Перед восходом солнца

Расскажу сначала подробно о себе, но вы не пугайтесь, вообще это текст не обо мне, а об одной, как мне кажется, важной проблеме — социальной, политической, еще какой-то, но важной. А о себе — потому что на собственном примере проще; проблема вообще достаточно сложная, и я, наверное, только на собственном примере и смогу.

I.

Итак, о себе. В 2003 году, проработав несколько лет журналистом в своем родном городе, я поехал жить и работать в Москву. Ехал в газету «Консерватор», была такая газета, и мне она очень нравилась. Я еще из своего города в нее писал какие-то заметки на остросоциальные темы.

Газета «Консерватор» была необычная газета в том смысле, что журналист в ней, строго говоря (если брать, допустим, минобразовскую классификацию специальностей, то есть кого бы приняли на журфак), был один — Дмитрий Быков, а остальные люди из тех, кого я там знал, были, ну как это назвать — проще всего сказать, что политологи, хотя скорее философы или литераторы. Какие-то имена на слуху до сих пор, кто-то куда-то потерялся, кто-то (царствие ему Небесное, был прекрасный автор Сергей Кизюков, подписывался именем «Русский удод», потому что работал в МИДе и под своим именем писать не мог) умер, но это были люди поколения 1999 года — те, кто повзрослел уже при Ельцине и кто, не будучи скован стереотипами начала девяностых, имел новую, нетипичную для стандартной московской интеллигенции систему ценностей, в которой переплетались сталинизм и белогвардейщина, Солженицын и Розанов, Сербия и Израиль, Галковский (сам Галковский, Дмитрий Евгеньевич, был одним из приглашенных авторов «Консерватора») и поэт Емелин. Мне нравились эти люди, я хотел стать одним из них и поэтому я приехал в газету «Консерватор».

Но мне не удалось поработать в этой газете; смешное совпадение — она закрылась ровно в тот день, когда я приехал в Москву, и с теми милыми молодыми людьми, одним из которых я хотел стать, меня жизнь, конечно, раскидала. А не раскидала бы — ну и стал бы одним из них, судьбы-то все перед глазами. Кто-то осел в каком-то из в изобилии появившихся тогда аналитических институтов наподобие ФЭПа — сидел и писал всякие записки для государственных заказчиков. Кто-то работал на выборах в регионах. Кто-то писал кому-то речи. Кто-то уже в конце нулевых, когда в Москве появилось сразу много news-talk радиостанций, и традиционного набора «Павловский-Белковский-Марков» на всех стало не хватать, начал появляться в эфире с титулом «политолог», причем, поскольку это уже конец нулевых, а жизнь проходит, им пришлось становиться самыми радикальными приверженцами теорий типа «геев убивать, сирот в Америку не отдавать, спасибо деду за победу» и т. п. — скучные люди и, в общем, несчастные. Стал бы я одним из них, стал бы таким же, отвратительно.

II.

Но одним из них я не стал, пошел дальше искать работу, и мне повезло, устроился в главную русскую постсоветскую газету — «Коммерсантъ». Работал там довольно долго, учился всякому журналистскому мастерству, боготворил тогдашнего главного редактора Андрея Васильева и был вполне доволен своей жизнью. Но налетели (по нынешним меркам вообще игрушечные, а тогда казалось, что ого-го) исторические вихри, первый киевский Майдан, послебесланское закручивание гаек в России, постепенно перешедшее в борьбу с оранжевой угрозой, и все такое прочее. «Коммерсантом» владел тогда знаменитый Борис Березовский. Что-то у них тогда произошло с Васильевым, и Березовский убрал Васильева из «Коммерсанта», отправил в демократический Киев делать там местную редакцию — выглядело все как конфликт между Васильевым и Березовским, и я, конечно, был за Васильева и, кстати, оранжевая угроза, какой я ее себе тогда представлял, мне тоже не нравилась. Уже потом я думал, что повел себя как американский министр Форрестол, выбросившийся из окна с криком «Русские идут», хотя никаких русских не было, но тогда мне так не казалось, и из «Коммерсанта» я увольнялся, будучи уверенным, что сейчас Березовский сделает из него боевой листок и станет с его помощью добиваться оранжевой революции в России.

III.

Не запаривался бы я по поводу этих, прямо скажем, химер, не уходил бы — так бы и остался молодым московским либеральным журналистом, постепенно превращающимся в немолодого, прожил бы эти десять лет так же, как прожили их мои знакомые из того времени, и сейчас в связи с Украиной писал бы в фейсбуке, что мне стыдно быть русским, и мне бы ставил лайк поэт Лев Рубинштейн.

