Таллинн. Двадцать лет спустя

Лабораториум

«Раз, два, три… восемь ниш в крепостной стене… Когда-то они предназначались для стражников, в каждой стоял стражник в латах и еще хватало высоты для алебарды…

По стене к башне шла стертая, выветрившаяся, еле заметная лестница…

Голуби взлетели с шумом все разом…

Я просунул голову в амбразуру и посмотрел на строй глухих домов с маленькими оконцами, похожими на амбразуры для мушкетов, на узкую полосу лунного света, на изгибающуюся крепостную стену, на башни, выглядывающие одна из-за другой…"

Такой увидел улицу Лабораториум прекрасный писатель Василий Аксенов пол века назад — в совершенно иной эпохе, в абсолютно другой стране.

— Ребята, никогда не посещайте вновь старых башен, где когда-то вам было хорошо, — продолжает прозаик печально, — никогда не возвращайтесь на старые места…

Ну, почему — не посещать? Отчего ж возвращаться? При всем уважении к мэтру, замечу — однажды двадцать лет назад я тоже был счастлив здесь — на улице Лабораториум. И это не мешает мне снова быть счастливым. На том же месте. В тот же час. У тех же лестниц, ниш и башен. Пусть — в совсем другой эпохе и совсем другой стране.

Солнце неспешно упало за зубцы и шпили, за камень и черепицу старого города. Он отдыхал от жары, какой не знал примерно столько же лет, сколько не видел меня. Он вздыхал о временах лат и алебард. Но привыкал к эпохе компьютеров и кредитных карт. Очень старым городам нужно для этого времени больше, чем не очень старым…

Но нам с Visa и American Express было в нем просто и легко. Пластиковые деньги принимают здесь везде. Разве что в цветочной палатке не всегда. А так — хоть в ресторане, где татарский бифштекс подадут вам на глыбке гранита, хоть в киоске под древней стеной, где вы купите свитер с оленями, точь-в-точь как в Осло, но местной вязки.

Двадцать лет назад ничего этого не было. Лишь ветер нес сор по пустой Лабораториум — гремел банкой из-под финского пива. Но найти подходящее кафе было непросто: то — дорогущие, то унылые и недобрые забегаловки…

Гиви, Молотов и Риббентроп

Когда-то в Таллине (в ту пору писали с одной «н») гости с Востока искали не только дыхание средневековья в нишах стен и арках ворот, но и веяния Запада в уюте подвальных кабачков. На весь Союз славился бар «Лисья нора», широчайше известный в узких кругах. Всем кто ехал в Таллин советовали волшебное место в древней стене, где и в восемь утра наливают глинтвейн — единственное «на просторах Родины чудесной».

Ну, разве еще где-то в Грузии бывало такое. Но — с вином. И не в стильном баре в ганзейском духе, а в духане, влепленном не в гордую кладку редута, а в гору…

— …Меня зовут Гиви! — сказал молодой и наглый, как мне показалось, парень. В один из прежних визитов, я нашел его в своем номере гостиницы «Sport». В олимпийском объекте я был устроен по блату — один в двухместной комнатке с видом на море — и довольный отправился в город. А возвращаясь после интервью с Лагле Паррек, вкусив красот и напитков — предвкушал одинокий комфорт. И — бац, ко мне подселили соседа.

— Меня зовут Гиви! — сказал он, — Будем знакомы! Я чуть-чуть заплатил, и меня поселили сюда. — улыбнулся он смущенно, — Не сердись, дзма. Угощайся, Димитрий!

Он широко повел рукой — на столиках, тумбочках и комодах стояли блюда с фруктами, бутылки сухого, коньяка и шампанского. И в вазе — цветы.

— Не хмурься, друг, пей, кушай! Очень хороший коньяк — мой! Очень хороший виноград — мой! Теперь — твой… Но, слушай… — он как бы замялся, — ко мне должен девушка прийти… Я тут с девушка познакомился… Сказал: приди. А он: приду. Только душ приму. И я — видишь — уже час почти жду. Как дверь открылась — думал: он. А это — ты… Слушай, — он замер в раздумье, — что будем делать, если он всё-тки придет?

Я выпил коньяка, закусил персиком, посмотрел в окно. У берега стояла советская подводная лодка — старая, дизельная — музей геройского ухода советского флота в Кронштадт в августе 1941 года. Подумал: уйти что ль на время, дать им покувыркаться?..

Меж тем, Гиви возгласил: а хрен бы с ней, а?! Выпьем: что хочешь — коньяк? Шампанский? Ты в Грузии был?

Узнав, что был, смотрю грузинское кино и знаю обоих поэтов Табидзе, он поднял бокал и пропел: за Большого Галактиона, за великий человек — душа Грузии, песня Грузии! И пошел читать наизусть по-грузински и по-русски.

