Поэт и нимфа

По нынешним временам публикация книги писем с тавтологическим в данном случае названием «Время сердца» выглядит вполне уместно в контексте какого-нибудь международного Дня влюбленных. Ну, или праздника имени Клары Цеткин, то бишь Международного женского дня 8 Марта. Впрочем, для того ли разночинцы рассохлые топтали сапоги, а замечательные переводчики Татьяна Баскакова и Александр Белобратов трудились над перепиской черновицкого поэта с немецкой писательницей, которая длилось почти четверть века, чтоб мы предали законы не джунглей, но жанра.

Ведь как бы там ни было в истории диалога, начавшегося в немецких лагерях перемещенных лиц в 1948 году и закончившегося осенью 1961-го года в Париже, но любовные отношения между двумя выдающимися немецкоязычными литераторами ХХ века — евреем из Черновцов Паулем Целаном и венской красавицей Ингеборг Бахман — вполне укладываются в эпистолярную коллекцию знаменитостей вроде Джона Леннона и Йоко Оно. В контексте же самого жанра прекрасная болезнь, затянувшаяся между адресатами, имела разные формы: лихорадочная активность, вялотекущие паузы, экзальтированные «должен все-таки просить тебя в ноябре не приезжать». И хоть минималистских открыток вроде «Дыши!» в стиле упомянутых Джона и Йоко наши герои друг другу не слали, зато поэт-сюрреалист Целан мог заявить своей возлюбленной: «Ты — словно фен». Но это не в смысле ее пылких писаний, а просто поэту иногда позволительно мучить любимую женщину, которая потом обязательно опишет эти мучения в своей книжке, о чем чуть ниже. А пока что Бахман — Целану: «Три месяца назад кто-то неожиданно подарил мне книгу твоих стихов. Я и не знала, что она вышла. Было такое чувство… земля под ногами стала невесомой и поплыла, а рука моя слегка, совсем чуть-чуть, задрожала. А потом снова очень долго не было ничего».

Кстати, подаренная книга Целана 1948 года называлась «Песок из урн», и это, наверное, не переводческий каприз, ведь в урнах случается как раз пепел, но алмаз здесь в другом. Данная переписка — это не «сезонное» явление, а фундаментальный документ новейшей истории литературы с примечаниями-вздохами, приложениями-камланиями и прочей дидактикой вроде писем от жен-мужей-любовников (к примеру, немецкого классика Макса Фриша, с которым была близка Бахман), летящих воздушными путями уже после смерти наших героев. Вот только отчего, спросим, речь вновь о страданиях, ведь война уже закончилась, лагеря для беженцев расформированы, поскольку запасы их европейских хозяев истощены, и будущие знаменитые эмигранты отправились на дальнейшие вольные хлеба в Америку-Австралию, а герой данного эпистолярного романа вообще переехал в Париж?

С одной стороны, разница в социальном происхождении, несхожие творческие концепции, семейные преграды, взаимные кризисы — вот то, что отнюдь не способствовало сближению двух сердец. Еврей Целан сбежал от красной чумы советских «освободителей» из некогда австро-венгерского края, немка Бахман была воспитана в духе нацистской идеологии — о какой общность интересов можно было говорить? Вот уж воистину «любовь прекрасна как смирительная рубашка». Тем не менее, как подсказывает история, стихи писались даже после Освенцима, а пресловутый комплекс вины, популярный среди немцев послевоенного поколения, склеил культурную ауру отношений, став предвестником будущей эпохи политкорректности.

С другой стороны, герои этой истории, говорят, видели мир перпендикулярно документальной реальности, поскольку были поэтами в душе и сердце. Любовь начинающей поэтессы к старшему на шесть лет «автору важнейшего немецкого поэтического сборника последнего десятилетия», как писали тогдашние газеты о Пауле Целане, случилась на фоне отдыха европейской культуры от утомительной сверхреальности, когда отгремела идея национал-социализма, умноженная на философскую «смерть Бога», и у литераторов наконец-то появилась возможность переобуться в домашние туфли локальных ценностей: маковый цвет, которым Пауль засыпал комнату своей возлюбленной, ее кокетство в письмах вроде «я люблю тебя и не хочу тебя любить, это слишком много, и слишком тяжело, однако прежде всего я люблю тебя». Позднее все это претворится в постмодернизме, но пока что Целан просит корреспондентку писать кратко, чуть ли не в стиле фронтовых реляций, но та уже почувствовала вкус «живой» жизни, заигрывая с конкретикой на нескольких листах очередного письма с обязательно вложенными стихами: «Как только у меня появится время, я смогу приехать на несколько дней». Впрочем, времени на выяснения сердечных отношений потребовалось гораздо больше.

