Долгая дорога к Brexit

Сейчас многие рассматривают выход Великобритании из Евросоюза по итогам состоявшегося 23 июня референдума как случайность, неожиданность, внезапный сюрприз, хотя с исторической точки зрения нынешняя ситуация видится предсказуемой, даже совершенно закономерной.

Все началось 28 октября 1971 г., когда спикер британской Палаты общин зачитал итоги голосования: 356 голосов «за», 244 — «против». Решение принято: Великобритания должна стать членом тогдашнего ЕЭС — Европейского экономического сообщества. Этот исторический шаг свершился, надо сказать, аж через 16 лет после образования центральноевропейской интеграционной группировки (ФРГ, Франция, Италия, Бельгия, Нидерланды, Люксембург) с третьего захода, поскольку французский президент генерал Шарль де Голль дважды накладывал вето (1963, 1967) на заявку Лондона о вступлении в «шестерку». К необходимости жизненно важной интеграции с ЕЭС пришли в Вестминстере, на Уайт-холле, в Сити также после того, как были исчерпаны возможности конкуренции с континентальными партнерами Европейской ассоциации свободной торговли, в которую, помимо Великобритании, входили Австрия, Швейцария, Португалия и скандинавские государства — Дания, Норвегия, Швеция («семерка»).

Тогдашние наблюдатели, отслеживавшие ход переговоров как в Лондоне, так и в Брюсселе, отмечали неустойчивый прирост британских сил сторонников евроинтеграции, которые только со временем усилили свои позиции в парламенте, на партийном уровне, в частности, среди лейбористов. Однако в целом среди широкого общественного мнения господствовали сомнения. Глубинное, народное сопротивление британскому членству было гораздо сильнее, чем это выявил всенародный референдум 1975 г., итоги которого показали достаточное большинство за продолжение нахождения страны в ЕЭС. На его итоги во многом, безусловно, повлиял административный ресурс, партийно-тактические манёвры руководства лейбористов, особенно уловки премьер-министра Гарольда Вильсона, стоявшего тогда во главе партии и правящего кабинета.

Между тем часть британских противников евроинтеграции перешла, само собой разумеется, на сторону лагеря «за». Одним из них был Нил Киннок, позже лидер Лейбористской партии и член Комиссии Евросоюза (КЕС или Еврокомиссии). Первоначально он считался пришлым человеком в партии, хотя ранее сотрудничал в левом журнале «Tribune», но проявил в 1970-х гг. способности полемиста как депутат парламента, а позже был избран в руководство партии. Позже, когда он пребывал правоверным членом КЕС, кто-то напомнил ему о его активной борьбе против ЕЭС, на что он с улыбкой ответил: «Да, разве мы все не меняемся?»

Несмотря на то, что сопротивление членству первоначально было сильнейшим среди лейбористов, твердое, последовательное ядро противников евроинтеграции было также среди правого крыла тори — Консервативной партии. Они никогда здесь не исчезали. Когда UKIP — Независимая партия Соединенного Королевства — начала свой политический старт 7−8 лет тому назад, противники ЕС среди тори тем самым получили оружие, которого они были лишены ранее. Появление подобных близких конкурентов на правом фланге принудило тори, что называется, определиться — более активно выступить против членства в Евросоюзе. Эта внутри- и межпартийная борьба привела в конце концов к тому, что Дэвид Кэмерон должен был пообещать провести новый референдум как под натиском оппозиции в парламенте, так и из-за требований правого крыла своей же партии. В стране константно существовали, очевидно, достаточно устойчивые устремления среди элиты и широких кругов сохранить высокую степень экономической и политической независимости Британии в Европе. Сейчас эти настроения ярко проявились, стали очевидными в связи с итогами недавнего референдума, даже несмотря на популистские заявления Д. Кэмерона об особой «островной психологии» британцев и наглядный комплексный кризис внутри Евросоюза.

Великобритания в силу многих причин, не только геополитических, всегда занимала особое место в ЕЭС/ЕС. Туманный Альбион неизменно глубоко погружен в европейские дела, но при этом хронически стремился сохранять определенную дистанцию от событий за Английским каналом. Для Лондона сама идея отказаться от части своего державного суверенитета, передать его на наднациональный уровень — утопична. Тем более той организации, которая изначально создавалась без его участия и не по британским правилам. Тем не менее, Британия выторговала себе широкие привилегии в Евросоюзе: не входит в зону единой европейской валюты — евро, не подписала основную часть Шенгенских соглашений, проводит избирательную миграционную политику, зарезервировала за собой особое право не участвовать в углублении валютного союза etc. Словом, британцы за годы своего членства в ЕЭС/ЕС (с 1973 г.) превратили евроинтеграцию в рациональный институт, набор прагматичных правил и тесных практических взаимодействий с европартнерами.

Говоря о главных факторах, которые не устраивают Великобританию в ЕС, важно отметить единую сельскохозяйственную политику, которая действительно наносит ущерб экономике Соединенного Королевства, так как приводит к росту цен на продовольствие, неэффективному использованию природных ресурсов. Британское народное хозяйство и её бизнесциклы уникальны, они отличаются от европейских, гораздо больше совпадают с американскими. В ряде существенных сфер (особенно в финансовой) связи британского Сити с компаниями Соединенных Штатов остаются более глубокими, масштабными, тесными, чем с континентальными. Лондон также недоволен количеством мигрантов, прибывающих в страну, которое она не в силах существенно ограничить из-за еэсовского принципа свободы передвижения рабочей силы. Кроме того, что немаловажно, страна освободится от необходимости выплачивать значительные взносы (14,5 млрд. евро) в общий бюджет 28-ми, а также от ограничивающих законов трудового законодательства, от сдерживающих торговых и финансовых регламентаций etc.

