Последняя попытка Америки

«СП»: — Виталий Владимирович, первый вопрос к вам как к исполнительному секретарю Изборского клуба. В последнее время авторитет вашего сообщества значительно вырос, в регионах его воспринимают как ведущий экспертный пул страны. В чем вам видятся причины актуальности и востребованности Изборского клуба?

— Костяк Изборского клуба составляют идеологи, каждый из которых последние 15−20 лет шел своим путем, создавал свою школу, свое направление общественной мысли. Назову ряд ярких примеров, которые говорят сами за себя: это «пятая империя» Проханова, «евразийство» Дугина, «геополитика» Ивашова, социально-экономическая доктрина Глазьева, системный анализ мирового управляющего класса Фурсова, концепция русской цивилизации и ее противников Олега Платонова, национал-консервативное мировоззрение Нарочницкой и отца Тихона (Шевкунова), идеи «нового красного проекта» у столь непохожих друг на друга Хазина и Черняховского и т. д. Безусловно, целым направлением стала «Русская доктрина» и ее продолжение в деятельности нашего института, — это направление представлено в клубе Кобяковым, Максимом Калашниковым и вашим покорным слугой. Перечень далеко не полный. Многие компоненты изборского ансамбля обладают свойствами удивительно гармоничного взаимодополнения.

Формирование и продвижение нашего клуба стало возможным по нескольким причинам. Во-первых, по причине распада сурковской модели работы с патриотическим полем, которую можно обрисовать формулой «разделяй и властвуй». Во-вторых, по причине осознания многими необходимости перехода от конкуренции частных версий национальной идеи к созданию из них мега-конструкции, способной сокрушить либеральное доминирование. В-третьих, благодаря исключительным качествам Александра Проханова, который за последние 5−6 лет эволюционировал до уровня лидера, интегрирующего самые разные оттенки внутри богатой палитры взглядов национально ориентированных сил, нацеленных на русский имперский реванш.

Мы живем на гребне смены эпох. Главная характеристика каждого из членов изборского содружества — мы устояли. Это те, кто не прогнулся, не смирился с поражением и саморазрушением державы, с тем, что некоторые грубовато называли «оккупационным режимом», «колонизацией России» и что более точно можно определить как стратегия недружественного поглощения Западом осколков СССР. Изборский клуб — знак того, что это недружественное поглощение остановлено, сбрасываются маски и начинается сопротивление Русской цивилизации на всех уровнях. Сопротивление — признак жизни.

Пропущенные через призму коллективного изборского разума, наши старые идеи и предложения взаимодействуют между собой и порождают новый уровень осознания и новую решимость. Главное, у нас складывается более-менее непротиворечивая картина мира. В целом она уже вполне пригодна для трансляции обществу и широкой аудитории. Эту картину мира сегодня необходимо поставить «на поток» и в течение одного года, может быть, полутора лет сознание народа очистится, окрепнет, вырастет уверенность в себе и своей правоте. То, чего для этого недостает — толковых сотрудников СМИ, которые способны скинуть шоры либеральной журналистики и начать говорить с людьми нормальным русским языком в естественном для русской жизни ключе. Журналисты либерального толка в массе своей просто не способны слышать, о чем мы говорим — такое складывается впечатление. Им остается только ерничать, очевидно, от чувства дезориентации в политике и какой-то безнадежности.

«СП»: — Как вы оцениваете степень влияния вашей деятельности на реальную политику?

— Мы уже практически создали своего рода резервную идеологию Кремля — и сейчас вопрос стоит об активации этой идеологии. На данный момент можно сказать, что она не принята властью как таковая, но просачивается в официальную повестку то одним, то другим своим элементом, постепенно преображая политическую атмосферу. Сегодня плечо между высказанной идеей и ее реализацией становится все короче, мы все ближе и ближе к тому моменту, когда идеологическая мысль будет обретать силу политического действия. Не стану приводить аргументы в доказательство смены политических векторов за последние годы, они достаточно очевидны. О них можно судить, в частности, по Валдайской речи Путина.