Наверное, неудивительно, что в результате Целан, как известно, покончил с собой, бросившись в Сену. Зато Бахман, эта «морская нимфа с волосами ангела, которая беспрестанно курила и разговаривала шепотом, вздрагивая от каждого телефонного звонка», уже в 60-х продолжала заигрывать с реальностью, работая над циклом романов «Виды смерти», в одном из которых (а именно в «Малине»), описала своего любимого. Правда, одинокий и целомудренный румын-эмигрант Целан превратился здесь в эмигранта-венгра Ивана, о котором героиня романа сообщала, что «Иван вернул мне способность смеяться», «Ивана я не боюсь, даже если он заламывает мне руки за спину и не дает мне двигаться», и «благодаря Ивану, которому нужна игра, я выучила массу бранных слов», а также «пообещала Ивану надевать только такие платья, которые делают меня красивой и счастливой», но, по крайней мере, с травматическим национал-социализмом точно было покончено.

Вообще-то и эпистолярный роман между Бахман и Целаном, и, собственно «Малина» — чтение не из легких: можно доплыть до середины, и не узнать, кто же такой этот Малина, и чего добивается автор и героиня от своего адресата. Какие-то письма, коты, смешные влюбленности… Если бы не предыдущая переписка двух сердец, то сочинение Бахман можно было бы назвать феминистским. Ведь попросил же как-то Хайдеггер уважаемую писательницу состряпать на пару с Целаном стишок в честь его 70-летия. И что же? Оба отказали. Наверняка еще и смеялись после этого, покуривая в постели. А вот для еще одной знаменитости, Нелли Сакс — написали! Причем, именно дуэтом.

На самом деле, феерический роман Ингеборг Бахман «Малина» является ее высшим достижением, фиктивной биографией и увертюрой к циклу произведений под названием «Виды смерти». В этом длиннющем эпическом творении, написанном безжалостным психоаналитиком и философом, содержится бесконечное множество способов истребления собственного «Я», и столько же способов познать женскую психику с ее глубоким подсознательным. Или не таким уж глубоким? И все это украшено музыкой, снами, цитатами из Шекспира-Флобера и абсурдными телефонными монологами в духе Жана Кокто.

По мнению автора, читать эту книгу следует по-разному: сегодня не так, как завтра, а «Штерн» по поводу выхода «Малины» в 1971 году вообще писала, что «Бахман отважилась сделать клинический случай раздвоения личности литературной сенсацией». Намекая на как раз нелитературный успех произведения, созданного бывшей сотрудницей психбольницы. А нормальные люди писателей не интересуют! Кому нужны те, кто, рискнув однажды отбиться от отары и отведав воли, возвратились назад, подчинившись безошибочному инстинкту? Об этом Бахман вопрошала в своей пьесе «Добрый Бог Манхеттена», чьими персонажами были… белки. Мол, что с них взять — с тех, кто укротил в себе и без того неяркий огонек влюбленности, превратив его в терапевтическую процедуру против одиночества — брачный союз и совместный экономический интерес!

Наверное, поэтому и в романе «Малина», и в письмах Бахман к Целану мы сталкиваемся с нетрадиционной любовью к мужчине, которая воплощает в себе классическую любовь к жизни. Правда, раздвоенную, поскольку героиня романа попеременно желает то Малину, то Ивана, то мира во всем мире. В принципе, это тоже неудивительно, учитывая монографию Бахман о Мартине Хайдеггере, а также ее увлечение философией Людвига Витгенштейна, ну и любовные романы — сначала с Паулем Целаном, а после с Максом Фришем. К тому же, Малина для героини романа — это олицетворение бытового фашизма (любит и поддерживает финансово), в то время, как Иван (не любит и использует)… Но это, кажется, уже совсем другое, это из «Ночного портье» Лилиан Кавани, когда чем меньше женщину мы больше, тем больше меньше она нам.

Как бы там ни было с арифметикой будней, но в сухом остатке имеем двести корреспонденций двух любящих сердец. Они слали друг другу валентинки, поцелуи и другие нежности, о которых мы иногда вспоминаем, посылая друг другу то лаконичные эсэмэски, то сдержанные мейлы, куда, оказывается, порой можно вместить целую историю ну очень современной литературы.

«Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана. — «Иностранная литература» 2012, № 10