Оккупированные территории — так в Донецке и Луганске называют занятую украинской армией часть Донбасса, где 11 мая 2014 года прошёл референдум о независимости от прозападного бандеровского режима в Киеве. Восемь лет граждане ДНР и ЛНР, как и все русские патриоты, мечтали об освобождении этих земель, которые составляли больше половины площади донбасских республик. И вот освобождение происходит. Хотя, к сожалению, часто это освобождение — со слезами на глазах и с большой кровью. Мне довелось несколько дней пробыть на юге ДНР и увидеть своими глазами, какой ценой оно досталось.
«Вот тут они много лет стояли, обстреливали наш город», — показывает мне на прорытые в степи под Докучаевском траншеи и доты местный житель, писатель Юрий Хоба.
Свежих следов ожесточённых боёв вокруг не видно. Украинские силы довольно быстро отступили в населённые пункты, чтобы там обороняться, прикрываясь мирными жителями. Первое село, освобождённое от ВСУ, которое мне довелось увидеть, — Бугас. Село основали переселенцы из Греции, и до сих пор большинство жителей считает себя потомками эллинов. Тут особых разрушений не видно. Если бы не огромная очередь у поселкового совета за пенсиями, ничто, на первый взгляд, не напоминало бы о боях.
Совсем другая картина — Волноваха. Уже на окраинах чувствуешь запах пожарищ. Хотя основные бои здесь закончились несколько недель назад, их горький запах так и стоит над городом. В частном секторе хозяева домов, где просто повылетали окна или пробило крышу, считаются счастливчиками. Жизнь медленно пытаются налаживать. Рабочие из Донецка латают трубы, чтобы пустить по ним газ.
«В частном секторе скоро пустим, тут не так сложно, — говорит мне один из рабочих. — А вот в центре, там непонятно что делать, многие дома разрушены так, что их сносить надо, какой там газ…».
Мы едем в центр. Одно дело видеть разруху с экрана монитора или телевизора, и совсем другое — своими глазами. Подобные разрушения мне доводилось видеть в 2014 году в Луганске и станице Луганской. Но там всё же их концентрация была меньше. Здесь же проломленные снарядами стены, из-за которых выглядывают чьи-то разрушенные кухни и спальни, приводят в состояние близкое к отчаянию. А местные уже присмотрелись.
Замечаем группу людей с мётлами и лопатами.
«Работы нет в городе, на бирже труда всех отправляют на расчистку завалов. Обещают 11 тысяч заплатить, а уж как там будет, не знаю», — говорит местная жительница.
Её муж Роман согласился рассказать на камеру о том, как вели себя украинские каратели в Волновахе.
«Специально ездили между домов на танке и стреляли, провоцировали „ответку“ со стороны солдат ДНР и России, — возмущается он. — Когда уже нашу часть города освободили, они стреляли по всем домам, где шёл дым из труб. У меня трое детей, я печку разжёг, чтобы согреть детей. И вскоре мина пробила крышу. Чудом никто не погиб. Младшей дочери два года. Она до сих пор, как слышит громкий звук или просто проезжающую по улице машину, прячется с головой под одеяло, пытается „укрыться“. Недаром украинские военные говорили, что, уходя оставят не город, а лунный кратер».
Я смотрю в лица жителей Волновахи и вижу, что душой они ещё там, в недавно пережитом аду. Рассказал Роман и о том, как укронацисты заперли 70 человек в подвале.
«Они сидели там много дней, еда и вода закончилась, — вспоминает Роман. — И вот какие-то волонтёры привезли к этому подвалу пару мешков картошки. Оставили недалеко, к самому подвалу побоялись подойти, потому что думали, что он заминирован. Трое наших ребят выбежали. Их тут же накрыло снарядом с той стороны, где ВСУ стояли. Двое на месте погибли, а у одного осколок прямо под сердцем застрял. У меня тёща — врач, она перевязала его, но осколок побоялась вытащить. К счастью, через несколько дней парня удалось отправить в Донецк в больницу — там осколок вытащили. Парень жив».
