Нестроение дома

Недавно меня разыскал в интернете дальний родственник из украинской глубинки. Мы никогда не виделись. Он обзавелся компьютером и принялся искать родню. Обменялись несколькими письмами, коснулись на беду политических тем. Я неуважительно высказался о существующем в России порядке, назвав его «барским капитализмом».

И получил в ответ письмо, в котором сквозило недоумение:

— Что вас так много развелось-то, недовольных? Чем вы там все недовольны? Вот конкретно ты — ты чем недоволен? Что КОНКРЕТНО тебя не устраивает?

«Конкретно» в предложенной системе ценностей означало, во-первых, то, что ущемляет лично меня и, во-вторых, то, что не относится к отвлеченным категориям — всем этим «свободам-выборам-демократиям». Я, признаться, тогда поленился ответить предметно. Пришлось бы писать длинное конкретное письмо. В общем, переписка с родственником оборвалась, едва начавшись.

Примерно то же, как мне представляется, происходит сегодня с протестным движением: рвется едва наметившийся контакт с аполитичным обывателем, который не только составляет арифметическое большинство, но и определяет ключевые характеристики нынешнего российского общества. Как-то не вписывается в контекст слово «народ». То ли слово затаскали, то ли масштабы разные — у слова и контекста. В прошлом декабре, после выборного аттракциона, потянулся было обыватель в оппозиционный стан: походил на митинги, послушал про жуликов и воров — и вернулся на насиженные диваны. Получилось как у плохого учителя литературы, с уроков которого ученики выносят твердое убеждение, что литература — это переизбыток пафоса, вымышленные люди и вообще не про жизнь.

Для меня очевидны две вещи.

Единственный способ изменить страну — вовлечь в перемены страну. А она такая, какая есть. Апатичная. Обывательская. Но другой у нас нет. Была в девяностые, когда рванула из советских руин на абстрактные призывы к свободе, к рынку с кисельными берегами, к священной демократии. Была, да вся вышла. Больше не рванет. И единственный способ разбудить в обывателе гражданина — убедить, что протестное движение — это очень даже «про жизнь». Это не красиво поговорить собрались, не протащить новеньких во власть. Это реальные люди хотят решить реальные проблемы.

Своему украинскому родственнику, которого я разочаровал туманным недовольством неголодной, в общем-то, российской действительностью, я мог бы рассказать кучу вполне обывательских, без грамма политики, историй, отвечающих на вопрос: «Что конкретно?»

Я расскажу, как вселяюсь в новую квартиру в новом доме.

По мне, эта абсолютно обывательская история предельно метафорична.

Итак, продали «двушку» в панельной девятиэтажке, упаковали пожитки в коробки, переехали к теще, взяли кредит и купили «стройвариант» в кирпичной высотке «высокой степени готовности». Дом обещали сдать осенью, через полгода. Внешне он так и выглядел — почти готовым.

Были, правда, сомнения.

Девятнадцатиэтажную свечку воткнули у самого дорожного кольца. В двадцати метрах от фасада — проспект, метрах в тридцати сбоку такая же бетонная панелька, в какой мы жили до сих пор. Метрах в сорока сзади — один из первых «элитных» домов в Ростове-на-Дону — перестроенная в девяностые четырехэтажная общага. Жильцы элитного дома еще на стадии котлована отгородились от будущих соседей забором. Есть решение суда этот забор снести, поскольку он загораживает проезд: случись пожар, пожарным не проехать. Но забор стоит, как стоял.

В договоре купли-продажи красовался неприятный пункт — мол, фактическая площадь жилья может оказаться на 10% меньше той, за которую вы платите. По техническим причинам. Как объясняла юрист строительного комбината:

— Обычные строительные допуски. Стена туда, стенка сюда.

Забегая вперед, скажу: фактическая площадь отклонилась-таки от указанной в договоре. Ровно на 10%. В меньшую сторону, разумеется. И у соседей по этажу — в ту же сторону на те же 10%. Соответственно, та же картинка и под нами, и над нами. В общем, каждый купивший квартиру оплатил немножко квадратных метров сверху. Десятину, так сказать. Стенка туда, стенка сюда. Полагаю, эти нехитрые манипуляции как-то способствовали тому, что в одном из подъездов квартирами обзавелось все руководство строительного комбината, от юриста до прораба…

На первом этаже запланирован ресторан. Парковаться негде.

Да, были сомнения, были.

Но не было выбора. Искали квартиру в конкретном районе, поближе к языковой школе, в которой учится сын. Строительство еще одного дома в этом районе было заморожено три года назад. Под домом плыл фундамент. Компания-застройщик тонула в долгах. А собственник холдинга, в который входила эта компания, сын бывшего областного министра, баллотировался в мэры Шахт. Еще один, уже построенный в нашем районе дом, застройщик никак не мог сдать в эксплуатацию: Стройнадзор вдруг заметил, что здание в нарушение норм стоит слишком близко от бензозаправки.

Словом, купили то, что было. На предлагавшихся условиях.

