Чудесный и грустный мир

Редко какой из рассказов (а по жанру некоторые из них можно отнести к очеркам, этюдам и даже маленьким повестям) Леонида Сергеева не ведётся от первого лица. Таким искренним повествованием писатель словно говорит читателю: «я ли вам не свойский, я ли вам не близкий». Его герои — «винтики в огромном механизме» страны, на которых всё и держится. Вот определение одного из таких «винтиков: «На всём пути к дому он ощущал себя среди людей, причастным к другой жизни, к другим болям и радостям, и вот это ощущение родственности, скажу вам, ни с чем не сравнимое чувство, что-то вроде меры ответственности за весь род людской» («Вечерние бульвары»). Кроме рабочих винтиков, в рассказах, которые Сергеев называет «романтические и неромантические истории» присутствуют также чудаки, украшающие мир, и в противовес им городские чудики, с которыми главное не спятить, а некоторые из них даже опасны, как коряги на реке (об этом автору, давнему байдарочнику, хорошо известно).

По тексту книг, казалось бы, простецки разбросаны фразы житейского опыта, философские, юмористические, они вдруг выскакивают и сыплют неожиданного перца в атмосферу беседы автора с читателем. Перечислю некоторые из них: «Известное дело, в системе, где народ рассматривается как стадо баранов, и всё построено на строжайшей секретности, опасные слухи множатся и распространяются с невероятной скоростью»; «На наших глазах шло какое-то разрушительное созидание»; «Говорят, машина — вторая жена. Правильно говорят. Поэтому я до сих пор и не женился…»; «Кто сильно пьёт, в крупном масштабе, тот и дела делает основательно»; «В двадцать лет в моей голове гулял приличный ветер. Временами охламонский ветер достигал ураганной силы, и я совершал глупости немалого порядка»; «…а милиция еще занималась своим непосредственным делом — ловила преступников, а не штрафовала за отдых без прописки и не измывалась над теми, кто носил шорты…»; «В последующие дни под руководством Антонины Ивановны работницы оранжереи усердно составляли десять букетов под общим названием «Нет войне!»; «У нас строят свободное гуманное общество, но такое общество можно строить со светлым большинством; с тёмным такое строительство приводит к хаосу и насилию»…

О чём рассказы Леонида Сергеева? О военном и послевоенном детстве, о любви и дружбе, преданности своему делу, о животных, о джазе… Но самое главное, что проходит лейтмотивом через всё написанное, это немодная и даже глупая ныне, в рыночные времена, тема человеческой доброты, отсутствия меркантильных отношений между людьми… Тон этому задают рассказы о фронтовиках («Мой великий друг», «Закрой дверь в прошлое», «Счастливец с нашей улицы»). Именно у них, зачастую инвалидов, дворовые мальчишки учились не предавать товарищей, не сдаваться перед трудностями и запоминали, что на работу надо идти, как в очередной бой.

О странностях любви, дружеском интиме и красотках, совершающих поступки от «ветра головы своя» написано у Леонида Сергеева немало. Многие рассказы («Колыбель для усталой души», «Пусть завидуют!», «Некрасивая», «Под снегопадом» и др.) можно назвать «веселыми картинками для взрослых» — недаром, прежде, чем попасть в писательский «цех задорный», автор работал художником в театре и в детском журнале «Веселые картинки». В его историях — тонкое очарование примитивизма, почти как на полотнах художника Валентина Губарева. Вот образчики сергеевского юмора: «У нее было сорок претензий к мужу», «…в молодости, на дни её рождения, приезжали два автобуса женихов, но она так и не выбрала среди них «достойного», «тётка молодилась: носила широкие одеяния, делала на голове сложные укладки, носила бусы до полу и выливала на себя по флакону в день «душистой воды».

Читая высказывания героев о способах охмурения женщин и женоненавистничестве, вспоминаешь их литературных предшественников. В первом случае — персонажей пьес А.Н. Островского (в одной пьесе некий купец толковал, что его приказчики, как только увидят женский пол, «так язык петлёй и заворачивают»), а в другом случае — язвительного помещика Пигасова из тургеневского «Рудина», утверждавшего, что у женщин, если только они не спят, — три конька: попрёк, намёк и упрёк.

Но писатель умеет говорить о любви и серьёзно. Такова грустная повесть «Маленький остров, обдуваемый со всех сторон ветрами», похожая на киноленту итальянского неореализма. Герой, сценарист и закоренелый холостяк, считавший главным в жизни работу и выпивки с друзьями и привыкший к лёгким победам над женщинами, мимоходом «закадрил» секретаршу радиокомитета Веру. Она жила с вдовым отцом и младшей сестрой в старом доме на одной из аллей возле метро «Динамо». «В их коридоре пронзительно скрипели половицы и рамы, трещали потолочные балки, но в комнатах было тихо, только в окна хлестали ветви, терзаемые ветром». Встречи, разговоры, чаепития в семье… На лёгкое чувство приударившего за ней мужчины «белая ворона» Вера отвечает со всей серьёзностью, так же относятся к нему её сестра и отец… Герой, настроенный на интрижку, видит незащищенность семьи, оставшейся без матери, жажду счастья, одиночество, наивность и веру сестёр и их отца в то, что в их дом ходит добрый надёжный человек, потому что они сами такие же. Нежно-горький, словно запах флоксов, аромат увядания витает над этой семьёй уже давно, но она всё не понимает, что её образ жизни и представления о порядочности стали теперь «уходящей натурой». Ни отцу, ни младшей сестре невдомёк, что герой устал от несовременной Веры, они ещё грезят, что всё будет хорошо, и только Вера своим женским чутьём понимает, что будет оставлена и молит любовника: «Не бросайте меня! Мне без вас будет плохо…» Единственное, что делает честь герою, он всё-таки размышляет над этой историей, взрослеет: «Каждая семья — микрогосударство со своими законами, вождями, друзьями; посещая эти государства, надо уважать чужие обычаи, нравы, и нельзя просто так вторгаться, навязать своё, разрушать сложившиеся устои; нельзя походя, для забавы привязывать к себе доверчивых людей, тем более играть в любовь…»

