде Ксении Собчак.

К чему это приведет? Нынешний Координационный Совет слабо приспособлен для координации социального протеста. Вряд ли мы увидим его вождей среди бастующих рабочих Байкальского целлюлозно-бумажного комбината, на трибуне митинга против коммерциализации образования или в подмосковном Сычево, где может повториться пикалевская история. Социальные проблемы не будут коньком объединенной оппозиции. А потому социальный протест пока не станет главной темой в новостных лентах. Но и сама оппозиция останется изолированным от большинства населения движением. Оно не перельется за границы МКАД и не втянет в себя миллионы рабочих, врачей, учителей, инженеров, студентов или пенсионеров. А, замкнувшись в гетто, демократический протест неизбежно переживет период спада. Исчерпав повестку демократического протеста, некоторые лидеры умеренного крыла оппозиции и вовсе могут взять курс на завершение уличной борьбы.

Но сильно ошибутся те, кто сочтет, что «все кончено», и жизнь теперь вернется в прежнее русло. Прежним ничего уже не будет.

В сухом остатке

2012-й год все-таки стал переломным. Конечно, наивным ожиданиям того, что власть устрашится многотысячных митингов и сразу сдастся, не суждено было сбыться. Но это и само по себе ценный опыт: любые перемены требуют не разового выхода на площадь, а долгого и серьезного участия.

Главным итогом года массовых митингов протеста стал новый социальный опыт. В конечном счете, именно он станет фундаментом всех дальнейших событий и процессов.

Во-первых, было с исчерпывающей убедительностью доказано, что плавных, постепенных, эволюционных перемен в России не будет, что они невозможны. Вся цепочка событий от циничной рокировки в сентябре 2011, от грубо сфальсифицированных выборов в декабре и до разогнанной демонстрации 6 мая и жестоких репрессий против ее участников и организаторов, — все свидетельствует о том, что режим и те силы, на которые он опирается, к переменам не готовы и не способны. Во всяком случае, если под этими переменами иметь в виду не чехарду губернаторов и министров и не принятие новых одиозных репрессивных и антисоциальных законов, а демократизацию системы управления страной и изменение социального курса. Реформистская модель, условная медведевщина и даже прохоровщина, дискредитированы целиком и полностью. 2012 год поставил в повестку дня революцию. Ни больше, ни меньше.

Разница между реформой и революцией не в том, сколько крови и пота они требуют. А в том, кто является их проводником, субъектом. Реформы проводятся верхами, революция (которая тоже состоит из серии реформ) — низами. Нарастающее ощущение тупика, в котором оказалась страна и который переживают все слои общества, и невозможность перемен сверху в сумме создают запрос на новый субъект социальных перемен. Потенциал постперестроечной элиты исчерпан, как был исчерпан столетие назад потенциал элиты романовской. Низы уже не хотят жить по-старому, верхи точно не могут ничего поменять. Можно считать, что конкурс на главную роль в исторической драме объявлен открытым.

Кто, какие силы займут это место? В этом главная интрига следующих месяцев или немногих лет. Раньше споры о политических программах интересовали лишь ничтожное число политических активистов, теперь у них появилась аудитория. Значит, на смену эйфорическому единству «всех приличных людей» в общественном движении придет время поляризации. Время, когда на суд уважаемого жюри будут представлены программы, идеи, смыслы, стратегии. А в жюри этой конкурсной программы, дамы и господа, сидит народ России. И главная ставка в этом состязании — это та громадная энергия, которую он вложит в борьбу за перемены на следующем, неизбежном, подъеме.

Фото: ИТАР-ТАСС/ Пальм Елена