— Вот те на, — думал я, — парень-гвоздь, на базар товар привез, а читает мне полночи поэта-рафинэ… А что? Такое время — на базаре нынче торг: кто — чем. А вот стихи…

А Гиви уже поднимал бокал за свободу. Независимость. Суверенитет. По

Таллинну (его писали уже с двумя «н») волнуя горячих эстонских барышень и парней, реяли флаги довоенной республики, а витрины были заклеены стикерами: красный флаг с серпом, молотом и белым кругом с черной свастикой: Molotov + Ribbentrop…

Ребята, не возвращайтесь

Сейчас — проще. Трехцветные флаги — рутина. Гербовые львы — на всех конторах. Бойко идет книга Эдгара Сависаара «Правда об Эстонии» в дивном переводе Бориса Туха. Знакомые вспоминают, как сразу после отделения бойко торговали с миром цветными металлами (залежей руд в Эстонии нет). Как в приватизацию «красные директора» взяли крутую долю советских предприятий; и как умело ими распорядились — старые фабрики близ старого города — центры дизайна, искусств, торговли, гуляний…

Таллиннцы — и эстонцы и русские (а их в столице чуть больше 36%) — только что избирали Европарламент. От «Центра» прошла видная русская активистка — Яна Тоом (урождённая Черногорова). Партия Сависаара контролирует почти все «русские голоса» в столице, где живет больше половины населения страны. В районе Нарвы всё не так. Но и там русские без гражданства смеются: ну и нет у нас избирательного права, а дались нам эти выборы… Но с «серым» паспортом мы едем и в РФ, и в ЕЭС. Раньше — с визой, нынче — без.

Язык родных осин — на всех углах, в любом кафе, на пляже в Пирите, стоянке такси, в Доме русской культуры. Дом — чудо: отличные рояли и гобои, великолепная техника, бронза люстр и дверных ручек, витражи и картины, кумач ковров, ширина лестниц и окон — классический фронтон, колонны и пилястры. Прежде — дом офицеров, ныне — центр русской общины. Стайки нарядных детишек, группы почтенных гостей. После моей встречи с читателями — концерт, классика. Прибыл владыка — митрополит Таллиннский и всея Эстонии Корнилий. Меня представили. Он благословил — благостный, улыбчивый, в глазах — радость и мудрость…

Об Украине не заговаривают. Но тревога есть. Она — во взглядах на московских гостей и в теленовостях. Пишут и говорят строго нейтрально. Никаких оценок и эпитетов, никаких «хунт», «карателей» и «террористов» — «власти в Киеве», «украинские военные», «вооруженные формирования Юго-Востока»…

В беседе с эстонскими эстонцами иной раз дрогнет опаска: взяли же Крым — и зачем он им? А если войдут в Украину? А если на нас нападут?

На первой полосе газеты «Eesti Paevalеch» — ополченцы в балаклавах. Нет, ребята, — думают эстонцы, — вы уж лучше не возвращайтесь в старые башни.

Память об июне 1940-го жива. В иных — очень остро. Как-то в Музее истории Эстонии пожилая сотрудница упорно подчеркивала неприязнь — мол, а вы здесь зачем, дамы и господа бывшие оккупанты? В других же местах — всё предельно корректно. Пусть молодые и говорят по-английски лучше, чем по-русски. Но стараются.

А как иначе? Им надо продать свой товар. А поди — угоди тонкому русскому вкусу без улыбки. Кризис — не тетка. Конкуренция жесткая. Вот так и бывает — бабло побеждает зло недоброй памяти и предрассудков.

И потом — они же в безопасности. У матросов — белая тулья, черный околыш, золотом: Eesti Merevägi (Военно-морские силы Эстонии). А ленты — сбоку. Или — показалось? Солдаты в увольнении — пуговицы в ряд, шагают обнявшись, хохочут. Офицеры — в малиновых беретах, статные, щекастые. Только все они — редкость. Эстонская армия — это 5 500 человек (численность может колебаться, но в целом — так). Американских, немецких и других военных — вовсе не видать. Но они есть — прикрывают тыл и фланги. НАТО. Обязательства. Оборона.

Балтийский котел

Бились шведы от души. Любили это дело. Петр I взял крепость, город и порт Ревель 30 сентября 1710 года. С той поры и до 24 февраля 1918 года он состоял под властью России. С той поры католицизм, утративший ключевые позиции в XVI веке, протестантизм, уперший в балтийское небо вострые шпили кирх, где окна раз в пять выше двери и православные маковки спокойно уживались друг с другом. Уживаются и теперь. Cобор Олевисте не то, чтобы полон, но и не пустует. Русский православный Александро-Невский собор твердо венчает холм Верхнего города. Кстати, здесь в Таллиннe в 1921-м родился отец Александр Шмеман — видный православный богослов — профессор и глава Свято-Владимирской духовной семинарии в США — академического центра Православия в Северной Америке.

Ныне величественный храм в прекрасном состоянии отлично виден из окна моего отеля — дома XVII века. В его гулкой арке слышны шаги и звон шпор остзейских баронов. И ветчину на завтрак подают вполне баронскую.

