Подёргал ручку — закрыто. Тук-тук.
— Ты б головой постучался, — заспанная медсестра открывает дверь.
— И здесь вы, — вздыхаю. — Навсегда обиженные. Устал я от вас.
— Так чё явился-то? — позёвывая, вступает в беседу молодая врач, — Сиди дома, — командует брезгливо. — На спину ложись. Брюки приспусти.
Ей предстоит сделать мне УЗИ печени. Свела нас среди ночи печёночная колика. За дверью кабинета — такие же хамоватые тётки-регистраторши; покрикивающие, иногда матом, медсёстры.
Через несколько минут, измазанный гелем, щедро изгвазданный скоропомощным хамством, топаю к выходу из больницы.
— Ты куда это? — останавливает меня принимающий врач, хирург.
— Кажется, отпустило, — говорю. — Поеду домой. От общения с вашими коллегами, боюсь, как не стало бы хуже.
Понимает с полуслова. Почему-то переключается на «вы»:
— А вы посидите, посмотрите, как мы работаем. Как с нами больные обращаются. А потом поинтересуйтесь, сколько нам за это платят.
Чувствуется, что не мне первому. Говорено-переговорено: много вас таких, недовольных — а вы посидите, а потом поинтересуйтесь.
Нафиг, нафиг. Домой. Потерпим, если вдруг.
Не в первый раз мне втолковывают нечто подобное. Доказывают, насколько несправедливы мои претензии:
— За такие-то зарплаты! В таких условиях!
Они не просто грубят и отказываются работать по-человечески — они как будто мстят. Вымещают на нас нечто нестерпимое, невыносимую гадость бытия. И точно знают, почему им это можно. Почему так правильно: спустя рукава и по-хамски.
В последнее время не только наталкиваюсь на каждом шагу на людей, работающих с глубочайшим отвращением, но и выслушиваю от них разъяснения. Даже не выспрашиваю — сами выплёскивают. Готовыми шлифованными фразами.
И вот ведь что интересно. С какими-нибудь малыми собственниками или небольшими руководителями тоже случается всякое. Включая конфликты и форс-мажоры. Но как-то всё улаживается по-хорошему — да, без излишеств вроде «простите за доставленные неудобства», но, в общем, в пределах нормы. Отвращение, врачуемое хамством, откровенное, с вызовом, наплевательство — амплуа главным образом рядовых работников. Низовой, так сказать, тренд.
В нотариальной конторе, где я оформляю доверенность на вывоз ребёнка заграницу, как ни старался, не выдерживаю общения с помощницей нотариуса:
— Прекратите говорить со мной сквозь зубы. И смотрите, пожалуйста, на меня, когда ко мне обращаетесь. Я ничего не слышу. Потому и переспрашиваю.
— Куда хочу, туда и смотрю. Мне за это не доплачивают, смотреть тут на вас…
Вы ещё помните, о чём это: «корпоративная этика», «прекрасный сервис»? Или это: «здоровый коллектив», «мы все — одна команда»? Давненько не слышал пресловутого: «клиент всегда прав». Реклама «Макдональдс» откликается каждый раз ностальгией. Ну, эта, где улыбчивая девушка бодро кричит: «Свободная касса!», — и командный дух витает над картошкой-фри. Собственно, а было ли это в нашей, российской — действительности? Или память подводит? Нет, ну было же, кажется… было… вот, совсем недавно: Шварценеггер такой молодой, и мы привычно пересчитываем цены в доллары… Или не было?
Сотрудник адвокатской конторы, сопровождающий меня в страховую компанию, у которой нам предстоит отсудить недоплаченную по ОСАГО страховую выплату, пожимает плечами, когда я выговариваю ему за то, что он неделю не мог найти мои документы:
— У них там, — он морщится, — бардак. А я при чём? Я свою часть делаю? Делаю. Не нравится, могу уйти.
И ведь не врёт, может.
Сотрудник риэлторской фирмы, через которую я продаю квартиру, звонит мне с корпоративного мобильника и прямым текстом, смело и внятно предлагает «чуть-чуть наказать жадного покупателя».
