Есть притягательная сила в мемуаристике. События прошлого легко становятся фольклором. Один случайный эпизод обрастает десятком легенд. Один анекдот получает сотни вариаций.
И все нехитрое дело мемуариста — записать эти нетривиальные вещи да не забыть себя любимого. Вот я стою с живым памятником и жму ему руку. Вот я пью чай, а печенье мне предлагает особая особа. Это нетрудно. Это даже бывает интересно, когда человек все это описывающий и сам что-то да значит. Не сиюминутно, а в весомой временной перспективе.
Такие мысли навеяла книга Евгения Водолазкина — «Дом и остров, или инструмент языка» (переиздание «Инструмента языка»). Это не мемуары в чистом виде. И это прекрасно! В ней копошатся милые сердцу старые филологические жуки и травят байки. Одна посредственней другой, но это неважно. Стоит кухонный галдеж — разноголосый, но литературный. Здесь дорога сама атмосфера вседозволенности, свободы и некоторой нехитрой игры со словами. Филолога хлебом не корми, дай только побаловаться и полюбоваться, как японец на сакуру, за тем, как падает роза на лапу Азора.
Все в книге ладно скроено. История за историей, анекдот за анекдотом. Здесь хихикнуть в кулак, здесь проронить скупую мужскую слезу. Все бы хорошо, если бы не одно но.
С каждой страницы на читателя выходит батальон великих: Борис Михайлович Эйхенбаум, Дмитрий Сергеевич Лихачев, Виктор Андроникович Мануйлов, бабушка и дедушка писателя, английская королева Елизавета.
И нет в этом перечне как будто ничего лишнего. Биография бабушки заслуживает внимания (без дураков!). А дедушка, расстрелянный этими чертовыми большевиками, — и подавно. Надо же разоблачать гнусь и поднимать с колен историческую правду.
Поэтому можно в каждом третьем эпизоде писать о том, как, прости ты господи, пукнул член КПСС или о том, как другой член партии, такая паскуда, берет взятку. Все это было бы смешно (чего Водолазкин, наверное, и добивался), если бы не было так часто и так примитивно.
С картонным щитом своей интеллигентности и с карающим мечом художественном слова вышел рыцарь на борьбу с красным драконом.
Только где он, этот красный дракон? Давно почил в бозе. А рыцарь только сотрясает воздух. Но вернется он после долгого плавания на свой остров и расскажет всем дивную легенду. И островитяне понесут его на руках.
Остров, надо сказать, маленький, но отчего-то растет как на дрожжах.
А рыцарь тем временем как-то между делом и сам превращается в дракона. Таков закон природы. Он его не убил. Он его вообще не видел. Но ему удалось так об этом рассказать, что рыцарь теперь и сам мало-помалу начинает верить в эту сказку.
Я сейчас не о Водолазкине конкретно, а о тех людях, вокруг которых вращается он, и тех, которые вращаются вокруг него. Старая гвардия интеллигенции и их потомки — «креаклы» (или как их правильно назвать?).
Советский Союз совершил самоубийство. А эти люди долго всем доказывали, мол, они к этому делу имеют самое прямое отношение. Чушь, конечно, но на место одного дракона вышел другой. Помельче и пожиже. Либерал о семи головах. Отрубишь одну, появится две новых. Мифическая гидра.
Сидит эта «бронтозябра» на своем острове и хает почем зря красного дракона. А сама вся из себя — манерная, но в меру, шутки шутит, чаем угощает. Рассказывает о великих, о мудрейших и просто о хороших людях. С виду милейшее создание. Тянет к такому, ибо хорошая компания.
Только отчего-то не рассказывают тебе, что великие, мудрейшие и просто хорошие люди, на которых постоянно ссылаются, имели несколько иные отношения с драконом. Чуковский и Пастернак задыхались от счастья после речи Сталина. Добрая дюжина мальчишек с горящими глазами, воевавшая в царской армии, стала потом классикой советской литературы.
Все это вызывает вопросы к милому существу. Подойдешь к нему с этими вопросами то с одной, то с другой стороны. Зайдешь, в конце концов, ему за спину — а там чешуйчатый хвост. Пока одна голова говорит о «европейских ценностях», две других впиваются гнилыми зубами в тушу убитого дракона.
Водолазкин — это так, даже не одна из голов этой гидры, но, коли большой литератор (тут и не спорить не надо!), коли видный филолог, то он определенно больше походит на дыхательную систему этого дикого древнего змия. Отвечает за фильтрацию данных и усвоение полезных организму слов.
Сейчас на него набрасываются, на змия, душат в три руки и не понимают, что этого делать не стоит. То телеканал пошугают, то назло гидре закон какой чудной примут. И слева, и справа, и сверху.
А надо бы оставить чудовище в покое. Не рубить ему головы. Не слушать его сказки. Век у него долгий, но и он закончится. А там, где не станет дракона, надо будет заткнуть в себе браваду. Не пинать мертвое тело. И не будет нового дракона.
