4 ноября: затишье перед бурей

4 ноября Россия скромно отмечает День народного единства. Скромно — потому что все понимают: праздник чисто виртуальный. Единством в России не пахнет, напротив, страна глубоко расколота. Это видно даже из отношения к дате праздника. 42% россиян, как следует из опроса фонда «Общественное мнение», не против его привязки к изгнанию поляков из Москвы. Зато 49% считают, что праздновать надо 7 ноября — годовщину Октябрьской революции.

Направления линий раскола, как и тренды современного политического процесса, хорошо видны сквозь призму социологических исследований. О них подробно рассказал директор «Левада-центра» Лев Гудков в интервью научному руководителю Института Кеннана в России, профессору НИУ ВШЭ Эмилю Паину.

Вот как выглядят выводы Льва Гудкова в тезисах:

— Единого протеста нет. В мегаполисах преобладает социально-политическое недовольство: граждане требуют институциональных изменений, политических и правовых реформ. Зато провинция, средние и малые города — резервация социализма. Там добиваются государственных дотаций, поддержки, заказов, и недовольство связано с желанием вернуться в советские времена. В электоральном плане консервативный протест более массовый: если первый составляет 15−20%, то второй — не менее 40−45%.

— В российском социуме имеет место стирание идеологических границ. Из опросов видно, что убежденные левые, либералы и националисты составляют крайне узкий сегмент общества. Основная масса населения — это идеологическая туманность с явно выраженным спросом на государственный патернализм.

— В современной России сильны авторитарные установки, вне зависимости от того, какой это лидер. В 1990 году лишь четверть россиян считала необходимым приход к власти персоналистского политического вождя, сегодня — 40−45%. Это черта переходного времени, длительной фазы социальной и политической дезориентированности, выражение надежды на чудо.

— Авторитаризм путинского типа размывается и превращается в несистемные пузыри популизма, во множество феноменов внесистемных лидеров, вроде Навального, Ройзмана и других.

— Политика реальная и реальный массовый интерес направлены на потребление, ограничены горизонтом «общества потребления». Это означает высокую терпимость к усилению дифференциации, а не стремление к равенству, к уравниловке.

— Магистральное направление развития России — национализм. Если и будет идеологическая дифференциация в политической жизни, она проявится между разными видами национализма через добавки присадок — либеральной либо социалистической.

— Уже к следующему избирательному циклу ситуация в России будет гораздо более напряженной. С 2015 года начнется обострение, и процессы идеологического выстраивания будут резко интенсифицированы.

Когда у населения России лопнет терпение, и появится реальная альтернатива развития страны?

— Лев Гудков ориентируется на результаты исследований, это не просто его домыслы, — отмечает заведующий отделом социологии фонда ИНДЕМ Владимир Римский. — Но мне ситуация видится несколько иначе. Самое главное, о чем свидетельствует социология — в России нет единого политического пространства. Его нет ни справа, ни слева, ни в центре. Доминируют узкие клановые и корпоративные интересы. И в этом огромная проблема.

Единого общества у нас практически нет. Нет общих идеологий, моральных ценностей, целей и проектов, в которых крупные социальные группы участвуют. У каждого свой проект — мы видим это и среди власти, и среди оппозиции. Это одна из причин, по которым наша оппозиция не может объединиться — можно сказать, ей не о чем договариваться.

Политические программы практически не играют роли. Их даже писать перестали, потому что они похожи одна на другую: грубо говоря, за все хорошее против всего плохого. Программы слабо идентифицируют партии и общественные движения.

Получается, российский политический процесс очень неразвитый. Он идет не как система развертывания позиций, не по типу выполнения конкретных проектов, вроде модернизации страны. Проекты в нашем случае очень локальные и лоббистские. Группы, которые имеют ресурсы, эти проекты продвигают и претендуют на расходование госбюджета, а остальные остаются с носом.

«СП»: — Эта ситуация может начать меняться в 2015 году?

— В этом пункте я не согласен с Львом Гудковым. Не думаю, что в 2015 году мы увидим рост политической активности и целенаправленной деятельности оппозиции. Политика у нас очень разобщенная, разделенная по мелким группам интересов, и не видно, как произойдет консолидация — ни среди проправительственных сил, ни среди оппозиции.

«СП»: — А какой ваш прогноз?

— Пока я придерживаюсь консервативного прогноза: к 2015 году будет примерно так же, как сейчас. Поскольку проблемы не решаются, локальные взрывы социальной активности — как в Западном Бирюлево — будут и дальше происходить спонтанно, хотя и чаще, чем сейчас. Выражение недовольства через народные бунты, возможно, те или иные политические силы попытаются возглавить и использовать в своих интересах. Но эти выступления все равно будут решать локальные политические цели.

«СП»: — Какой главный вывод из этой ситуации?

— У нас еще долго не получится модернизации страны. И политические силы, и госуправление, и подавляющее большинство граждан ориентированы в своих действиях на краткосрочную перспективу. Все надеются, что сохранят нынешнюю стабильность по принципу «не было бы хуже».

Это главный тормоз развития. Едва ли можно ожидать кардинальных перемен, если вся политика — поддерживаемая большинством сограждан — направлена на консервирование нынешнего состояния.

«СП»: — В этом виноваты патерналистские настроения большинства?

— Эти настроения определяются не столько любовью к социализму, сколько прагматической позицией. Люди видят, что гражданская активность не способна регулировать сферы жизни. Демократический тип регуляции снизу, путем парламентской деятельности в России не реализуется.