А что удивительного? Здесь родился барон Роман Унгерн фон Штернберг. Да и других баронов имелось немало. Потому-то кухня в Эстонии, в основном, германская и русская: пиво, колбаски, окрошка да борщ. На Ратушной площади манит в русский ресторан «Тройка» бурый медведь — большой и не страшный. А в соседний кабак — эстонский — рыцарь в полной железной выкладке. Тоже мирный.

Эстонскую национальную кухню юные повара с дипломами изобретают прямо у нас на глазах. Порой выходит отменно — на грани высокой: дикий кабан под брусничным соусом, свежайшая балтийская рыба, куропатки в сметане с хутора такого-то и коровье масло с хутора сякого-то… Изящество посуды, дизайн, выдумка и учтивость персонала украшает заведения.

А была — мучная болтушка в простокваше да пшенка с куском салаки — и вся кухня. Нищ был эстонский народ и худ. Но, мал-помалу выравнивалось: не зря над теми, кто ехал сюда работать трунили: на сметану погрёб. Зря что ли героя романа Аксенова «Ожог» так и зовут: полковник КГБ Сыыро Колбасс…

Вообще, у этой страны особое место в советском и российском искусстве. Не претендуя на полноту сведений, пометим: Таллинн стал одним из главных героев двух романов Аксенова — «Звездный билет» и «Пора, мой друг, пора!» и играет немалую роль в разных его рассказах; писал про него и Сергей Довлатов, несколько лет успешно здесь работавший и вкусно отдыхавший; здесь работали видные прозаики Аугуст Мялк и Карл Ристикиви; теперь нередко наезжает Михаил Веллер — у него здесь учится дочь; популярность стяжали скульптор Тауно Кангро, художники Олев Субби и Александр Савченко.

В его мастерскую вступаешь как в тайну. В глубокий монастырский подвал ведет лестница, чьи ступени выше их ширины. На немыслимой древности стенах, а то и на сводах — картины окнами в чудный град. Он разный: январский — снежный и булыжный, октябрьский — золотой и влажный, и весна здесь, и лето, и шпили, и кровли лабазов каменных, где, видать, не счесть алмазов пламенных; и дворики с лестницами, и дверцы к счастью, и счастье не лицах девушек и бабушек, и главные герои и друзья автора, шагающие с полотна на полотно — лукавый трубочист со всеми причиндалами и другом — веселой собакой дворняжьей породы. А, может — баронских собачьих кровей.

Но жизнь эстонской столицы богаче фантазии живописца-романтика.

Вот — на ярмарке в Старом городе торгуют оленью колбасу.

Вот — politsei забирает пьяного гостя.

Вот — парк чудес современного искусства, где пустоту окружили цветные двери со словами «Слава», «Любовь», «Признание», «Мудрость» и прочими странными.

Вот — барышня в белоснежном платье-зебре на белоснежном же велосипеде: грудка — вперед, попка — орехом, сумочка — Louis Vuitton, ну, и — поехали.

Вот — древние дома стерегут бронзовые драконы.

Вот — ресторатор Дима — бывший физрук, мастер боевых искусств, и 90-х — вышибала в кабаке — угощает вином и судком. Главное, — говорит, — любить свое дело.

Вот — ремесленник, родом из Лялина переулка пакует в средневековую тару удивительную расписную стеклянную птицу.

Вот — мемориал броненосцу «Рускалка», что вздымает свой крест в окружении цветущих сиреней.

Вот — аэропорт Tallinn — маленький, скромный, прекрасный — дизайнерская упаковка города-сказки, вырезанного из каменных плит, фантазий, ступеней, зубцов, витражей, безобразий, ворот, черепицы, соборов, амброзий, где так подмывает порою напиться, и где поутру маршируют оркестры чтоб полечки бацать в саду городском.

Больше всех мне понравились ударные. Усатый дед с ритм-барабаном. И бабушка в панамке — с басовой бочкой, к коей сверху приторочена медная тарелка, в которую она при случае очень игриво звонит. Это — самый настоящий народный оркестр. Он сродни голландским бэндам почтальонов, швейцарским ансамблям сыроделов и нашим пожарным, что в белых перчатках играли порой вечерком:

В работе и борьбе нас вдохновляя

Одна лишь мысль вела нас за собой, —

Любовь к тебе, Эстония родная,

Была нам путеводною звездой…

Для нас светлей и выше счастья нет,

Чем видеть милой Родины расцвет!*

Счастливо, Таллинн. Надеюсь — я вернусь. И раньше, чем через пятую часть века.

*Из песни «Клятва», музыка М. Рауд, слова Г. Кырвитс, перевод Ю. Верниковской и В. Струева (из сборника «Родина любимая», Москва, Музиздат, 1952 г.).

Фото: ИТАР-ТАСС/ Владимир Смирнов.