Патриотизм патриотизму рознь

Недавняя публичная истерика, устроенная известной журналисткой на тему того, как она ненавидит патриотизм, и ответная истерика, устроенная негодующими патриотами на тему того, что ненавидеть патриотизм может только конченная сволочь, отлично вписываются в общую истерическую атмосферу нашей публичной жизни, так хорошо описанную на днях Катей Винокуровой.

Глядя на эти постоянные истерики с контристериками, чувствуешь себя в какой-то помеси Италии с Грузией, а не в России. И все эти бурные излияния чувств чрезвычайно сильно мешают разобраться с проблематикой патриотизма. А проблематика эта весьма непроста и нетривиальна. И, наверное, самое важное в этой проблематике то, что в самом национал-патриотическом лагере вообще-то отсутствует консенсус по вопросу о том, что такое патриотизм.

Более того, немалое число патриотов, скорее всего, поддержали бы ту критику патриотизма, которая подразумевалась в публичном высказывании помянутой известной журналистки, если бы эта критика не была выражена в такой буйной истерической форме.

Я, например, хорошо помню, как в начале 90-х уже полностью причисляя себя к радикальной национал-патриотической оппозиции режиму Ельцина, я испытывал довольно сильный дискомфорт от общения со многими своими тогдашними соратниками по оппозиционному лагерю.

Я хорошо помню, как в беседах с моими тогдашними друзьями я пытался нащупать различие между тем патриотизмом, который я разделяю, и тем патриотизмом, от которого меня отталкивает. Помню, я тогда говорил: «Родина — это мы, а не какая-то Она, которой мы почему-то должны быть беззаветно верны. Любовь к Родине — это просто защита наших законных коллективных интересов, а не какое-то там „беззаветное служение“ которое я обязан совершать, да еще к тому же „не щадя и самой жизни“. Этот их максимализм и лицемерие и делают их патриотизм таким отталкивающим».

Помню, какое освобождающее действие оказало на меня лет 10−15 назад открывшееся понимание того, что патриотизм — это просто приверженность к своему народу. Не какая-то там любовь-морковь, а нормальная приверженность. Нормальное желание ценить свой народ больше, чем другие народы. То есть нормальный патриотизм для меня — это форма группового эгоизма, аналогичная приверженности к собственной семье, но, разумеется, несколько более слабая, поскольку собственная семья — это реальная малая группа, членов которой ты видишь каждый день, а свой народ ты целиком увидеть не можешь. Я тогда сформулировал для себя это проснувшееся понимание в таком примере: «Вполне возможно, что голодающие дети Африки страдают от голода гораздо сильнее, чем наши старушки, вынужденные побираться по помойкам. Но наши бабушки для нас гораздо важнее. И пока мы собственных стариков не накормим, любая помощь голодающим детям Африки является глубоко аморальной».

Вскорости я узнал формулировку Ле Пена, которая кажется мне еще более точной: «Люблю дочку больше, чем племянницу, французов больше, чем немцев». И, кстати, полагаю, что если бы такое понимание патриотизма нами бы шире пропагандировалось, то и истерик у наших либеральных интеллигентов по поводу патриотизма стало бы несколько меньше.

При этом принципиально, что речь идет о солидарности именно со своим народом, понимаемым как одна большая семья, а не с властью. Разумеется, понятно, что любой народ нуждается в государстве для защиты собственных интересов. Но из этого совершенно не следует, что любая власть, правящая в тот или иной момент этим государством, выражает интересы государствообразующего народа. И, на мой взгляд, нормальный патриот поддерживает власть безоговорочно только в том случае, если эта власть действительно защищает интересы народа.

А во всех остальных случаях патриот относится к власти рационалистически трезво, поддерживая только те ее начинания, которые считает полезными для своего народа. А в случае, если таких начинаний не наблюдается, максимум патриотической поддержки власти сводится лишь к тому, что любая власть лучше кровавой анархии и беспредела полевых командиров.

И в этом смысле, я очень не люблю что сталинскую, что романовскую брутальную риторику про «Родину-Мать». Разумеется, любому нормальному человеку свойственно любить свою маму. Но из этого же не следует, что ее нужно «беззаветно поддерживать» буквально во всем.

И когда моя покойная мама, Царство ей Небесное, говорила мне что-нибудь вроде «Чубайс — эффективный менеджер», или, хуже того, «ты меня, конечно, извини, но кавказцы владеют большим числом бизнесов, чем русские, просто потому, что они в этой сфере более талантливы», я с ней самым резким образом не соглашался. Не знаю, удалось ли мне ее окончательно переубедить, но, по крайней мере, в 2003 году она с моей подачи проголосовала за «Родину».

И, наоборот, я очень сильно удивлялся, когда в шестом классе в ответ на вежливое замечание «Извини, но мне сказали, что твоя мама обо мне так то и так то нелестно отозвалась, если это правда, то поговори с ней, пожалуйста, на эту тему. Я, вроде, не давал никаких оснований обо мне так отзываться», мой тогдашний школьный друг сжал кулаки, начал играть желваками, и сквозь зубы процедил: «Если ты еще раз скажешь про мою маму…».