Я бы лучше сказал о трудностях. Больше всего отстает дело продвижения наших идей в социально-экономической области. Если вынести за скобки тему ВПК, деятельность Рогозина, то мы увидим довольно прискорбную ситуацию. К сожалению, за исключением Глазьева и в какой-то степени Белоусова, в верхнем эшелоне управления основными сегментами российской экономикой сохраняется засилье старой гайдаровской клики. Но даже здесь налицо позитивные сдвиги. Во-первых, впечатляет развитие стратегии Евразийского союза, во-вторых, все заметнее социальный крен в политике президента, в-третьих, осознается и начинается переход от бездарного накопления резервов к вложению в масштабные инфраструктурные проекты, к чему мы всегда призывали, в-четвертых, Путин все более настойчиво говорит о необходимости деофшоризации. Очевидно, что всего это недостаточно. Ведь даже не будучи марксистами, мы не можем отрицать, что без смены экономического базиса парадигма развития не может быть изменена. Так или иначе, экономику и социальную сферу мы считаем наиболее слабым и уязвимым местом сегодняшнего курса. Все это отчетливо выражено в статьях цикла «Путин в зеркале Изборского клуба», который недавно вышел отдельным двухтомным изданием.

«СП»: — Существует точка зрения, что Изборский клуб напрямую причастен к проекту формирования Новороссии, вооруженного сопротивления Юго-Востока…

— Изборский клуб, конечно же, не являлся автором сценария восстания на Донбассе. Но связь здесь есть, глубинная связь. Она заключается в том, что многолетняя деятельность таких патриархов русского патриотизма как Проханов и других наших одноклубников, не находя себе прямого воплощения в российской действительности, спроецировалась сегодня в Новороссию, как на высокочувствительный экран. Туда понеслись все русские смыслы, все русские чаяния, вся русская тоска 90-х и нулевых годов. Если Крым вошел в состав России и принимает ее такой как она есть сегодня, со всеми ее пороками, то Новороссия — это возможность модели будущего. Именно об этом говорил Павел Губарев, когда он позвонил Проханову и признался, что считает себя учеником многих изборцев. Он попросил Изборский клуб помочь Новороссии с разработкой ее идеологии. Александр Бородай — тоже, безусловно, человек нашей команды, он много лет работает с газетой «Завтра», создавал «День-ТВ», лично дружит со многими изборцами. Игорь Стрелков — тоже человек нашего направления, близких нам взглядов. Так что Новороссия сегодня наполняется не только нашими смыслами, но и лидерами, рекрутируемыми из среды наших единомышленников. С Востока Украины к нам приезжают люди, активисты сопротивления. На Юго-Востоке Украины сейчас утвердился миф, что Изборский клуб является реальным штабом борьбы. Это, конечно, не так. Но посильную работу в помощь нашим сражающимся братьям мы делаем.

«СП»: — Невозможно обойти вопрос о корнях и причинах коллапса украинского государства. Вы разделяете точку зрения тех, кто считает Украину изначально нежизнеспособным образованием?

— Я убежден, что после неудачи Болотной в 2011 году заказчики сценария втягивания России в новую вялотекущую смуту решили зайти с фланга. Этим флангом и является Украина. Причем почва для нового витка борьбы там готовилась много лет. Есть информация, в том числе и в открытых источниках, что сценарий гражданской войны на Украине был создан американцами в 90-е годы и согласно этому сценарию следующим этапом должен стать политический раскол в самой РФ и ее распад на несколько частей.

Говоря об Украине, необходимо принять за исходную посылку, что существуют, по крайней мере, два понятия нации. Одно — научное, а другое идеологически-пропагандистское. И их часто смешивают.

Давайте зададимся вопросом: что необходимо, чтобы возникла нация — не в научном, а идеологическом плане? Если некая крупная корпорация, обладающая значительными финансовыми ресурсами, или мощное государство, имеющее спецслужбы, задумает где-то искусственно сконструировать такую нацию, что ему для этого потребуется? На мой взгляд, для этого нужны определённые ресурсы и определённое время. Что называется, дайте мне рычаг — и я переверну землю. Так же и здесь: дайте мне деньги и аппарат, и я через 15 лет в Сибири устрою рукотворную нацию сибиряков, а на русском севере устрою великолепную нацию поморов — их молодежь будет убеждена, что они расово чужды Москве и они будут стыдиться русского имени и русофобствовать не хуже нынешних активистов «Правого сектора». И даже языковой диалект они будут интерпретировать как особый язык, язык особого народа. Но ведь то же самое можно устроить и в Европе, и в Америке. Было бы только желание и непреклонная воля.