Но я от всего этого ушел и, как тогда было принято говорить, продался Кремлю, то есть, продолжая бороться со своими химерами, стал одним из прокремлевских публицистов, громил либералов в меру своих способностей, о провалах власти, когда либеральная общественность била в свой либеральный набат, я писал, что здесь не все так однозначно, но вообще от окончательного превращения в молодого подонка, заседающего на круглых столах с Сурковым, меня тогда, как я теперь понимаю, спасала только журналистская профессия, которой я продолжал дорожить и по поводу которой у меня уже были сложившиеся принципы, чем дальше, тем сильнее вступавшие в противоречие с моей прокремлевской реальностью. А так — какие-то мои знакомые даже собирались уже записываться в кандидаты в Госдуму от «Единой России», кто-то становился членом Общественной палаты, кто-то еще что-то — в общем, появились понятные критерии успеха, и если бы я тогда остался в кругу прокремлевских публицистов, чем черт не шутит — может быть, и я бы стал через сколько-то лет сенатором Бурматовым и запрещал бы интернет, а вы бы меня ненавидели. Хорошо, сенатором вообще-то вряд ли, но какой-нибудь мразью, которая хочет стать сенатором — это-то как раз запросто; ненавидели бы вы меня в любом случае, и правильно бы делали.

IV.

Но тут мой друг Ольшанский устроил журнал «Русская жизнь», и я убежал от своих перспектив в этот журнал, проработал в нем два года, а после его закрытия плавно вернулся в тот же «Коммерсантъ», который уже не принадлежал Березовскому и который я по-прежнему любил.

Работал в «Коммерсанте», но случился декабрь 2011 года, тоже (и тоже, как теперь кажется, крайне незначительные) исторические вихри, Болотная площадь, и я выступал на митинге, заседал в оргкомитете и избирался в координационный совет. Революции, как можно заметить, не добился, зато добился того, что меня впервые в жизни по-настоящему уволили, и я перестал быть человеком с пресс-картой, сотрудником влиятельного российского СМИ (не этого конкретного, а вообще; с тех пор, а прошло уже два года, я нигде не работаю).

А не перестал бы — сделайте поправку на то, что я могу сгущать краски, но что такое сейчас, в 2014 году, быть сотрудником влиятельного российского СМИ? Да ничего хорошего, если коротко.

V.

Это был краткий рассказ о себе, сейчас будут выводы. Собственно, главный вывод такой, что вы сейчас выслушали крайне самоуничижительный рассказ. Человек, который описывает свои приключения в таких выражениях, вероятно, совсем не уважает себя, не считает себя личностью — на каждом этапе его судьба, его взгляды, его ценности зависели не от него самого, а от окружения, от среды, от каких-то вполне случайных и необязательных вещей. Может быть, я утрирую и сейчас сам устрою сеанс разоблачения и объясню, что на самом деле все было совсем не так.

Нет, все было именно так. Мне кажется, я адекватно оцениваю свои десять лет, и я действительно утверждаю, что на каждом этапе я зависел прежде всего от внешних факторов. Остался бы с людьми из «Консерватора», был бы сейчас «политологом». Не ушел бы из «Коммерсанта» в 2005-м, стал бы демшизой. Не расплевался бы с прокремлевской общественностью в 2007-м — выводил бы сейчас в топ твиттера хэштеги «#путинлучшевсех». И так далее.

Не знаю, во всех ли странах так устроены общества, и романтически думаю, что не во всех, но общество, в котором мы живем, современное российское общество, состоит из нескольких взаимоисключающих и взаимоненавидящих обществ. Я пожил в нескольких из них и знаю, что устроены они примерно одинаково.

В каждом есть свой язык, в каждом есть свое добро и зло, в каждом есть свои лидеры и свои критерии успеха. Если ты консервативный политолог, то ты мечтаешь дать комментарий программе «Время». Если ты молодой либерал, ты радуешься, когда тебе ставит лайк поэт Рубинштейн. Если ты прокремлевский блогер, ты хочешь в Общественную палату. И люди вокруг тебя в каждом случае такие же, они о том же мечтают, того же хотят, тому же радуются. Какое-то из этих обществ богаче, какое-то беднее, в каком-то социальные лифты летают на огромной скорости, а в какой-то стоят, поедаемые ржавчиной — все равно один и тот же принцип. Человек с чуть более постоянным характером, чем мой, оседает в одном из этих обществ и живет в нем всю жизнь. Он, скорее всего, живет по совести, просто в одном случае его совесть ведет его на концерт «Океана Эльзи», а в другом — на концерт Валерии. Как суеверный человек запоминает только те случаи, когда примета сбылась, и забывает те, когда что-то не совпало, так и человек, живущий в обществе, собирает в свою картину мира только то, что совпадает с базовыми установками этого общества. В классической литературе было что-то такое — вот есть в городе добрый доктор, которого все любят и ценят, и однажды этого доктора обнаруживают с окровавленным топором над чьим-то трупом. Доктора судят и оправдывают, потому что, черт побери, он добрый, и все мы знаем, что он не может убить человека, потому что если может, то мы все сойдем с ума. Или еще, тоже из классической литературы, гулаговские солдаты внутренней службы, те, которые в полушубках стоят на вышках, после дембеля возвращаются домой и рассказывают, как служили в армии, занимались важным для родины делом — охраняли врагов, белогвардейцев и власовцев, предателей родины. Это были хорошие солдаты, честные и добрые, но вот такой у них был критерий достойной службы — стоять на вышке с пулеметом. В такие их обстоятельства жизнь поставила.