Не помню, чем он завершил свою то ли приблатненную, то ли комиссарско-политруковскую тираду, но я с ним давно не дружу. И, кстати, мне приходилось читать у психиатров, что «особенно сильно выраженная» любовь к матери является одним из диагностических признаков, по которым можно опознать возможного маньяка-убийцу.

Так, один описанный в литературе маньяк убил семью соседей сверху, поскольку они, по его мнению, мешали спать его маме. А кроме маньяков-убийц особенно сильно выраженной любовью к родителям отличаются еще японцы. И у них для этого есть свое философское объяснение. Они говорят, что каждый из нас обязан бесконечным долгом к своим родителям, потому что именно им мы обязаны тем, что появились на свет. И как бы родители к нам не относились, долг за священный дар жизни перевешивает все.

Ну, японцы они вообще такие. Они, говорят, до сих пор на крупных фирмах по утрам перед началом работы декламируют вслух заповеди своей компании, а потом поют ее гимн.

Но самое, на мой взгляд, смешное, это то, что среди наших любителей маньячности и японщины никаких японцев и маньяков вовсе нет. Может, они и водились среди сталинских патриотов в доотепельные времена, но уже во времена хрущевско-брежневские все это типа «а если бы он вез патроны?» являлось либо карьерно-комсомольским лицемерием, либо смешным поведением явных маргиналов.

Сегодня же, как мне кажется, это уже одно сплошное лицемерие. Другое дело, что это лицемерие чаще всего не карьерное. Это как бы некое заклинание «парадных ценностей» в надежде сохранить некую устойчивость мира, что ли. По крайней мере, я очень сомневаюсь, что кто-нибудь из тех, кто крайне резко и настойчиво требует сохранить в составе России или включить в состав России какую-либо территорию, аргументируя свою уверенность исключительно тем, что «за эту землю наши деды кровь проливали», сам собирается проливать за это хотя бы каплю своей крови.

И, поверьте мне, в национал-патриотических кругах весь этот «патетический патриотизм» давно уже вызывает не только раздражение, но и даже, пожалуй, брезгливость. Особенно, у молодежи.

Из всего вышесказанного вовсе не вытекает, что я считаю известный опрос телеканала «Дождь» не скандальным, не глупым и не оскорбительным. Его глупость, скандальность и оскорбительность очень хорошо изображена в ходящей по интернету пародии: «Опрос телеканала „Дождь“. Считаете ли вы, что следовало скормить Виктора Шендеровича львам для того, чтобы спасти жирафа Фредерика?».

И злобная глупость и провокационность этого вопроса никак не отменяются тем, что, вполне возможно, что советская армия могла бы защищать Ленинград лучше, не допустить блокады или, несмотря на блокаду, снабжать город продовольствием, не допуская голода.

Но так это или не так, это вопросы к военным историкам. А опрос «Дождя» про блокаду — это или ужасная глупость, или сознательная провокация. Я лично исхожу из презумпции глупости.

Но уровень ответной истерической злобности патриотического интернета, неожиданно сомкнувшийся с инспирированной сверху реальной возможностью закрытия канала, начинает вызывать раздражение и у меня, несмотря на отсутствие с моей стороны каких бы то ни было симпатий к программной политике «Дождя».

И хотя все происходящее отнюдь не вызывает у меня эмоций, способных вызвать истерику, из этого вовсе не следует, что какие-нибудь другие «патриотические кампании» у меня таких эмоций не вызывают или не вызывали.

Например, в начале 90-х я едва удержался от желания немедленно дать в морду своему приятелю, который сказал мне, когда мы вместе возвращались с оппозиционного национал-патриотического митинга, «когда мы придем к власти, мы расстреляем всех людей, у которых сегодня на окнах видны спутниковые антенны и кондиционеры». Причем мой приятель вовсе не шутил. В морду я ему не дал, но резко повернулся и быстро ушел вон. За прошедшие 20 с лишним лет я его, слава Богу, больше не видел.

И, раз уж я обещал написать о «границах любви к Родине», то, пожалуй, закончу эту колонку еще одной невыдуманной историей. Лет 15 назад другой приятель, очень любящий играть в «серого кардинала», огорошил меня таким вопросом: «Витя, я понимаю, что ты гораздо лучше знаешь, что нужно делать, чем многие крупные политики. Но у тебя шансов занять их место очень мало, а они свое место уже занимают. Я не понимаю, почему ты не готов потратить несколько лет жизни на то, чтобы проникнуть в их окружение, приблизиться к ним, и внушить им правильные мысли? Ведь от этого была бы большая польза Родине».

Я тогда ответил ему: «Я, конечно, Родину люблю, но не до такой же степени, чтобы тратить несколько лет жизни на ублажение идиотов и подлецов. Даже ради самых возвышенных целей». Вот этой точки зрения я и по сей день придерживаюсь. Чего и вам, уважаемые читатели, желаю.

Фото: Андрей Стенин/ РИА Новости