Стоит задаться вопросом, насколько сильны на Украине предпосылки «незалежности»?

Есть много признаков, что не только в советское время, но и раньше на Украине осуществлялись спецпроекты по конструированию нации, которой до того не было. Хотя мы не можем оспаривать, что Запорожская Сечь — это весьма самобытное этнополитическое образование военно-разбойничьего типа. Но государством назвать это образование очень трудно. Собственно, форму квази-государства Сечь обретала тогда, когда присоединялась к другому государству и действовала с ним заодно.

В каком-то смысле эта родовая черта днепровского казачества так и воспроизводит себя до сих пор. Что такое Янукович с его метаниями между Западом и Россией? Да это неудачный клон Богдана Хмельницкого, который, как открыл уже в XIX веке Костомаров, изучая старинные грамоты, был двоеданником — присягал параллельно и московскому царю, и турецкому султану! А кроме того вел тайные переговоры с польским королем. Все это он проделывал уже после Переяславской рады.

Для казака это не упрек, для него такое поведение всегда было доблестью. Лучше всего этот дух выразил известный характерник атаман XVII века Иван Сирко: «Нужда закон меняет, где платят там и родина». Важно при этом понимать, что от этого казачьего духа страдал в первую очередь украинский крестьянин, тот самый холоп, который придумал пословицу: свой пан хуже ляцкого. Это они не про российских дворян говорили, а про свою казачью старшину, сделавшуюся дворянами и воплотившую старую мечту сравняться с польской шляхтой.

Украина — это не государство, Украина — это буферное образование, которое будет играть роль ненадежного партнера для всех до тех пор, пока один из полюсов не перетянет ее на свою сторону окончательно и не утихомирит этот дух вольницы и неуживчивости.

Украина как отдельный политический конструкт — это всего лишь плод ослабления русского мира, большой Русской цивилизации. И вся украинская политическая элита в силу специфичности своего положения будет цепляться за сложившийся неустойчивый баланс, дабы продлить свое корыстное пребывание наплаву. Поэтому образ врага, русофобия так важны для этой химерической идентичности, вскормленной Западом в целях ослабления России. Как писал лучший исследователь «украинского сепаратизма» Николай Ульянов, для «свидомых» быть украинцем, значит быть антирусским. «Если у нас идет речь об Украине, то мы должны оперировать одним словом — ненависть к ее врагам… Возрождение Украины — синоним ненависти к своей жене московке, к своим детям кацапчатам, к своим братьям и сестрам кацапам, к своим отцу и матери кацапам. Любить Украину значит пожертвовать кацапской родней».

Развитие русофобского проекта в Малороссии прошло несколько ступеней и никогда, вплоть до начала XX веке, ни в одной области этот проект не носил народного, массового характера, оставаясь уделом небольших кружков. Некоторых успехов русофобы достигли в царствование Александра I, когда происходило негласное ополячивание Малороссии, харьковский университет был недальновидно передан в руки «польской партии», ею же была создана сеть поветовых школ. Полякам удалось тогда решить две задачи: начать конструирование украинского литературного языка, создаваемого как гибрид малоросского наречия и польского языка и воспитать первые прослойки «украинофильской» интеллигенции, которые вдохновились идеями национальной независимости. Именно на этой волне возникли Тарас Шевченко, Иван Котляревский, Пантелеймон Кулиш, отдавшие свой талант для узаконения литературной мовы. Началось и внедрение идеи о нерусском происхождении малороссов, авторами которой являлись поляки Потоцкий и Чацкий. Полякам, мечтавшим о возвращении независимости, все это нужно было, чтобы использовать «хлопцев» как революционную массу против ненавистной им Российской империи.