Заходим в разбитый прямыми попаданиями Преображенский храм. Жутко. Как раз в это время там находят воткнувшийся в стену хвостовик мины. Он может взорваться, зовут сапёров МЧС, которые как раз рядом. Хвостовик вытащен, к счастью, опасности не представляет. А сапёры работают дальше. Наблюдаю, как они без особых церемоний ломом выковыривают из земли неразорвавшийся снаряд…
Мы приехали не с пустыми руками. На пожертвования, собранные священниками и прихожанами Храма иконы смоленской Божьей Матери в Фили-Давыдково и Николо-Архангельского храма в Балашихе накупили машину продуктов и предметов личной гигиены. Люди радуются каждой банке тушёнки и пачке макарон. Иногда — до слёз. Честно говоря, было у меня предубеждение, что жители, обработанные украинской пропагандой за восемь лет, будут к нам враждебны или настороженны. Но увидел я нормальных русских людей, попавших в беду.
Идём в школу № 5 Волновахи. Известна она тем, что здесь на днях прозвенел первый звонок. Да, именно таким образом здесь в апреле начали отсчёт новой эпохи. Дело в том, что отныне обучение в школе будет идти на русском языке. Украинские учебники уже сданы в архив, из Донецка привезены новые.
Электричества в школе нет, холодно, дети сидят в уличной одежде, но слушают внимательно. Первоклашки по слогам прилежно пытаются читать Корнея Чуковского. А роль звонка исполняет колокольчик, с которым учительница обходит этажи, где идут занятия.
«Эта школа мало пострадала от обстрелов, — рассказывает нам учитель истории Елена. — Поэтому сюда теперь привозят детей из разных концов города и района. И учителей из разных мест сюда перевели. У нас сейчас сокращённые занятия. Ребятам из младших классов даём задания и тут же стараемся, чтобы они под нашим присмотром их сделали. Потому что дома, у кого сохранился дом, нередко нет условий для учёбы».
Некоторые учителя в школе сами остались без крыши над головой, живут пока в уцелевших домах выехавших соседей, и не знают, как быть дальше.
— Ну а как настроены к России? — спрашиваю я Елену.
— Конечно, в старших классах нам приходилось на уроках истории рассказывать об «агрессии России» и «оккупации Крыма». Но дома ребята слышали другое. В основном у нас хорошее отношение к России. Да, есть те, кто за Украину. Но таких немного. У меня вон на жилом доме «патриоты» большой трезубец нарисовали. Хотя мы были против, но нас никто не спрашивал.
Но сказать о том, что восемь лет пропаганды не оставили следа нельзя, конечно.
«Один украинский военный уверял меня, учителя истории, что князя Александра Невского воспитали в Золотой Орде и он был за монголов против Киевской Руси, представляете, — горько улыбается Елена. — Я ему говорю, а ничего, что в 1240 году, когда монголо-татары ещё только брали Киев, Александр шведов на Неве уже громил?!»
Говорить о том, что в Волновахе уже наступила мирная жизнь рано. 14 апреля из Мариуполя сюда прорвалась группа украинских боевиков. Их отлавливают в окрестных лесах, и потому так много стоит на дорогах блокпостов, где без конца проверяют у нас документы и осматривают машину, несмотря на московские номера. Впрочем, мы относимся с пониманием к этим мерам, и угощаем бойцов заранее припасёнными пачками сигарет. Снабжение военных на блокпостах организовано прямо скажем не очень…
Наша следующая цель — Мариуполь. Горько смотреть на обочины дороги, тут и там разбитые гражданские и военные машины. У одного нашего подбитого танка бойцы ДНР откручивают какие-то запчасти. Пригодятся для своего танка.
Подъезжаем к очередному блокпосту.
— В Мариуполь, — удивлённо спрашивает военный, — нет, уже несколько дней туда не пускают никого, «азовцы» * прорываются, бои по всему городу вспыхивают. Только на выезд дороги открыты.
