За что партизаны расстреливали своих товарищей

75 лет назад, в ноябре 1941 года состоялось заседание Полесского подпольного обкома ВКП (б), членам которого в самый последний момент чудом удалось избежать ареста гестапо и уйти в лес. На повестке дня стоял вопрос о координации действий уже созданных партизанских отрядов, способных противостоять гитлеровским оккупантам. По книгам и фильмам о Великой Отечественной войне мы знаем о героической и успешной борьбе народных мстителей с фашистскими захватчиками. Но так ли все было гладко в обычной жизни и что на самом деле происходило в отрядах. Ведь порой партизанам приходилось расстреливать своих же товарищей. Почему так происходило? И с чем это было связано? Об этом и многом другом мы беседуем с исследователем движения белорусских партизан Анатолием Тасминским.

«СП»: — Анатолий Иосифович, как вообще происходило формирование партизанских отрядов?

— Вспомните, что начало партизанского движения приходится на лето 1941 года. Красная Армия отступает по всем фронтам, многие воинские части и формирования окружены. За счет этих вот «окруженцев» зачастую и формировались первые партизанские отряды. И самый распространенный конфликт в этом процессе состоял в том, что у руля отряда при его создании стояли, как правило, молодые амбициозные офицеры, вышедшие из окружения или просто ушедшие в партизаны во время отступления Красной Армии перед превосходящими силами противника.

Теперь представьте картину, когда все руководящие посты в отряде уже распределены: например, должности командира, начальника штаба, комиссара, комвзводов и так далее. А народ в подразделение все прибывает — «окруженцев» ведь было очень много, и все старались влиться в ряды народных мстителей. И не просто влиться, но иногда и поруководить: из окружения выходили майоры, капитаны, подполковники. А тут «зеленые» лейтенанты уже командуют партизанскими отрядами. Неизбежно назревал конфликт, в котором у молодых командиров просто не оставалось по отношению к майорам и другим старшим офицерам ничего, кроме как предложить им: или идите под начало лейтенантов, или скатертью дорога — третьего не дано. Обстановка была в то время предельно сложная. И если молодой командир сразу не смог «застроить» подчиненных — грош ему цена

«СП»: — Но это ведь не единственная причина конфликтов…

— Конечно. Еще одна причина — противостояние строевых офицеров со штатскими, которых присылали в отряд «сверху». Например, партизанский отряд имени Кирова, о котором идет речь в моей книге, изначально назывался по имени его создателя — Александра Балахонова. И вот ситуация: строевые офицеры создают в тылу врага действующий партизанский отряд. А через некоторое время Полесский подпольный обком партии присылает к ним «для организации партизанского движения» сугубо гражданского человека — Николая Храпко. Он не просто ни разу перед войной не держал в руках оружия, а работал до войны… простым парикмахером. Причем, обком партии сразу же предписывал назначить Храпко комиссаром балахоновского отряда. Конечно, это вызывало несогласие и обиду. Но приказ — есть приказ. И в то нелегкое время его нужно было не обсуждать, а выполнять! Кроме того, у штатских был против строевых офицеров убийственный аргумент: «Своими действиями вы, товарищи офицеры, уже „про…рали“ фронт 22 июня 1941 года, а нам теперь расхлебывать за вас».

«СП»: — Это как-то повлияло на отношения в подразделении?

— Ну, а как вы думаете: в руководстве отряда поначалу стали возникать трения. И очень серьезные. Доходило до того, что партизаны в спорах между собой даже иногда хватались за оружие, и дело едва не доходило до стрельбы и скорых расстрелов своих своими же. Горячий Балахонов, например, призывал незамедлительно действовать: нападать на гитлеровцев, а для этого перебазироваться поближе к дорогам и коммуникациям противника. Храпко резонно возражал ему, что все действия отряда необходимо согласовывать с руководством партизанского движения. Кончилось это тем, что секретарь подпольного райкома снял Балахонова с должности командира и назначил на нее Храпко. А Александр взял и ушел, чтобы создать уже свой партизанский отряд. Вместе с тем, такое вот деление отрядов приводило к увеличению их количества и, соответственно, расширению самого партизанского движения.

«СП»: — Как наказывались те, кто вместо выполнения приказа допускал его обсуждение?