Еще более очевидные, хорошо документированные истоки «украинофильства» связаны с деятельностью на рубеже XIX и XX вв. австрийцев и немцев, а в последние десятилетия — американцев. В Галиции австрийское правительство в 1904 году всеми средствами принуждало русинов к тому, чтобы именоваться украинцами. При большевиках в 20-е — начале 30-х годов «украинизацию» пытались развернуть на всем пространстве УССР, но она захлебнулась, была отторгнута народом. И теперь, под покровительством американцев, осуществляется последняя попытка насильственной дерусификации этого важнейшего региона русского мира.

«СП»: — Из ваших слов следует, что проект «украинской политической нации» в принципе искусственен и вообще не имеет права на существование?

— Вопрос о праве украинцев на отдельную политическую нацию и об особом украинском языке не имеет сегодня в науке однозначного ответа. Щирый украинец саму постановку этого вопроса считает за оскорбление. Мы не должны быть слишком щепетильны из-за амбиций, навязанных извне и раздутых на Украине благодаря планомерной деятельности англосаксов. Разве сами украинские политики не оскорбляют великорусскую ветвь восточного славянства своими омерзительными, в научном плане смехотворными учебниками, где Украина искусственно выделена из истории Руси, своим оголтелым расизмом. Разве не украинцы устраивают истерики по малейшему поводу, например, по поводу употребления предлогов «на Украине» или «в Украине»? В конце концов, если они отдельный народ, не их дело, как москали будут говорить, не их дело лезть в русскую лексику. (В учебнике Розенталя при его жизни вариант «на Украину» считался предпочтительным, а после смерти Розенталя какие-то агенты киевского влияния исправили этот «недостаток».) Полагаю, что нет никакой нужды поощрять это украинофильское чванство, которое тем наглее, чем политкорректнее себя ведут великороссы.

Едва ли Изборскому клубу нужно сегодня давать ответы на вопросы, являются ли украинцы отдельным народом, является ли украинский язык самостоятельным языком. Споры на эту тему можно вести бесконечно. Нам нужно дать ответ на совсем другой вопрос: какую позицию занять в процессах строительства наций сейчас, на постсоветском пространстве? Ведь сейчас на этом пространстве играет мощнейший игрок, и игра идёт против нас, против восточных славян. Одурманенный майдан никак не желает признать, что мы, славяне, в конечном счете, предназначены на роль жертв.

Новороссия — это ответ на западную агрессию русского мира, русской цивилизации. Конечно, нам нужна вся Украина, по крайней мере, вся историческая Новороссия (то есть Причерноморье), Слобожанщина, Киев — мать городов русских, Киево-Печерская и Почаевская лавры. Старинные Червонная и Черная Русь (то есть западные области) могли бы вернуться в лоно русского мира и остаться в нем только при условии решительного очищения от униатства, от прозападной интеллигенции, от созданной в Австро-Венгрии русофобской гуманитарной школы. Мы не можем смириться с теми, кто, живя в нашей семье, вырабатывает яд, чтобы нас травить. С такими нельзя мириться, даже и если они живут в соседнем, а не только в нашем общем доме.

Иными словами, раскол на Украине носит не этнический характер, а характер ментальный, цивилизационный. Это конкретный фронт борьбы цивилизаций, на котором наши противники, как и предполагалось, ведут войну не напрямую, а через стравливание различных частей русского мира. В этот фронт евроатлантическими спонсорами вложены огромные средства — и бессмысленно искать другие объяснения происходящего.

Если говорить о миллионах украинских граждан в низах общества, то этот раскол затрагивает их не слишком глубоко. Он основан в общем только на телевизионной пропаганде. Массовой русофобии у украинцев, конечно же, нет. Время еще не упущено безвозвратно — политическую элиту Украины можно было бы сменить, субкультуру русофобов запретить, а ее адептов перевоспитать. Пока еще, несмотря на огромные вложения западных фондов, Украина не потеряна для русского мира.

«СП»: — Несколько дней назад в интервью ВВС член Изборского клуба академик Глазьев сравнил нынешний режим в Киеве с Франкенштейном. Он имел в виду как раз искусственный характер современного украинского государства?

— Должен сказать, что у нас с Сергеем Юрьевичем сходные образные системы. Не так давно я назвал нынешнюю украинскую власть уродливым Големом, угрожающим Донбассу.