Драматичен рассказ о первом чувстве девушки-инвалида Ирины («Цветочница»), жаль инфантильную Лену, полюбившую альфонса («Всё как-то не так»), дымкой грусти подёрнуто повествование о двух пожилых людях, решивших соединить свои жизни («Что там ещё впереди?»)

Рассказы о тех, кто не предаст, особенно о собаках — это давний конёк Леонида Сергеева. «Трава у нашего дома», «Говорят…», «В подвале» — перечислять можно бесконечно. Из этого ряда выламывается рассказ «Ночной ливень», написанный с удивительной любовью… о крысе. Герой-абитуриент две недели коротает ночи в подвале, где знакомится с крысиным семейством и подкармливает его. В благодарность крыса-мама, которую он окрестил Линой, исполняет перед ним танцы, а её детки, глядя на мать, вполне доверяют ему… Только старый крыс ни разу не вышел на середину подвала и не пожелал налаживать приятельские отношения с человеком. И поделом! Вскоре мужики в спецовках разбросали вдоль фундамента подвала отравленное мясо, и хотя наш герой собрал все куски в пакет, один кусок схватил старый крыс и, погибая, заваливаясь на бок, из последних сил отгонял своё семейство от этого куска… Рассказ заканчивается словами: «я… всё-таки представитель самой жестокой касты на земле. Почему именно — не знаю».

Маленькой энциклопедией о джазе в Москве 1960-х годов можно назвать рассказ «До завтра». Читатель узнаёт об открытии в столице нескольких кафе, где играли «музыку свободных людей», о судьбах исполнителей, о появлении произведений русского джаза, о стукачах и, наконец, о разгроме джазовых ансамблей. Автор пишет: «Досталось же нашему поколению. Скольких искалечила система, сколько не состоялось талантов, сколько озлобилось, сломалось».

Хочется отметить и удивительно добрый рассказ «Новогодний подарок». Дядя Лёша, сосед по коммуналке, загримировавшись под Деда Мороза, дарит 9-летнему Вове из неблагополучной семьи подарок. Выпивший отец разуверяет восхищённого мальчика и говорит, что это дядя Лёша отлучился из квартиры, переоделся и предстал Дедом Морозом. Терзаясь между верой в чудо и сомнением, Вова заглядывает в комнату к дяде Лёше и допытывается, не уходил ли он из квартиры. «Никуда, Вовка!», — сказал я ему, глядя прямо в глаза, твердо зная, что никто никогда не заставит меня признаться в обмане, даже если на меня наведут пистолет".

Большинство рассказов Леонида Сергеева воссоздают судьбы москвичей 1960−1970 годов, времени молодости автора, когда ему всё было по плечу и море по колено. Эти же годы — тема многих рассказов сейчас почти забытого писателя Владимира Лидина, но у него это было время старости, когда тревожил «призрак невозвратимых дней», вспоминалась жизнь до революции, гражданская война, герои его рассказов большей частью старики, которых больно ранит равнодушие, а порой и жестокость, молодых, пришедших им на смену.

У нынешнего Леонида Сергеева тоже наступает высокий возраст и он пишет: «Теперь в моей, уже старческой, голове другой ветер — ветер, который возвращает прошлое… А когда дует ветер из прошлого, передо мной встает беспечная юность, и всё, что в ней было, кажется не таким уж плохим».

В интервью, данном газете «День литературы» в 2017 году, писатель с высоты прожитых лет так оценивает окружающую нас современность: «…русскому народу чужды цели и ценности капитализма, а своих идей и изобретений — ему не занимать; не случайно их и сейчас используют во всём мире»; «…слово „справедливость“. Бесспорно, оно для русских имеет высший смысл, оно в основе традиционной русской литературы и судьбы нашего народа»; «В чём наша надежда? Она прежняя — мужество и стойкость русских людей».

Город, как известно, нивелирует русский язык, приближая его к газетному (информационному). Но в лучших рассказах, на мой взгляд, писатель умело обходится своим словарным запасом.

И последнее. Лирические и одновременно юмористические рассказы Леонида Сергеева поднимают читателю настроение, потому что он по-настоящему любит своих стариканов, красоток, чудиков, охламонов, дуралеев и собак…

---

Леонид Сергеев — автор многих книг прозы, лауреат нескольких литературных премий. О его творчестве писали такие известные критики, как Станислав Золотцев и Сергей Казначеев, писатель Владимир Личутин.