День независимости

Роман в колонках Олега Кашина. Глава 3.

139

«Свободная пресса» продолжает публиковать «роман в колонках» журналиста Олега Кашина. Все события и персонажи вымышлены, все совпадения случайны.

На бизнес-класс в бюджете министерства денег не было, но даже эта формулировка звучала бы крайне нескромно, потому что на самом деле у министерства и бюджета-то никакого не было, даже зарплата у него осталась думская, и за ней надо было заехать двадцать первого числа. Но к тому, что жизнь тяжела, Соломон давно привык, и только уже в московском «Аэроэкспрессе», заткнув уши наушниками плеера, подумал — вот знали бы эти дорогие россияне с хургадинским загаром, что с ними едет министр иностранных дел новой маленькой страны, которая всем еще покажет и, по крайней мере, на «Евровидении» победит. В девяностом году Соломон ездил в Клайпеду за колбасой, и в гастрономе продавщица — пожалуй, даже русская, не литовка, — спросила его — А вы, молодой человек, откуда? Из соседнего государства? Кто из соседнего государства — тем мы не отпускаем. Колбасу в итоге пришлось брать в другом гастрономе, а «соседнее государство» — это теперь Россия, а он, Соломон, в ней гость.

Но об этом вообще никто не знал, Соломон никого не предупредил о своем визите, и только на Белорусской, усевшись у окна в кофейне, начал всем звонить.

— Ну ты даешь, -- захохотали в трубке. -- Просто взял и приехал, да? И пограничники огонь не открыли? — Соломон поморщился; кремлевское чувство юмора почему-то всегда сводилось к тому, что кто-то должен открыть огонь.

— Как-то обошлось, -- вежливо хихикнул он, с Сергеем Петровичем стоило быть вежливым. Трубка в ответ посуровела:

— И тогда ты решил стрелять первым? Ну, Соломон Израилевич, если бы я вас не знал, подумал бы, что враги подослали, ей-богу. «Министр иностранных дел непризнанной Земландской республики прибыл в Москву для сепаратных переговоров с администрацией президента», — голос в трубке, очевидно, пытался спародировать какую-то ведущую новостей. — Старик, ты смерти моей хочешь? Надо мной и так, извини, наковальня возмездия уже висит. Не звони сюда пока, ладно? Навальному вон позвони, — в трубке прерывисто загудело, и Соломон подумал, что да, наверное, стоило бы позвонить Навальному, но его телефона он не знал.

Остальные звонки были столь же полезны — старые друзья изо всех ветвей власти все как на подбор оказались не такими уж и друзьями — просто старыми. Даже знакомый редактор МК пробурчал что-то вроде того, что так-то выпить он готов, но сейчас с этими политическими проститутками (о ком это, Соломон не понял) даже Белковского пока решили отложить, «а ты сейчас хуже Белковского, сам понимаешь».

Был бы на месте Соломона кто-нибудь морально неустойчивый, он бы, наверное, здесь бы и напился с горя, но Соломон ведь не такой. Достал планшетник, подцепился к вайфаю — двадцать первый век, в конце концов, и, задумавшись на секунду, вбил в строке поисковика — «Россия без Путина». Не вышло с властью, попробуем с оппозицией.

Первые ссылки были неинтересные, Соломон даже кликать не стал. Заинтересовался каким-то «Гражданским сопротивлением» — это был вконтактовский паблик, а Соломон, будучи современным человеком, знал, что настоящая жизнь — в социальных сетях. На страничке сопротивления был указан счет для пожертвований узникам 6 мая — это Соломона не интересовало, кто бы ему самому пожертвовал, — и телефон контактного лица, причем лицо тоже звали Соломон. Соломон Хайкин.

И наш, в смысле калининградский Соломон с того и начал разговор, что мы, во-первых, тезки и во-вторых, можем быть друг другу интересны — подробности при встрече. Московский Соломон на удивление легко согласился встретиться — через полчаса, «Площадь революции», центр зала, и наш Соломон даже загрустил; серьезный бы человек не стал бы так легко договариваться о встрече. Но раз уж договорились — Соломон заплатил за кофе, спрятал планшетник в сумку, пошел к метро.

Министр иностранных дел в московском метрополитене, это даже весело.

