Горе, грязь и слезы гражданской войны

Гражданские войны, революции, солдаты удачи, женщины и дети на войне — журналист Игорь Ротарь, видевший все это своими глазами, выпустил книгу «Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина». Приднестровье, Абхазия, Чечня, Таджикистан, Югославия, Афганистан и даже Руанда — Ротарь побывал, пожалуй, в большинстве известных горячих точек планеты. «Свободная пресса» с разрешения автора публикует отрывки из некоторых глав книги.

Из главы «Абхазское эхо»

Мое знакомство с повадками грузинских «солдат» во время абхазской войны произошло практически тотчас же, как я пересек российскую границу и оказался в курортном поселке Леселидзе. Подошедший ко мне «воин» едва держался на ногах под воздействием наркотиков. Направив на меня автомат, боец потребовал сигареты, и я протянул ему одну. «Нет, давай пачку!» — с трудом выговорил вояка. В силу молодости у меня отсутствовало чувство самосохранения, и я спокойно объяснил, что я журналист, и грабить меня не рекомендуется. Как ни странно, аргумент подействовал, боец потерял ко мне интерес, и дико хохоча, стал расстреливать из автомата дорожный знак с надписью: «Леселидзе».

Вторгшиеся в 1992 году в Абхазию грузинские войска по существу представляли полу-уголовные формирования. Их костяк составляли боевики вооруженного соединения «Мхедриони», возглавляемые вором в законе и, по совместительству, профессором искусствоведения Джабой Иоселиани. Эти «воины», одетые в самую разнообразную и нелепую одежду (мне приходилось видеть даже боевиков, выряженных в ковбоев), занимались не столько восстановлением территориальной целостности, сколько личным обогащением. «КамАЗы» с награбленным непрерывным потоком шли в сторону Тбилиси.

Расположившись в домах предусмотрительно сбежавших местных жителей, «солдаты» растапливали печки хозяйской мебелью. Степень блаженства была столь велика, что «защитники территориальной целостности» ленились выходить на улицу и справляли нужду прямо в комнате.

Джаба Иоселиани открыто оправдывал мародерство своих подчиненных. «Война есть война. Нам нужно думать не о таких мелочах, а о том, как уничтожить главного мародера — Ардзинбу», — убеждал меня искусствовед.

Как только успех перешел на сторону абхазов, они сторицей отплатили своим недавним мучителям. Едва Сухуми был взят абхазскими войсками, местные жители вывешивали на дверях домов платки: зеленый, если их хозяева абхазы, и красный, если их хозяева армяне или русские. Дома же принадлежавшие грузинам теперь считались ничейными.

Кавказские зарисовки

Первый раз с самым известным впоследствии чеченским террористом Шамилем Басаевым мне довелось встретиться в 1993 г. в Абхазии, где он возглавлял отряды, сражавшиеся с грузинскими войсками. У штаба северокавказских добровольцев в Сухуми я спросил невысокого молодого мужчину, где я могу найти их командира. «А вы кто?» — вопросом на вопрос ответил боевик. Узнав, что я корреспондент, незнакомец ответил: «Я и есть Басаев — спрашивайте».

В ту пору Басаев казался достаточно застенчивым человеком. Чувствовалось, что он еще не привык общаться с журналистами и старается отвечать так, чтобы не попасться на «провокационные» вопросы

Вторично я беседовал с Басаевым вскоре после нападения на Буденновск. Он был уже совсем другим. В его движениях чувствовалась уверенность в себе, но во взгляде появились усталость и грусть. Разговор сначала не клеился. Чувствовалось, что ему смертельно надоели спрашивающие одно и то же корреспонденты.

Неожиданно положение спас бывший вместе со мной московский представитель Кестонского института (английская организация по защите религиозных свобод в странах бывшего социалистического лагеря) Лоренс Юзелл. Он вдруг обратился к Басаеву: «Как вы, верующий человек, могли переступить через смерть невинных людей?!». Этот вопрос не на шутку задел «героя», и мы до четырех утра беседовали на философские и теологические темы.

Создавалось впечатление, что гибель мирных жителей не дает покоя совести полевого командира, и ему хочется доказать самому себе, что в Буденновске он поступил, как и подобает истинному мусульманину. Интересно, что Басаев даже пообещал Юзеллу пустить православного священника отслужить службу на братских могилах русских солдат под Ведено.

Следующая моя встреча с Басаевым произошла приблизительно через год. И вновь я столкнулся как будто бы с незнакомым человеком. Басаев уже больше не проявлял веротерпимости: «Никаких попов на свою территорию я не пущу! Юзелл — американский шпион, и я не буду прислушиваться к его мнению».

Однако и во время второй моей встречи с Шамилем Басаевом он еще не был сторонником «перманентной исламской революции». Заявил мне тогда, что после окончания чеченской войны он удалится в горы и станет «обычным пчеловодом». Увы, он не выполнил своего обещания — ваххабиты убедили его, что настоящей мусульманин не должен «замыкаться» на своей родине, а обязан освобождать мусульман по всему миру.

«Пусть даже весь мир заполыхает синим пламенем, пока не будут освобождены мусульмане от Волги до Дона», — заявил Шамиль Басаев вскоре после того, как его боевики вторглись в Дагестан.