Некоторые литературные критики полагают, что легенды о Големе послужили для Шелли источником ее замысла романа о Франкенштейне. Фольклорный Голем из «пражского гетто» представляет собой и впрямь нечто среднее между славянским Вием и романтическим Франкенштейном, сочетая в себе черты старой демонологии и модернизированной «научной» магии. Это все образы «пограничного», «буферного» культурного пространства. Прага — этимологически «порог», это пороговая область Запада. К этому же ряду образов относится и князь Дракула, так же живший на пограничье (Трансильвания). Эти чудовища возникают именно на рубежах культурных и религиозных ареалов, там, где сталкиваются разные веры, разные совести, разные «боги». Известно, что исторический князь Дракула с 14 лет жил в Турции, оставленный отцом в качестве залога. Веру не менял, но пережил стресс — его родители в это время погибли в Валахии. Вернувшись на родину, Цепеш-Дракула превратился в самого жестокого мстителя за этот свой стресс, и за этот цивилизационный разрыв.

На Украине мы имеем дело с «Трансднеприей», также пограничной зоной, веками переходившей из рук в руки. Демонологическая природа этого «междубожия» прекрасно описана у раннего Гоголя. В этом описании есть и свой комизм («Вечера на хуторе близ Диканьки»), и свой трагизм («Вий», «Страшная месть»). Образы пана в «Вие» и особенно колдуна в «Страшной мести» поистине зловещи и они напоминают нам все тех же казачьих характерников, оборотней, которых, по преданию, можно было убить только серебряной пулей, хоронить лицом вниз, всаживая в их труп кол. Кстати, по поводу захоронений это не сказки, могилы характерников известны археологам.

Украинская власть последних десятилетий — это и есть карнавал такой нечистой силы. Оккультные увлечения Ющенко и Тимошенко хорошо известны. На этот раз нам явлены не комичные бытовые ведьмы с хутора, а крупномасштабные политические ведьмы. И сегодня на авансцену выходят уже полновесные украинские дракулы — это и Коломойский, и те люди, кто придумал и спровоцировал трагедию в Одессе. В них отчетливо видны черты человеконенавистничества.

«СП»: — Насколько велика вероятность, что сценарий, подобный украинскому, могут реализовать и внутри РФ?

— Вероятность велика. На Украине удалось то, что не удалось у нас несколько лет назад. Ведь через нацдемов обкатывали те же самые мемы. Вы помните историю про вброс темы «Рашки — квадратного ватника» у московских национал-демократов? Сочинялись слоганы, рисовались баннеры и плакаты. Единая спецразработка и единый соцзаказ налицо.

Собственно, и здесь, и там действует именно проект «национал-демократии». Этим именем называлась и партия Грушевского, и многочисленные партии и центры, которые создавались англосаксами во всем мире. В последние десятилетия сеть соответствующих идеологических центров без всякого стеснения финансировалась через НКО американским Национально-демократическим институтом. Он был причастен к революциям роз, оранжевой, пурпурной, тюльпанов и т. д. Русский национализм, и украинский национализм новейшего образца неизбежно получается у них с американским акцентом, и когда слушаешь нацдемов, ловишь себя на ощущении, что смотришь голливудский фильм про русских.

Сценаристы русофобских кампаний на этот раз совершили ошибку. Ведь «ватник» у народа порождает главную ассоциацию с Победой 1945 года. И носили телогрейки у нас в советское время представители буквально всех слоев общества.

Приведу красноречивый эпизод из собственной жизни. В начале 90-х я учился на дневном отделении престижнейшего журфака МГУ. В 91-м году туда еще можно было поступить «с улицы». Я относился именно к этой категории поступивших и удержавшихся без всякого блата. Время было лихое, социальный кризис шоковой терапии ударил по населению очень мощно. Даже в Москве в среде студентов элитарного факультета в ту пору дорогой одежды было немного. Ребята зимой ходили в основном в китайских пуховиках. У меня дубленка появилась уже на четвертом курсе. И на втором и третьем курсах я не считал зазорным ездить в мороз на Моховую в телогрейке — это было нормальным как по меркам метро, так и по меркам центральных улиц Москвы. Сначала я был на нашем курсе один такой, потом стали появляться и подражатели. В общем, я стал законодателем некой моды или анти-моды, как угодно. Однажды в гардеробе преподавательница стилистики русского языка в паре с одной из студенток попытались высмеять мой наряд, спросив меня, что это за мода «из Парижу». Ответ был прост: «Это не мода. Это стиль». И это было действительно так — в этом была некая корневая контркультура. Она у нас тогда не ассоциировалась, скажем, с ГУЛАГом. Скорее в «телаге» был символ сопротивления западнической рекламе, агрессивной вестернизации всей нашей жизни.