Европейский союз изначально был создан, очевидно, с серьезными недочетами, изъянами, дефектами. Безудержное его расширение «на восток», экономическая депрессия после кризиса 2008−2010 гг., хронические дисфункции интеграционных институтов, миграционный кризис и наплыв беженцев оказали шоковое воздействие на социально-экономический контекст стран-членов, пострадала при этом и Британия. Именно поэтому, как показал референдум, там так сильны настроения британцев избавиться от членства и, тем самым, освободиться от всех недостатков и проблем, которые связаны с данной моделью евроинтеграции. Многие благоразумные европолитики прекрасно осознают, что нынешний проект Европейского союза трещит по всем швам. Но признаться в этом публично — неудобно, зазорно и неполиткорректно.

Толковать британское «нет ЕС» исключительно в качестве отказа от европейской миграционной политики из-за доминирующих здесь ксенофобских настроений было бы также достаточно упрощенно. Действительно, британское сопротивление требованиям Большого Брюсселя (как штаб-квартиры ЕС-структур) по приему союзных граждан имеет давнюю историю и глубокие противоречия. Лондон не без оснований считает, что интегрирующаяся Европа нередко навязывает, продавливает свои правила без обсуждения со странами-членами, в частности, с Британией.

Помимо объективных причин, глубинных стратегических обстоятельств на нынешние результаты референдума повлиял, безусловно, Его Величество субъективный, частный случай, пресловутый человеческий фактор. Премьер-министр Д. Кэмерон решил самолично тактическими маневрами разрешить ситуацию в свою пользу: перед очередными парламентскими выборами он использовал евроскептицизм сограждан и пообещал в случае своей победы организовать референдум относительно членства страны в ЕС. Он победил 7 мая 2015 г. с заметным отрывом (36,9%). Буквально сразу стал шантажировать Большой Брюссель и к февралю 2016 г. добился предварительного расширения особых условий для своей страны по четырем ключевым и обширным вопросам: управление экономикой, социальные льготы для нерезидентов, конкурентоспособность и суверенитет.

На практике это означало, что ЕС должен эксклюзивно пересмотреть для Лондона регулирование в сфере банковского надзора и то, как оно будет вписываться в новые законы в финансовой сфере. Также должны были быть видоизменены социальные выплаты, регулирование бюрократических норм в бизнес среде. Д. Кэмерону почти удалось добиться от Большого Брюсселя, ни много ни мало, подтверждения, что Евросоюз никогда не будет принуждать Великобританию к более тесной интеграции, а будущий договор о ЕС исключит для Лондона перевод его в формат «еще более тесного союза». Все детали и юридическое оформление этих исключительных договоренностей были перенесены сторонами, понятно, на период после референдума. Д. Кэмерон считал своей задачей правильно организовать референдум, добиться сохранения членства в ЕС, после чего «дожать» Брюссель на предмет уступок и окончательно стать общепризнанным национальным лидером. Но что-то вопреки его воле и воле властей на Даунинг-стрит 10 пошло не так, терпение британцев оказалось небезграничным, так же как оказались ограниченными возможности истеблишмента для сомнительных политических ухищрений.

После того как Brexit стал фактом истории, его итоги и последствия, отнюдь, не столь очевидны. Среди некоторых кругов 28-ми стали звучать требования наказать Лондон за решение, которое принял британский народ. Среди этого разноголосого хора веско прозвучал здравый голос, как водится, федерального канцлера Германии Ангелы Меркель, которая призвала уважать само демократическое решение — всенародное волеизъявление, рационально в будущем провести соответствующие переговоры о выходе Британии из ЕС. Вряд ли стоит повторять, что обе стороны имеют основополагающие взаимные интересы и кровно заинтересованы в ограничении последствий предстоящего «развода». Если Великобритания является вторым по значимости экспортным рынком ФРГ, то, само собой разумеется, что экономическая вендетта с британцами не пойдет на пользу интересам германского бизнеса. И наоборот, они в неменьшей степени нуждаются в сохранении своего доступа на рынки Европейского союза.

Последствия Brexit могут приобрести, вероятно, достаточно политико-экономически-травматический, даже разрушительный характер. Они касаются самих Британских островов, где шотландские националисты требуют независимости от Соединенного Королевства и продолжения своего членства в ЕС. В не меньшей мере они затрагивают Францию и Нидерланды, где правопопулистские партии заполучили тем самым больше легитимных обоснований для своих заявок по выходу из Евросоюза. Дальнейшее развитие событий во многом зависит от того, как руководство ЕС, а также власти других стран-членов обуздают центробежные тенденции, смогут справиться с «эффектом домино» — лавинообразным процессом неконтролируемой дезинтеграции. Предварительные сигналы пока достаточно убедительно, к счастью, свидетельствуют о том, что ведущие европейские политики в новом угрожающем контексте, скорее всего, будут рационально следовать по пути приспособления и дипломатии, чем конфликтов и конфронтации.

В Европе всё же надеются, безусловно, на то, что найдется разумное решение той драматической политстратегической ситуации, которая сейчас возникла после британского референдума. Она несколько напоминает известный анекдот о том, как трое европейцев обсуждали проблему наличия Ада. Немец полагал, что он существует. Француз заявил, что его нет. Англичанин ответил: если его нет, то будет неглупо, однако, на него посмотреть. Это тот случай, который, видимо, так похож на Brexit. Прибавим, дорога в Ад на самом деле не одна. Первая — вымощена благими намерениями человечества, а другая — всякими обещаниями правительств.

Автор — к.и.н., завсектором ИМЭМО РАН.