А как же быть с гуманитаркой? Я знаю, что там её очень ждут. Юрий человек местный, изучает бумажную карту, которая в таких местах, где идут бои и никакого интернета, — самый надёжный советчик.
«Давай попробуем через Кальчик проехать, — подумав, говорит он. — Если уж там не получится, придётся поворачивать назад».
Мы едем какими-то глухими, разбитыми военными машинами дорогами. Время от времени нам навстречу попадается военная техника. В одном месте через Кальмиус приходится проехать по мосту без перил. Две железные колеи и между ними дырка. Чуть свернёшь в сторону — и полетишь с пятиметрового моста в воду. Но — обошлось. Проезжаем Талаковку, въезжаем в Сартану, тут уже слышен грохот канонады из Мариуполя, колонны военных стоят вдоль машин, с интересом провожая взглядами мою «Ниву-Шевроле» с московскими номерами. Однако никаких блокпостов. Тут уже бои в режиме онлайн. Так вот через Сартану мы въезжаем в Мариуполь, прямо к Заводу Ильича. С нашей стороны совсем рядом грохочет «тяжёлое». Дорога усеяна осколками и перебитыми проводами высоковольтки. Навстречу попадаются местные. Видно, что они, взвинчены, не в себе.
«Расскажите, расскажите всему миру, как в нас украинцы стреляли, — кричит женщина. — У неё вот бинокль, они с девятого этажа хорошо видели, как „азовцы“ били прямо по домам… Мы только за то на Путина в обиде, что он восемь лет назад нас не освободил…»
Мужчины почти все обросли бородами — больше месяца не брились, сидя в подвале. Кругом — апокалипсис, разрушенные дома, раскуроченные машины. Но меня почему-то больше всего поражает разбитый трамвай. Что-то такое из времён Великой Отечественной войны чудится в этом.
Но как же быть? Дорога прямо усыпана осколками и раскуроченными железками. Проехать в ту часть Мариуполя, где, я знаю, ждут помощи, невозможно. Того и гляди пробьёшь шины. А ближайший шиномонтаж километрах так в сорока. Да и водитель машины с московскими номерами — желанная цель для снайперов. Посоветовавшись, решаем с Юрием раздавать гуманитарку здесь. Сейчас весь город — зона гуманитарной катастрофы. Скоро стемнеет, людей на улицах почти нет. Однако видим какого-то мужичка с тележкой.
— Гуманитарка? Конечно, нужна, мы ведь тут месяц сидим, доедаем запасы, к нам никто ещё не доезжал сюда.
— Тогда бегите, зовите местных.
— Одну минуту, ребята…
Через несколько минут нас уже обступают изголодавшиеся люди с тяжёлым запахом давно не мытых тел.
«Дайте мне ещё банку тушёнки, у меня вот видите, рана, — показывает женщина действительно большой вспухший рубец на руке, — Мне близких кормить надо».
Суём в протянутые руки консервы, пачки с макаронами и крупами. В какой-то момент уже трудно сдерживать слёзы от того, как искренне благодарят измученные люди за эту скромную помощь.
За пять минут всё разобрано.
«Вы москвич? — подходит ко мне мужчина лет пятидесяти. — Я в советской армии ещё служил. И хочу сказать, что наша столица — не Киев, и даже не Донецк. Наша столица — Москва. Передайте поклон Москве от меня».
С тяжёлым сердцем покидаем мы Мариуполь. И попадаем в автоколонну бойцов ДНР. Мне вспоминается 2014 год. Ребята с автоматами выглядывают из-за брезента, многие без касок и бронежилетов. В колонне помимо военных грузовиков какие-то старые раздолбанные «газели» и легковушки. «Видимо, выводят из-под Мариуполя, — предполагает Юрий. — Тут бои заканчиваются, перебрасывают куда-нибудь под Донецк. Эх, ребятки, дай бог вам уцелеть в этой мясорубке…»
* Изображения шевронов батальона (полка) «Азов» признано в России экстремистским решением суда