Сегодня стеганые куртки в стиле «ватник» могут относиться к категории высокой моды. Но это уже другая тема.

«СП»: — Как вы считаете, почему вообще возникла претензия к этому удобному и практичному виду одежды?

— На мой взгляд, термин «ватник» в том, как он употребляется сетевыми русофобами, источником своим имеет страх хипстера молодежных субкультур 80-х годов перед гопниками, урлой, которые их «мочили». Вне этого контекста невропатического ужаса данный русофобский комплекс объяснить невозможно. Кстати, среди этих субкультур, которым противостояли гопники, любера и т. д., были и «наци», предшественники украинского «Правого сектора».

Возвращаясь к теме соцзаказа, «ватники» у русофобов — это попытка повторить успех вброса мема «совок» в эпоху перестройки. Кто вбрасывал моду на презрение к «совку»? Безусловно, это было спродюсировано западными советологами, в услужение которым пошли тысячи советских журналистов, в большинстве своем по доброй воле. Они и разнесли этот мем, превратив его в «псевдо-народный», в словечко массовой антикультуры. Скажу откровенно, у меня он и тогда вызывал отвращение, хотя я не был совпатриотом, был настроен довольно критично. Просто от употреблявших слово «совок» в сатирическом ключе несло, как мне тогда казалось, какой-то подлостью, может быть, это в силу моего слишком раздражительного языкового слуха. Но я и сейчас думаю, что это словечко из лексикона не сыновей, а пасынков. «Совок» был словом саморазрушения.

«Совок» означал все-таки ненависть ко всему советскому, и мог еще прикрываться неким флером псевдо-патриотизма. А вот «ватник» — это уже неприкрытая русофобия. И она может работать только с очень наивным сознанием, с юным поколением, не видящим ничего дальше последнего 10-летия. Поэтому на этот раз црушные идеологи по работе с Россией явно просчитались. «Ватник» у нас не пройдет, и вторым «совком» он не станет.

Тем не менее, на Украине, в искусственно культивируемой русофобской среде, тема «ватника» прижилась, так же как и у нас она не совсем исчезла, есть в соцсетях сообщества юных смердяковых, продолжающих тему.

Народ у нас сегодня прекрасно понимает, что дело не в одежде и не в вопросах вкуса, «ватниками» его обзывают не какие-то озабоченные метросексуалы и денди XXI века, а сознательные агенты влияния. Хотели отождествить понятия «ватника» с понятием быдла, но получается все наоборот: «ватники» — это те, кто не «хавает» западническую пропаганду, невосприимчив к наживке «мягкой силы». А вот метросексуалы как раз «хавают», ведь вся их жизнь — низкокачественная калька с западных модных журналов и люксовой рекламы.

Аристократ вообще не понял бы противопоставления себя простонародью, ни на уровне языка, ни на уровне костюма. Это был бы просто нонсенс. Нынешние квази-аристократы, которые модно одеваются, часто ездят заграницу и постоянно общаются в кафе, где их обслуживают официанты — жертвы великого самообмана. Мелкобуржуазный характер этих богемных квази-аристократов налицо, ублюдочность их психологии выдает себя во всем, как бы они не тужились казаться просвещенными и глубокими людьми.

«СП»: — Вы поддерживаете идею Виталия Третьякова провести «марш ватников»?

— Эта идея не дурна. Такой марш знаменовал бы абсолютное отторжение внедряемых в нашу общественную жизнь вирусов. Но этот марш может состояться только как акт пробуждения глубинного национального самосознания. А такое может напугать даже и часть пропутинских элит.