Осенью дом не сдали. Сдали зимой, незадолго до Нового года. Задержка от первоначально заявленного срока составила полтора года.

Правда, начать делать ремонт в квартирах было проблематично: лифты не работали. То есть работали, строители возили на них цемент и кирпич: принятый Стройнадзором дом все еще достраивали. Но жильцов к лифтам не подпускали. Поскольку, объяснял прораб, не произведены наладка и диспетчеризация. То есть как не подпускали… Те, кому не терпелось начать делать ремонт — а были такие, кто уже несколько лет жил на съемных квартирах — могли со строителями договориться. Пятьсот рублей ходка. Услуги платного лифтера Вовы, помощника прораба, обошлись мне чуть больше 10 тысяч рублей. А еще нужно было нравиться Вове. Если я вдруг переставал ему нравиться, он начинал кочевряжиться: договоришься, приезжает доставка со стройматериалами — а ему некогда, а он занят, жди. И телефон отключает. Разговор на повышенных тонах помогал, но, увы, ненадолго.

А еще были блатные. А как же, куда без них. Для этих лифт был бесплатный. Они приезжали, звонили директору стройкомбината и передавали трубку Вове. Тот говорил:

— Хорошо, Александр Николаевич. Сделаем.

И шел вразвалочку к лифту, всем своим видом показывая, что сделать-то он сделает — но без всякого рвения. У Вовы, как и у всей строительной братии, была своя правда: зарплату им задерживали на пять месяцев.

Попытка уговорить жильцов подать заявление в прокуратуру — поинтересоваться, как так получилось, что Стройнадзор принял недоделанный дом — успехом не увенчалась. На встрече с представителями застройщика жильцы громко и долго кричали. Но желающих подписаться под обращением в прокуратуру впоследствии вызвалось только трое.

— Не сделать бы хуже. Пусть уже сами домучивают. Столько ждали. Тут осталось-то.

И прокуратура отпала сама собой.

Отстоять образцово-показательного председателя ТСЖ — Валентину Васильевну, которая проработала в строительстве 48 лет, в том числе прорабом, которая обещала заставить застройщика доделать каждую мелочь, которая уже председательствует в ТСЖ двух домов — тоже не удалось. Вместо нее председателем ТСЖ стал… директор компании-субподрядчика, непосредственно строившей дом. Одному из несговорчивых членов правления позвонили домой и сказали что-то настолько важное, что он ушёл из правления в тот же день. Другого исключили, поскольку квартира была зарегистрирована на жену. Жильцы покричали на очередном собрании, но никаких юридических действий предпринимать не стали.

— А смысл? С ними разве потягаешься?

И от имени возмущенных жильцов дом принимал тот самый Юрий Юрьевич, который его строил. Точнее, недостроил.

Лифты так и не наладили. Эксплуатирующая организация отказалась их принимать в том виде, в котором застала. Их долго перебирали, что-то докручивали, меняли детали. Наконец, этой весной лифты стали доступны бесплатно, без строителя Вовы (честное слово, его так звали, без всяких намёков). Правда, на этажах нет индикаторов, и узнать, едет к тебе лифт или нет, можно только на слух. А на грузовом лифте висит табличка: «Перевозка пассажиров КАТЕГОРИЧЕСКИ запрещена! Лифтёр». То есть грузы пожалуйста, а люди — ну, если такие храбрые…

Я разговаривал с лифтером. У него, как вы понимаете, тоже своя правда.

— Там не наладишь ни черта. Проще новый лифт собрать. Все допуски, какие можно, нарушены многократно.

— А что же вы принимали такой лифт?

Я и не принимал. На два листа недоделок написал.

— И что?

— Что… Начальник монтажников приехал с моим начальником. Кидался тут на меня, грозился руки-ноги переломать.

Лифтер здоровый, выше меня на две головы и руки как грабли.

— А вы?

— Что я? — он начинает нервничать. — Мой начальник сказал, чтобы я принимал.

— Не боитесь? Вдруг что — вас же посадят.

— Боюсь! Я же нормальный! А если уволят, где мне работу искать?

Прораб — теперь уже бывший — тоже живет в «блатном» подъезде. Недавно, встретив его возле дома — под его начальством рабочие доделывали дождевой сток — я усмехнулся:

— Вы когда-нибудь достроите, нет? В прошлом году еще в эксплуатацию ввели.

— А что мы? — огрызнулся прораб. — Мы тоже говорили: давайте сначала достроим. Но в Администрации сказали: надо. У них же показатели. Ввод нового жилья. Отчитываться надо было.

Наконец, последняя деталь нового дома — депутатский джип, который паркуется на тротуаре перед подъездом (а в «блатном» подъезде живёт ещё и депутат, для полного комплекта). Мамы с колясками старательно обходят машину стороной: не поцарапать бы. Говорят, этот самый депутат и будет управлять рестораном, который вскорости появится на первом этаже.

Вот так и живем. В новом доме, который не радует.

Фото: ИТАР-ТАСС/General Images/Photoshot