Из главы «Красные против зеленых (гражданская война в Таджикистане)»

Зимой 93-го года в Душанбе не топили, и в каждой квартире стояли печки-буржуйки. Газа в городе тоже не было, готовили во дворе на кострах. В качестве топлива пилили деревья на улицах: до войны Душанбе был очень зеленым. Цена на квартиры в Душанбе в те дни приблизительно равнялась стоимости отправки контейнера с вещами в Россию. На душанбинских барахолках торговали по смехотворным для Москвы ценам. Лично меня поразила даже не торговля золотом за треть московской стоимости, а товары наименее удачливых коммерсантов. Продавали все: сломанные будильники, откровенно рваные ботинки.

В гражданской войне в Таджикистане участвовали две противоборствующие стороны: «прокоммунистический» «Народный фронт» и «Объединенная таджикская оппозиция», костяк которой составляли исламисты, слегка разбавленные «демократами»…

Однако «Восток - дело тонкое», и в гражданской войне в Таджикистане значение имела не только идеология. Дело в том, что таджики так и не сформировались в единую нацию: каждый регион имеет свой диалект и свои особые обычаи. Во время войны выходцы из Худжанда и Куляба воевали за «красных», а гармцы и памирцы за «исламо-демократов». При этом этническими чистками не гнушались обе противоборствующие стороны. Очень популярной тогда была проверка с помощью детской считалочки, выявлявшей диалект того или иного региона. Если «экзаменуемый» произносил считалочку «неправильно», то его тут же убивали…

Непосредственным свидетелем зверств я не был, но наблюдал, как вели себя боевики во враждебных им регионах. А вели они себя здесь, как откровенные оккупанты. Так, при мне «кулябцы» избили торговца прикладом автомата только за то, что у того не было нужной марки сигарет. Я видел, как боевик, угрожая автоматом, заставил водителя автобуса ехать по очень опасной дороге в гору, совершенно не заботясь о том, что спуститься обратно (вниз ехать гораздо труднее) для него будет чрезвычайно рискованно. О таких «мелочах», как мародерство и грабежи, я даже не упоминаю.

Из главы «Дети»

В святогорском монастыре, где живут беженцы с Донбасса, я наблюдал странную игру. Один из детей монотонно выл, а другие прятались в подвале. Оказалось, что они играли в «налет украинской авиации»: воюющий изображал сирену, а подвал считался «бомбоубежищем». Детская психика гораздо устойчивей взрослой, и дети быстро привыкают к бомбардировкам и даже иногда радуются им — можно не ходить в школу. На стенах донецких домов можно увидеть необычные рисунки. Вот самолеты, бомбящие жилые дома, а вот танк расстреливающий здание. Иногда дети поясняют свои рисунки: на самолетах рисуют украинский флаг или же просто пишут Украина.

Конечно же, о войне дети помнили и по другую сторону фронта. Так, во многих школах проходили конкурсы детских рисунков, посвященных «воинам, защищающим родину». Украинские старшеклассницы посылали видеобращения c песнями бойцам «АТО», в которых признавались в любви к защитникам родины. Правда, такие акции проходили часто по инициативе взрослых, но не только. Сам видел, как дети подходили к украинским военным с приветствием: «Слава Украине!».

Кстати, впервые схожие военные рисунки детей мне пришлось увидеть в далеком 1995 году в Грозном, правда, там на самолетах писали «Россия», причем нередко с одним «с». В те годы в Чечне были забыты все прежние игры — в русских и фашистов, красных и белых. По существу, чеченские дети даже не играли, а копировали мир взрослых…

«Уазик» долго петляет по горным дорогам, неожиданно у въезда в одно из сел мы слышим крик «Аллах Акбар», и нас окружает толпа боевиков. Я было уже приготовился к самому худшему, но тут обратил внимание на рост «воинов» - дети. Как и у взрослых моджахедов, на голове у ребят были зеленые повязки. Правда, автоматы оказались игрушечными, а вот гранатометы — настоящие, хотя и использованные, без заряда.

Из главы «Женщины и война»

В середине 90-х вечерняя жизнь бара душанбинской гостиницы «Таджикистан» напоминала сценки отдыха американских солдат в сайгонском вертепе из западного фильма 70-х. Под бравурную музыку полузабытых уже западных ансамблей пировали военные-контрактники и офицеры российской армии. «Смирновская» лилась рекой, баночное пиво закупалось ящиками — военнослужащие, расслабляясь после боевой службы, тратили деньги легко, без сожаления.

Штатских мужчин здесь почти не наблюдалось — зарплату жителям республики не выплачивали годами, и среднему душанбинцу не по карману была не то что бутылка импортной водки, а обычный хлеб. Коротать вечера российским военнослужащим помогали местные русские красавицы. Взять проститутку на ночь здесь стоило всего лишь 20 долларов, но многие контрактники экономили и брали за эту же цену одну женщину на троих: предложение превышало спрос, и девушка обычно не возражала.

Было бы неверным считать всех сидящих в баре девушек путанами. Многие из них просто приобщались к «красивой», почти недоступной для них жизни, не теряя надежды, что кто-нибудь из военных оценит их по достоинству и, кроме постели, предложит руку и сердце. Местные газеты заполняли объявления: «Выйду замуж, познакомлюсь с российским военным».

Столь высокая популярность бойцов российской армии объяснялась просто. Их зарплата по местным меркам — просто фантастическое богатство. К тому же для многих таджикистанских славянок «военный — это не профессия, а средство передвижения» (современный вариант «застойной» шутки о евреях). Связав с ним судьбу, девушка через некоторое время уедет в богатую и сытую — по здешним представлениям — Россию.

---

Военные новости: В ЛНР заявили об активизации снайперов и диверсантов ВСУ