Хочу подчеркнуть, что энтузиазм «Русской весны» — это не энергия поддержки Путина и путинского режима. Эта энергия того большинства населения, которое на различные образы протеста, предлагаемые Болотной, белоленточниками, национал-либералами, леваками защитниками американских усыновителей, пусси райот и проч., отвечает: «не то», «не вкусно», «нам это не по душе». В народе накопилась огромная сила сопротивления. Эта сила терпит Путина в силу того, что он служит стабилизатором и относительной гарантией от сползания в новую Смуту. Победи Болотная в 2011 году — и мы получили бы кратковременный отвратительный трагифарс, повторение ельцинского самораспада. Сурков назвал их «лучшей частью нашего общества». Но лучшая часть никогда не позиционирует себя как креативный класс на фоне анчоусов и быдла.

Лучшая часть общества присматривается к своему народу и находит в нем ответы на свои вопросы. Если не можешь почерпнуть в своем народе эти ответы — значит, ты фарисействующий дурак, и у тебя нет морального права кого-то чему-то здесь учить.

Причиной высокого рейтинга Путина является подкрепление его слов крымским делом. «Консервативный поворот» пока осуществлен на 5−10 градусов, а нужен настоящий консервативный разворот, если не на 180, то уж на 90 градусов точно. Рейтинг Путина может сохраняться высоким до тех пор, пока этот разворот продолжается. Необходимо углубление консервативного курса. Он должен стать социально-консервативным и нацеленным на большой неоиндустриальный рывок. Его пробуксовка чрезвычайно опасна, а намеки на поворот назад, как при Медведеве, губительны.

И либерализм, и национальная демократия ведут нас в глобальный содом, который погибнет так же, как и ветхозаветный. А к государству правды мы сможем приблизиться через национальную диктатуру.

«СП»: — Какова альтернатива креативному классу, где взять патриотически ориентированный креативный класс?

— Его не нужно где-то брать. Он есть. Это показывают поездки Изборского клуба, а мы много ездим по России. Поверьте, оппозицией столичному классу «креаклов» является не только пролетариат и «Уралвагонзавод». В оппозиции к нему большая часть нашей интеллигенции, студенчество, люди творческих профессий. Основная часть российского «среднего класса» настроена консервативно и патриотично. Наиболее уязвимы для технологий обработки сознания оказались такие профессиональные страты как юристы и журналисты. Но и в этих средах лично я встречаю немало искренних патриотов, мыслящих вне шаблонов неолиберальной традиции. Относительно безнадежна только богема, связанная с обслуживанием проекта глобализации в России.

Суть «креативного класса» — ориентация на стильный, модный образ жизни (поэтому в их среде приживается мем «ватник» как символ антиэстетизма). Они увлекаются идеей стать сверхуспешными, своего рода сверхчеловеками. Эту новую расу А. Зиновьев называл «роботизированными западоидами». А. Панарин усматривал у новых «сверхчеловеков» черты мизантропии, замешанной на оккультной эзотерике. Эти наблюдения двух мыслителей довольно точны.

Плата за прогрессивность — отказ от своей национально-государственной традиции и любых традиционных ценностей. Креативный класс обязательно «посттрадиционен». Переход в передовой класс связан с механизмом переключения от прекраснодушия и наивности к сознательному выжиганию совести и озверению в угоду высшего класса, который рекрутирует нового члена в отряд своих слуг. Этот феномен балансирования на грани прекраснодушия и выжигания совести был ясно показан еще в книге Джона Перкинса «Исповедь экономического убийцы».

Мы имеем дело с грандиозной игрой по оболваниванию миллиардов ради интересов единиц мировой олигархии. Креативный класс всегда и везде служит инструментом и в какой-то мере разменной картой в этой игре. Относится это не только к либералам, но и к анархистам, нигилистам, неонацистам, антиглобалистам и прочим представителям протеста против системы. Поскольку все эти направления уже прекрасно вписаны в замысел расчеловечивания, реализуемый корпоратократией.

Каков выход? Система глобального Вавилона, конечно же, нетождественна государству или даже транснациональным клубам. Чтобы противостоять этой системе, нужно идти от противного: постулировать ценность своей традиции, своей веры и своего государства в их подлинности. Мы должны поддерживать власть настолько, насколько она поддерживает основы нашей подлинности.