— Накинем тыщ пятьдесят к вашей цене. Я буду его усиленно убеждать, что ваш вариант для него идеальный, нужно хватать, пока не уплыл.
— Вы понимаете, — уточняю, — что предлагаете мне влезть в чужой карман?
Хмыкает:
— Как-то вы странно на это смотрите.
Интерес риэлтора к моему варианту на этом закончился. К слову, фирма была крупнейшая в Ростове.
Куда ни сунься… Они сговорились. Перетёрли в «Одноклассниках». Давно всё сформулировали, себе, своим близким и коллегам. Они что-то такое окончательно для себя решили, и только ждут достойного повода, чтобы плюнуть хором, хлопнуть дверью — и сорваться куда-то, незнамо куда.
В революцию? В эмиграцию?
Вряд ли. Скорей, на сезонную распродажу. И чтобы скидки реальные, а не так, как обычно.
Вот куда, кстати? Куда бы им хотелось? Боюсь, куда бы ни захотелось — у этих нигде уже не получится. Ни за хорошую, ни за очень хорошую зарплату. Потому что порченые. Отученные от добросовестной работы.
— Ой, да жалуйся куда угодно. Напугал!
А что им, действительно? Чего бояться?
Жаловался, случалось. Зачитывал гневные монологи начальникам.
— Вы тут для чего посажены? Это что за ужас такой?
Скоро заметил: начальники выслушивают терпеливо, но без малейшего интереса. Кивают понимающе. Но думают, похоже, о своём. Они-то знают точно, сколько получает сотрудник, оскорбивший мои тонкие потребительские чувства, категорически не отвечающий моим представлениям о риэлторе, враче, нотариусе, жестянщике, продавце, клерке, сантехнике, кредитном инспекторе. Начальники помнят, как долго место оставалось вакантным. Они видели, а я нет — других претендентов на это место. Они тоже могли бы рассказать много интересного. Но пока молчат. Пока предпочитают добавить к своим служебным обязанностям роль парового клапана: пришёл человек, пошумел человек и ушёл, ждём следующего.
В автосервисе мне отдают машину из ремонта, забыв подключить провода к поворотнику и закрепить бампер клипсами. Когда, удивлённый и раздосадованный, я возвращаюсь от первого же перекрёстка, начальник цеха вместо того, чтобы извиниться за халатность мастера, устало ворчит:
— Сделаем, сделаем. Мы же не отказываемся. Сделаем. Я лично сделаю.
Лучше других устроились филиалы федеральных компаний. Интернет-провайдеры, к примеру. У которых, давно не обновляемое, сыплется оборудование и рвутся линии. Тот случай, когда идеологию рядовых: «Забей, не заморачивайся», — исповедует и региональное руководство. Сидят в колл-центрах молоденькие барышни, наученные трём фразам: «Чем я могу вам помочь?», «Действительно, мы разобрались. На вашей линии сейчас ведутся ремонтные работы», — и, на прощание: «Могу я ещё чем-то вам помочь?». Можно в Москву написать, в головной офис. Но не факт, что кто-то там это читает.
Кажется, ещё вчера мы дружно ворочались в брежневском застое, как в неудобной кровати, и юмореска Жванецкого — «к пуговицам претензии есть?» — смешила до слёз. И вот всё закончилось, и началось по-новому: эффективные менеджеры вместо геронтократов, стабильность вместо застоя, Россия-вперёд вместо совка… Как стремительно замкнулся круг. Кризис 2008-го действительно не имел для родины наглядно-катастрофических последствий. Не то что в Европе: обошлось без массовых увольнений, без цепных реакций дефолтов и банкротств. И менеджмент выше среднего звена, насколько я знаю, с учётом инфляции пострадал не критично. Соприкосновение с рядовыми исполнителями, которым всё забывают поднять зарплату, превратилось в единоборство: вы должны заставить противника сделать свою работу, он — сделать её как можно хуже. Или не делать вовсе (хоть какой-то бонус). Тут вам не просто так, тут концепция. Идеология задарма трудящихся.