VI.

Очень показательным мне кажется пример криминальной дирекции НТВ — той, которая «вы сурковская пропаганда», той, которая «НТВ лжет». Которая снимает самое омерзительное разоблачительное кино про очередных врагов Кремля. Это в эфире этой дирекции уголовники угрожали убийством Ольге Романовой, это из-за фильма этой дирекции сейчас судят Удальцова и Развозжаева, ну и много всего по мелочам — кино про Лужкова, кино про Лукашенко, и так далее. Журналисты остального НТВ стесняются соседства с журналистами криминальной дирекции. В криминальную дирекцию идут или совсем юные провинциалы, готовые на любую работу, или совсем отчаявшиеся люди типа «одну почку продал, вторую уже не берут, а денег взять неоткуда, а из банка звонят про кредит». Криминальную дирекцию НТВ принято считать продуктом нынешнего времени с его подлостями и прочими особенностями государственной медиаполитики. Но самое поразительное — эта дирекция была такой всегда, даже в те былинные времена, когда по НТВ показывали передачу «Итоги», а поэт-правдоруб Иртеньев в передаче писателя-правдоруба Шендеровича читал свои бескомпромиссные стихи.

Потому что сотрудник криминальной редакции любого СМИ каждый день общается с ментами. Он общается с ними по работе, он пьет с ними, он ходит на их похороны и держит там крышку гроба, он гуляет на свадьбе мента, он играет с детьми мента, и он сам превращается в мента. Он не может не превратиться в мента, ему больше не в кого превращаться, он просто не знает других людей, потому что он профессионал, и он хорошо справляется со своей работой, а его работа — быть среди ментов. Здесь нет никакой особенной подлости, нет никакого особенного падения. Это чистое «с кем поведешься», дистиллированное.

VII.

Что происходило с Россией в последние пятнадцать лет — правильного термина для этого времени мы еще не придумали, но что происходило, все понимают. Если совсем коротко, то во всех сферах русской жизни стало несопоставимо больше государства, чем было пятнадцать лет назад. А государство у нас — ну, тоже понятно какое. Коррумпированное, циничное, аморальное, бессовестное, жестокое и еще какие бывают эпитеты, впишите сами. И вот такого государства стало больше.

В нашей сфере — медийной, гуманитарной, интернетовской, — это значит, что государство всегда с тобой, как мент с криминальным репортером НТВ. Ты журналист делового издания — и ты пишешь про государственные или окологосударственные компании (других нет), и пьешь с людьми из этих компаний, играешь с их детьми, гуляешь на свадьбах и держишь крышку на похоронах — дружишь. Ты человек из интернет-бизнеса — и каждый день ты пересекаешься с людьми, у которых «#путинлучшевсех», а завтра к тебе придет Максим Ксензов из Роскомнадзора в сопровождении Алексея Венедиктова, и вы будете заинтересованно обсуждать закон о борьбе с блогерами. Ты подающий надежды киносценарист, и завтра ты будешь писать сценарий по роману лояльного Кремлю писателя, набившего тебе однажды морду, потому что других писателей у нас для вас нет. Даже если ты несчастный урбанист, то сегодня у тебя на «Стрелке» выступает Вукан Вучик, а завтра Вячеслав Володин, и никуда ты от него не денешься, потому что, ну в самом деле, не в лес же уходить.

Ты не сможешь быть сферическим академиком Сахаровым в вакууме. Вокруг тебя эти люди, ты слушаешь их, ты понимаешь их, ты сочувствуешь им, ты веришь им, ты понимаешь, что у них своя правда, и завтра твоя рука сама напишет в фейсбуке, что ты все, конечно, понимаешь, но пара шагов осталась, чтобы тебе из аполитичного человека, который просто следит и не принимает ничью сторону, заделаться в лояльного власти и лично Владимиру Владимировичу.

От этого никуда не деться, это чертова матрица, ну или не матрица, а большая социальная, политическая или еще какая-то, но очень важная проблема.

Фото: Василий Шапошников/Коммерсантъ.