— По законам военного времени приговор мог быть предельно жестким. Например, в феврале 1943 года Храпко отправлял на очередное задание группу партизан. Вдруг старший группы Иван (опустим его фамилию), в прошлом «окруженец», строевой офицер Красной Армии, заметил командиру, что предстоящая операция — чистое самоубийство: разведданных никаких, экипировки и вооружения — кот наплакал. И, в конечном счете, обвинил командира в том, что тот посылает партизан на верную гибель. Тот в ответ обвинил подчиненного в трусости и обозвал его «власовцем». Это Ивана-то, слава о храбрости которого гремела по всем отрядам района — он к тому времени уже успел пустить под откос несколько вражеских эшелонов.

Словом, старший группы парировал, что командир — сам трус, отсиживается в то время, как отправляет людей на убой. К увещеванию строптивого офицера подключился комбриг, которому Иван прямо заявил о том, что командир отряда занимает свое место не по праву. Такой возмутительный «бунт на корабле» решили пресекать самыми жесткими мерами: «тройка» необходимых для трибунала командиров уже была в сборе. Она и вынесла приговор партизану, позволившему обсуждение приказа вместо его беспрекословного выполнения: расстрел! Приговор постановили привести в исполнение немедленно.

Однако, к тому моменту, когда исполнитель приговора, командир отряда, вышел на крыльцо, где ожидал Иван, тот уже обо всем догадался. Но был контужен первым же выстрелом. Остальные пули командир выпустил по упавшей с головы Ивана кубанке, приняв ее в темноте за лицо нарушителя дисциплины. Затем скомандовал подчиненным похоронить офицера. Тем не менее, пока партизаны копали могилу, Иван очнулся. Увидав «воскресшего», похоронная команда разбежалась. А Иван прихватил оружие и подался в соседний отряд, где прославленного коллегу приняли с распростертыми объятьями и где он продолжил пускать под откос составы с гитлеровцами и вражеской техникой, а также громить немецкие гарнизоны. С трудом, но инцидент удалось уладить на уровне командования партизанской бригады.

«СП»: — Вы хотите сказать, что это показательный пример?

— Надо заметить, что дисциплина в отряде была жесточайшая: даже за более мелкое прегрешение бойца мог ожидать расстрел. Не церемонились и с прибывающими в отряд «окруженцами» — их подвергали самой суровой проверке. Тем более, если такой человек появлялся, скажем, не летом 1941-го, а зимой или вообще в 1942 году. А где он все это время был? Не провокатор ли? Или на печи лежал и под бабьим подолом или по сараям и чердакам укрывался? Да что там говорить: самого Храпко, по признанию партизан, уже готовы были «поставить к стенке», когда он только прибыл в отряд — что за подозрительный человек, зачем он ходит по лесу и что тут «вынюхивает»? Но Николай Борисович, распоров подкладку пальто, предъявил командиру соответствующий мандат.

В свою очередь, и самому Храпко приходилось быть в высшей степени осторожным при отборе новичков, приходящих в отряд. Кстати, решающую роль при зачислении в ряды партизан играли бывшие сослуживцы кандидата: партизанский мирок тесный, и часто случалось, что в отряде новичок встречал не одного, а сразу несколько своих бывших сослуживцев. Если такое происходило, то после соответствующего собеседования с особистом вопрос о зачислении бойца решался сам собой.

«СП»: — Получается, что партизаны мало кому верили на слово?

— Судите сами. Летом 1943 года партизанам сообщили, что в одной из деревень скрывается человек, стремящийся попасть в отряд. Ну, что ж, так или примерно таким образом сюда приходили многие из уже действующих партизан. Кандидатом в партизаны оказался польский еврей, вскоре его доставили в штаб. При первой же беседе он заявил, что сумел бежать из немецкого концлагеря и, чтобы попасть в партизанский отряд, пробрался из Гомеля в Бобруйск. Причем, всего за два дня и пешком, а ведь это только по прямой полторы сотни километров. Даже здоровому человеку такое расстояние преодолеть нереально, а «доходяге» после концлагеря и подавно…

Решили не торопиться с выводами и попросили его описать те места, через которые он добирался до партизан. Человек говорил путанно, неубедительно и не мог внятно ответить ни на один вопрос. В конце концов, лжепартизана отправили под конвоем в спецотряд НКВД. И уже там правда выплыла наружу: он оказался провокатором, который вместе с другими такими же, как и он, агентами гестапо, был подготовлен для внедрения в партизанские отряды. Да, он действительно был польским евреем, но согласился на сотрудничество с гестапо, и в конечном итоге после соответствующего разбирательства был расстрелян. Вот и судите сами, можно ли было в то жестокое время верить всем подряд на слово, когда все кругом было наводнено гестаповскими провокаторами. Оставалось держать ухо востро, а иначе долго партизаны просто не продержались бы.