В этой ситуации остается архаичный способ консолидации общества — с помощью верховной власти. Когда именно органы исполнительной власти жестко требуют соблюдения законодательства, правового поведения, и этим обеспечивает справедливость в обществе.

Большинство граждан на собственном постсоветском опыте убедились, что другой способ достижения справедливости в России не работает. Отсюда вера, что сильная власть решит все вопросы. На деле, лоббистские интересы властных группировок не совпадают с общественными интересами государства.

Мы, как показывают социологические исследования, пребываем в состоянии неопределенности. Нам не нравится, что происходит сейчас, но мы не знаем, куда двигаться. На этот счет нет общественного согласия, и непонятно, откуда оно возьмется. Это серьезный системный социальный кризис, из которого никто в России, по-моему, не знает, как выбираться. Именно об этом мы должны серьезно задуматься 4 ноября…

— Запрос на патернализм — едва ли не единственный пункт, который сегодня объединяет большинство россиян, — считает вице-президент Центра политических технологий Алексей Макаркин. — Но так случалось и раньше, и патерналистский электорат оказывался крайне важным для перемен в стране.

В конце 1980-х запрос на патернализм тоже преобладал. В те времена, как и сейчас, начинался чувствоваться кризис идеологии. В итоге, победителем в политической борьбе оказался Борис Ельцин, который изначально выступал как политик-популист. Он, напомню, был известен критикой привилегий коммунистического руководства, и демонстративным отказом от этих привилегий. По крайней мере, население воспринимало его именно так, и голосовало за него как за народного защитника. Ельцин не пришел бы к власти без патерналистского электората.

Нечто подобное повторилось на Украине в ходе «оранжевой революции» 2004 года. Интеллигенция видела в Викторе Ющенко гражданина, который поведет страну на Запад и является поборником демократии. А большинство украинского электората верило, что он разберется с олигархами и коррупционерами. Получается, Ющенко без поддержки патерналистского электората тоже не стал бы президентом. Так что патернализм — не всегда препятствие для перемен.

«СП»: — Эти перемены действительно лежат в русле национализма?

— Если анализировать протестные настроения по стране в целом, а не только на Болотной, везде присутствует идея, что Россия должна стать национальным государством. Но под этим каждый понимает свое. Либерально настроенные граждане видят в национальном государстве аналог современной европейской страны. Это Россия, которая имеет свои интересы и интегрирована в ЕС в особом статусе, чтобы не было крайностей вроде однополых браков и плясок в храмах. Другой подход - радикальный — «Россия для русских» — тоже хорошо известен.

В чем-то это тоже похоже на протест 1980-х. Только тогда мы не хотели кормить наших союзников по Варшавскому договору, а также прокоммунистические режимы стран Африки и Азии. Сейчас стихийный изоляционизм распространяется на значительную часть российских республик. В этой ситуации восприятие Северного Кавказа как обузы для государства выходит за рамки националистической субкультуры и охватывает самые разные протестные группы.

Для Кремля это очень большая проблема. Потому что возникает вопрос: где альтернатива? Понятно, если брать миграцию внешнюю — можно принимать законы, хотя они плохо выполняются, пытаться ее ограничить. Но внутренняя миграция — проблема более значимая. Речь идет о россиянах, которым Конституция гарантирует право на свободу передвижения. Пока власти не удается ответить на этот вызов. Ей приходится балансировать, а такой баланс не способен кого-либо вдохновить, увеличить число сторонников власти и уменьшить протестные настроения.

«СП»: — Политический кризис действительно обострится в 2015-м?

— Проблемы, скорее, могут возникнуть в 2016 году в связи с парламентскими выборами. На выборах главы государства люди у нас предельно осторожны. Многие из тех, кто любит власть, или настроен оппозиционно, тщательно изучают предложенных кандидатов. Из списка выбирают самого похожего на президента. Такой в списке один — кандидат от власти, остальные специально подобраны так, что должности президента не соответствуют. В итоге, мысли граждан идут в одном направлении: конечно, кандидат от власти не идеален, но остальным доверять страну и вовсе невозможно.

Но парламент у нас не очень уважают, его не считают значимым. Поэтому здесь возможно проявить эмоции и проголосовать против власти, чтобы проучить ее. Исходя из того, что с точки зрения стабильности ничего не изменится, зато, возможно, власть осознает неправоту и двинется в сторону граждан.

С такими настроениями 2016-й может быть для власти очень непростым. В Кремле это, надо думать, прекрасно понимают. Потому акцент будет сделан на депутатов от Народного фронта и одномандатников, на которых сложнее перенести недовольство властью, чем на «Единую Россию». Но все равно, Кремлю достанется на орехи.

Власти все меньше доверия, когда она говорит о миграции или коррупции, но при этом у нее в руках большое количество ресурсов — от административного до информационного. С другой стороны, критика оппозиции выглядит куда органичнее, но у нее налицо проблемы с коммуникацией и нехватка ресурсов, что сокращает возможности для активного протеста.

Кто в этом противостоянии выиграет — в 2015 году или в 2016-м — будет зависеть от состояния экономики и мнения населения, как это, опять же, было в конце 1980-х. Если население решит, что терпеть поднадоевшую власть возможно, а изменения слишком рискованны — выиграет власть. Если граждане сочтут, что дальше терпеть невозможно, и пусть к власти придет хотя бы кто-нибудь, но другой, ресурсы власти обесценятся, и появится серьезный шанс у оппозиции.

Фото: Александр Щербак/Коммерсантъ