Не удивительно, что в России тема «креативного класса» очень рано намертво связалась с темой несистемной оппозиции. Это, прежде всего новый таран против государства. Свободные выборы, стандарты прав человека, борьба с коррупцией не должны затмевать для нас более важный вопрос: куда ведут нас протестанты против власти? Пусть коррупция, нарушения закона, двоедушие, и другие грехи останутся навальным, немцовым и прочим, которые верой и правдой служит мировой олигархии. Достоевский в свое время предсказал эти типажи совратителей и совращаемых, помните фразу Петруши Верховенского: «нынче у каждого ум не свой…»? Сейчас это очень актуально.

В этом смысле меня всегда поражала творческая импотенция этого смарт-класса, прозванного как будто в насмешку «креативным». У них везде все одинаковое — и листовки, и лозунги. И с коррупцией они борются по всему миру одинаково. И за экологию они тоже борются одинаково. И честные выборы им везде мечтаются по одному и тому же шаблону. Соответственно, везде с одинаковым ражем они поддержат права меньшинств, даже если лично им эти меньшинства несимпатичны. Но возникает групповой эгоизм сети меньшинств — и этот эгоизм прикрывается благородными словами и нелепыми агитационными красивостями.

«Креативность» XXI века отличается от классического «творчества» своим вирусным характером и своей шаблонностью. Настоящее творчество идет изнутри, а не передается как зараза. Подростковая стадность, вспыльчивость и запальчивость сочетаются с претензией на эзотеризм и элитарность. В общем-то, это все тот же механизм группирования в субкультуры. Малообразованному и неопытному человеку кажется, что в субкультуре он приобщается к уникальному «высшему» опыту.

В общем, диагноз, который я мог бы предложить, весьма жесток. Автор концепции «сетевого общества» Мануэль Кастельс определял это состояние следующим образом: технология не определяет общество, она сама является этим обществом. Иными словами, креаклы — это не совсем люди. Это технология, которая запущена извне и помимо воли людей воспроизводит сама себя. Носители креативно-классовой идентификации служат своего рода электропроводником, стандартизированным материалом, проводящим ток глобализации, ток заказных глобальных кампаний. От них, собственно, не требуется креатив, от них требуется не мешать, не притормаживать процесс. А «креативность» — приманка, красивая упаковка для их социально-политического отщепенства.

Сегодня у нашего креативного класса растет градус депрессии. Об этом можно судить по их блогам в соцсетях, таким как «Пора валить» в ЖЖ. Нельзя отрицать, что среди «креаклов» немало искренних людей, в свое время отправившихся в путь по течению, как им казалось, незаурядному течению. Однако их слава, их подвиги оказались суррогатными. Для читателей «Свободной прессы» я бы рекомендовал один из последних докладов Изборского клуба на эту тему, в котором креативному классу посвящено много места — «Линии раскола в российском обществе». По мысли авторов этого доклада, богема выступает как паразитарный слой, который в принципе не способен удовлетвориться объемом ресурсов, получаемых им от общества. В силу этого богема деструктивна и является экзистенциально-психиатрическим ядром протестов революций 2.0, движений майданно-болотного типа.

Специфика новейшей истории в том, что помимо государств-лимитрофов, призванных высасывать жизненные силы у геополитически опрокинутой России, существуют еще лимитрофные среды внутри самой России. В эпоху информационных технологий некоторые функции лимитрофа можно выполнять находясь в любой точке мира. Это так сказать «внутренние украинцы», которыми наполнена наша страна. Их меньшинство, но это очень активное меньшинство, которое воспринимают свою родину как стихию варварства, а себя как буфер между внешней цивилизацией и этим варварством. Якобы они — носители цивилизации, а их предки и соседи — варвары. Их задача — выдавливать по капле варварство, не столько из самих себя, сколько из окружающих.

Это довольно убогая картина мира, и нам предстоит большая работа по предъявлению и внедрению в общество превосходящей ее, более сложной картины мира. Она должна быть на порядок выше, чем система представлений среднего европейца или среднего американца. Россия выскользнет из исторической ловушки и вновь победит за счет того, что ее сметливый народ будет вооружен ясным и современным пониманием путей добра и зла, развития и деградации.

Фото из личного архива Виталия Аверьянова