В центре зала на «Площади революции» было людно, и Соломон даже не сразу понял, что это не просто толпа, а люди, которые вместе; ну, такими он их себе и представлял — радикалов «креативного класса». Журналистов, человек пять, он тоже сразу от общей толпы отделил, с лицами у них, что ли, что-то, или просто интуиция. Осталось только найти самого Соломона Хайкина, обменяться с ним телефонами и поехать куда-нибудь дальше — переговоры же нужно с кем-нибудь о чем-нибудь провести.

Соломон-москвич нашел его сам, подошел — лохматый, смешной, борода сама собой переходит в обычные волосы, верхние. Похож то ли на льва Бонифация из мультфильма, то ли на лешего какого-то, страшное дело. К нашему Соломону он подошел, как будто к зверю в зоопарке — вдруг укусит, и вместо «здрасьте» достаточно свирепо для такой плюшевой внешности спросил — А вы, наверное, из центра «Э»?

Соломон, который просто Соломон, не Хайкин, совсем не испугался, но чуть более торопливо, чем если бы это было в мирной обстановке, объяснил, что он не из центра «Э», а совсем наоборот, из Калининграда, и с Соломоном Хайкиным, если это он, полчаса назад разговаривал по телефону — «Мы с вами прямо здесь переговорим?». Лохматый обрадовано зашептал товарищам — мол, это наш друг, калининградский оппозиционер, приехал специально к нам на акцию, настоящий герой, а если все уже в сборе, — Все, да? — то можем уже и идти. И маленькая толпа потащила сепаратистского министра к эскалатору. Сопротивляться, видимо, было бесполезно.

А про дальнейшее Соломон даже и не понял, что это было. Как в диссидентских мемуарах про шестьдесят восьмой год — шли по Красной площади, потом вдруг остановились, появился черный транспарант, слева и справа от Соломона что-то задымилось — он закрутил головой, чтобы понять, что происходит, а его уже схватил за уши японский турист с фотоаппаратом-мыльницей, и почему-то совсем без акцента и даже ласково как-то обозвал Соломона гондоном и велел идти с ним куда-то. И повел.

Впереди с заломленными за спину руками волокли того Соломона, который Хайкин, из бороды у него капала кровь, и наш Соломон даже начал уже спрашивать, что хотя бы было написано на том черном транспаранте, но тот японец в штатском, который его тащил, снова обозвал Соломона гондоном, -- видимо, нравилось слово, и велел, дословно, завалить дуло. Соломон завалил, замолчал то есть. Потом ему расскажут, что на транспаранте был лозунг против прописки, ничего особенного, зато матом — идите, мол, со своей пропиской. В Госдуме в те дни голосовали на эту тему, Соломон читал что-то такое.

В дежурную часть полицейского участка заводили тоже так — с заломленными руками, лицом вниз, а потом окликнули — эй ты! — Соломон поднял голову и немедленно получил чьим-то кулаком в глаз.

— Вы ушиблись, наверное? — весело сказал некто в штатском, шагнув навстречу Соломону. — Скользко у нас, надо осторожней, — и тут Соломона ударили уже по почкам, раз, и еще, и еще, сука больно. Соломон почувствовал, что его больше не держат сзади за руки, распрямил спину, обернулся, сзади никого уже не было. Забрали у всех паспорта, привели в какой-то актовый зал, рассадили по разным рядам, сказали не болтать и начали по одному утаскивать писать протоколы, это долго, Соломон задремал. Во сне голос утреннего телефонного собеседника, пародируя новости по радио, сказал: «Министр иностранных дел самопровозглашенной Земландской республики, по некоторым данным, избит в московском ОВД». Тот же голос позвал Соломона по фамилии, потом еще раз, а потом за плечо уже деликатно так, совсем не как по почкам: «Соломон Израилевич, просыпайтесь, пора, ой, что у вас с лицом?» — Соломон стал потирать глаза, вздрогнул от боли — глаз подбит, будет фонарь, если еще его нет, менты козлы.

— Соломон Израилевич, — повторил голос. Соломон поднял глаза — незнакомый человек в костюме, не «в штатском», а именно в костюме. — Нам пора, поехали.

— Куда? — равнодушно спросил Соломон. Незнакомый ответил так же равнодушно:

— В Кремль.